– Ну, Фуке, я был когда-то глухим, а у тебя нет ли теперь насморка? Чувствуешь, как пахнет веник?

Один только бог знает, сколько розог высыпалось ему на спину. Таким-то образом милый Фуке узнал, что ему не следовало шутить с хозяином.

Новелла XI

Об одном докторе канонического права, которого тек сильно ушиб бык, что он не мог вспомнить, в какую ногу

Один доктор факультета канонического права, едучи на лекцию, встретил стадо быков, которое гнал работник мясника. Один бык слегка задел господина доктора через его мантию за ногу, когда тот проезжал мимо него на своем муле. Доктор принялся вопить:

– Помогите! Ах, какой злой бык! Умираю!

Думая, что бык сильно его ушиб, на крик сбежалась большая толпа, ибо за тридцать – сорок лет безвыездной жизни доктора в Париже все знали. Один подхватил его с одного боку, другой – с другого, боясь, что он упадет, а он продолжал кричать и звать своего фамулуса[145] Корнеля:

– Подойди сюда! О боже мой! Беги скорее в классы и скажи там, что я умер, что меня убил бык и на этот раз я не мог читать лекцию!

Эта весть произвела в классах большой переполох. Доктора факультета встревожились и немедленно отрядили несколько человек узнать о состоянии его здоровья. Они нашли его в постели. Около него возился цирюльник с промасленными повязками, с мазями и яичными белками и всякими снадобьями, употребляющимися в подобных случаях.

Господин доктор сильно жаловался на боль в правой ноге, но не позволял ее разувать. Пришлось немедленно распороть сапог, но цирюльник, осмотрев обнаженную ногу, не нашел ни ушиба, ни поранения и ни малейших знаков повреждения, хотя доктор без умолку кричал:

– Я умираю, друг мой, я умираю!

Когда же цирюльник попытался притронуться к его ноге рукой, он закричал еще громче:

– Ох, вы меня убили! Я умираю!

– В каком же месте, сударь, вам больнее всего? – спрашивал цирюльник.

– Неужели вы не видите? Бык убил меня, а он еще спрашивает, в какое место он меня ушиб! Ох, умираю!

– Может быть, вот сюда? – спрашивал цирюльник.

– Нет.

– Сюда?

– Нет.

Словом, рана не отыскивалась.

– Ах, боже мой! Что это такое? Эти люди не могут узнать, где мне больно! Не опухла ли она? – спросил он цирюльника.

– Нет.

– В таком случае, – сказал господин доктор, – он ушиб меня, наверное, в другую ногу: я не могу вспомнить, в какую.

Пришлось разуть и другую ногу, но и эта нога оказалась поврежденной не больше, чем первая.

– Вот тебе на! Да этот цирюльник ничего не смыслит! Найти другого!

Побежали. Пришел другой и тоже ничего не нашел.

– Ах, боже мой! – воскликнул господин доктор. – Вот так оказия! Возможно ли, чтобы бык так шарахнул меня и совсем не ушиб? Ну-ка, Корнель, с какой стороны он шел, когда он меня толкнул? Ведь возле стены?

– Да, Domine, – ответил фамулус. – Он толкнул вас, несомненно, в эту ногу.

– Это я и говорил им с самого начала, а они думали, что я шучу.

Цирюльник, убедившись, что почтенный муж был ушиблен лишь страхом, чтобы успокоить его, сделал ему легкую перевязку. Он перевязал ему ногу и сказал, что для начала этого достаточно.

– А потом, – добавил он, – когда вы, господин доктор, вспомните, какая нога у вас болит, мы сделаем вам что-нибудь другое.

Новелла XII

Сравнение алхимиков с женщиной, которая несла на рынок горшок с молоком

Всем известно, о чем обычно болтают алхимики. Они хвалятся, что могут приобрести неисчислимые богатства и что они постигли тайны природы, скрытые от всех остальных людей. Но в конечном счете все их труды превращаются в дым, а поэтому их алхимия заслуживает лишь названия искусства, которое изнуряет, или несуществующего искусства. Их можно, пожалуй, сравнить с той доброй женщиной, которая несла на рынок горшок молока и делала такой расчет: она продаст его за два лиарда; на эти два лиарда она купит дюжину яиц и положит их под наседку; из них выведется дюжина цыплят; когда цыплята вырастут, она сделает их каплунами; каждый каплун будет стоить пять су; это составит больше экю; на эти деньги она купит двух поросят – борова и свинку; они вырастут и принесут еще двенадцать; через некоторое время она продаст их по двадцать су за штуку; это составит двенадцать франков; на них она купит кобылу, которая принесет ей хорошенького жеребеночка; он подрастет и сделается таким резвым! Все будет прыгать и ржать: «Х-н! Х-н!» И произнеся это «Х-н!», добрая женщина, обрадованная своим удачным расчетом, принялась подпрыгивать, как ее будущий жеребенок. Прыгая, она уронила горшок и пролила все молоко. Прощайте, яйца, цыплята, каплуны, поросята, кобыла и жеребеночек! Такова же и судьба алхимиков. После всех их обжиганий, обугливаний, замазываний, раздуваний, процеживаний, прокаливаний, замораживаний, сгущений, растапливаний, стеклований, загниваний у них вдруг разобьется какой-нибудь аламбик,[146] и они оказываются в таком же положении, как и эта добрая женщина.

Новелла XIII

О царе Соломоне, который добыл философский камень и почему алхимикам не удаются их затеи

Никто не знает, почему алхимикам не удаются их затеи. Но Мария-Пророчица[147] весьма хорошо и подробно объяснила это в своей книге о великом искусстве, где она дает философам мудрые наставления и поддерживает их мужество. По ее мнению, философский камень является для людей величайшей ценностью и, помимо всех прочих чудесных свойств, заключает в себе силы, дающие власть над демонами: обладатель его может их заклинать, предавать анафеме, связывать, срамить, терзать, сковывать, истязать и пытать. Словом, играй им, как палашом, и делай все, что хочешь, если умеешь пользоваться своим счастьем. Затем она говорит, что Соломон[148] добыл самый лучший философский камень и бог просветил его познанием величайшей чудодейственной силы этого камня, о которой мы уже говорили, а именно – силы, дающей власть над демонами. Поэтому, получив его, он решил немедленно вызвать к себе демонов, но сначала он велел соорудить огромный медный чан, в окружности не менее Венсеннского леса[149] или, может быть, на какие-нибудь полфута поменьше (это все равно – о таких пустяках не стоит и говорить). Правда, чан имел лишь более круглую форму, но такие громадные размеры его были необходимы для дела, задуманного царем. Для чана была сделана такая же большая, плотно закрывающаяся крышка и одновременно с этим вырыта соответственной ширины яма, в которую его по повелению царя и зарыли.

Когда эти приготовления были закончены, царь вызвал с помощью своего чудодейственного камня всех обитателей преисподней от больших до малых, начиная от властителя четырех сторон земли, королей, герцогов, графов, баронов, военачальников, капитанов, кончая капралами, ефрейторами, солдатами, конными и пешими, и всеми, кто обитал, не оставив ни одного черта даже на их адской кухне. Когда они явились, Соломон с помощью своего камня велел им всем войти в этот чан, уже вкопанный в землю. Черти не могли его ослушаться и вошли, разумеется, весьма неохотно, корча самые ужасные рожи. Тотчас же как только они вошли, Соломон велел прикрыть их сверху крышкой, хорошенько замазать cum luto sapientiae[150] и яму засыпать до самого верха землей. Засадив туда господ чертей, Соломон надеялся избавить мир от вреда, который причиняли людям эти злые, проклятые гады, дать людям мирную счастливую жизнь, чтобы в ней царили одни только добродетели и радости. И действительно, тотчас же после этого все люди вдруг сделались счастливыми, довольными, здоровыми, веселыми, бодрыми, полными, шутливыми, бойкими, радостными, любезными, пылкими, забавными, красивыми, ловкими, милыми, игривыми и сильными. Ах, как они счастливо зажили! Ах, как стало хорошо! Земля начала без всякой обработки приносить плоды, волки перестали нападать на стада, львы, медведи, тигры и кабаны сделались кроткими как овцы. Словом, пока эти плуты черти сидели в своей яме, земля походила на рай.