«Ого! — воскликнул про себя Паквид. — Выходит, ты не одному Качвару показал его собственные кишки? Видно, тебя и впрямь допек бывший приятель?»

— Ты вот сидишь, Паквид и, наверное, голову ломаешь: «Чего это меня Ахамур позвал?» Ломаешь, верно?

Губар неопределенно пожал плечами.

— Угу, — утвердился в своей догадке Пузо. — Ребятки мои волнуются, вот какое дело. Не понимают меня ребятки.

— Если бы я мог чем-нибудь помочь… — уклончиво начал Паквид.

— То-то и оно, что можешь, — перебил Пузо.

— О, боги! — беззвучно взмолился Паквид. — Спасите!»

— Почту за честь, — сказал он.

По всей видимости, не всякая бессовестная ложь, вызывала у Пуза отрицательные эмоции.

— Ты мне тут как-то про одного ушлого рассказывал, как бишь его… Тьфу, память! Ну, который тебе метку на лапе оставил.

— Конан! — Внешнее спокойствие не выдержало натиска ненависти и злобы. Лицо Паквида пошло красными пятнами.

— Во, точно. Ты тогда ни о чем не просил, а я ничего не обещал, но все-таки намотал на ус твою историю и велел присмотреть за молодцом. Ежели, думаю, опять от Губара помощь потребуется, будет потом чем расплатиться. — Он с ухмылкой поглядел ростовщику в глаза.

«Жирная свинья! — выругался тот про себя. — Мои люди с ног сбились, разыскивая Конана, а ты все время знал, что он прячется, но даже не намекнул. Может быть, он отсиживался где-нибудь в твоих кварталах, под твоим покровительством».

— Вот этого бы паренька на мое дельце подрядить, — медленно проговорил Пузо, словно спрашивал у Губара совета. — Он бы, может, и справился.

Ростовщик промолчал. Он старался взять себя в руки и боялся, что выдержка изменит ему.

— Не могу я больше своих ребяток дергать, — сказал Пузо. — Не понимают они меня. Думают, я их зазря гроблю ради собственного удовольствия. Будто я тиран какой или деспот. А задарма подыхать никому не хочется, правильно я говорю?

С этим Губар согласился совершенно искренно. Он все еще не понимал, чего от него хочет Пузо. Но злость его присмирела. Растеклась по тайникам души.

— Вот и Качвара наверняка жалеть будут, — продолжал Пузо, ковыряя в нижней челюсти заостренной лучинкой в палец длиной — целая жменя ее сестренок стояла перед ним на столе в глазурованном глиняном горшочке. — А меня, понятное дело, корить. В глаза упрекнуть никто не посмеет, ну, да мне от этого не легче. Я ведь не полено бесчувственное, переживаю.

Все мы люди, — дипломатично подтвердил Губар. Так вот, Паквид, — ласково проговорил Пузо, — нужна от тебя услуга. Сумеешь помочь — о чем хочешь проси…

«А не сумеешь — валяться тебе за воротами в канаве с гниющими трупами, — мысленно договорил за него Паквид выругался, опять же мысленно: — У-у, лицемер проклятый!»

— А не сумеешь, обиды держать не буду…

«Конечно, не будешь — после того, как глотку перережешь».

— Приведи ко мне того молодца.

— Конана? — Паквид не поверил собственным ушам.

— Его. Знаю, ты на него по сей день зуб точишь. Но будь другом, смири гнев и разыщи его. И не убивай, пока у меня в нем нужда не отпадет.

— Где разыскать? — произнес ростовщик вмиг севшим голосом.

— Да хоть под землей, ежели он там схоронился. Потеряли его мои оболтусы. Он ведь особо не скрытничал — пьянствовал вовсю, куролесил, подвигами своими хвастался. Ну, они и расслабились маленько. Никуда, думали, не денется. А он, шельма, взял, да и пятки салом мазанул. В самый момент, когда мне понадобился.

— А если его нет в городе?

— Ежели его нет в городе, ищи за городом. Где ты его найдешь, мне, сказать по правде, нелюбопытно. Расходы оплачу до последнего гроша. Я ж почему к тебе обращаюсь, как ты думаешь? Да потому, что ты на этом деле собаку съел. Вечно тебе должников приходится разыскивать, которые когти норовят рвануть с твоими денежками. И с теми, кто расплатиться но может. По части сыска в этом городе тебе равных нет.

«Во всей Заморе мне равных нет, — с гордостью подумал Губар. — Везде у меня прочные связи, в каждом городе. Бывало, из другой страны должника привозили, связанного и в мешке. Вот только Конан, подлец, ушел. Недалеко, правда, — к Ахамуру под крылышко. Надежнее укрытия в Шадизаре найти невозможно. Но раз Конан и от Пуза сбежал… То теперь он мой».

— Так мы с тобой друг дружку поняли, — сказал Пузо, — Конан мне нужен целым и невредимым. И чем скорее приведешь, тем лучше.

— Приведу, — со вздохом обещал Губар. — Только ты больше никого об этом не проси, ладно? Не хочу, чтобы под ногами путались.

На самом деле он не хотел, чтобы кто-нибудь разыскал Конана раньше него. Просьба Ахамура равносильна приказу, если ты ее не выполнил — не важно, по какой причине, — тебе несдобровать.

— А когда он свое дело сделает, — сказал Пузо, — я тебе его подарю. Клянусь честью герцога

— Гнилуха говорит, сейчас тут буча начнется, — говорил Конану лупоглазый беспризорник. — Тебе лучше когти рвануть.

Конан сплюнул в сердцах. Он уйму времени угробил, расхваливая перед богатым аквилонским путешественником свой товар — пышный ковер иранистанской работы. Жалко было упускать такого покупателя. Но предупреждению Гнилухи верить стоило. Вожак шайки нищих, которые днем подворовывали, а по ночам спали на этом базаре, слов на ветер не бросал.

— Кто на этот раз? — зло спросил он оборванца. На прошлой неделе побоище устроили хауранские торговцы — возмутились, когда местные бандиты обложили и. непомерным «налогом». Крови пролилось немало, не обошлось и без полудесятка убитых с обеих сторон. Конан в той потасовке не участвовал — никто не догадался его нанять.

— По твою душу, — с чисто детским злорадством ответил вестник. — Гнилуха говорит, двадцать или двадцать пять жлобов, все при мечах или дубинах. Я сам двоих а морды — что твой прилавок.

— Кажется, у тебя проблемы? — язвительно поинтересовался аквилонец. — Для хорошего торговца в базарный день личные заботы — непозволительная роскошь. — Он погрузил холеные длинные пальцы в пышный ворс ковра. — Ты уверен, что это шерсть горного козленка, а не заурядная овчина? И краски не ярковаты ли для настоящей иранистанской работы? Уважающие себя ткачи год, а то и два, выдерживают свое изделие на солнце, прежде чем выставить его на продажу.

Аквилонец был высок, хорошо сложен и держался очень самоуверенно. На его боку висела длинная шпага с усыпанной каменьями гардой, рядом с ней — стилет в изящных серебряных ножнах. Одет он был тоже во все дорогое, но излишняя кичливость наряда выдавала недворянское проведение путешественника. Всего вероятнее, он просто завидовал прославленным аквилонским рыцарям и старался подражать им в одежде и манерах.

— Ты на что намекаешь, почтенный? — вежливо поинтересовался Конан, обеспокоенно косясь по сторонам.

— На то, что ты, почтенный — самый настоящий жулик, — весело ответствовал аквилонец.

Рядом с ним стояли двое рослых телохранителей приученных не снимать ладони с рукояти меча. Богатырского сложения киммерийца с тяжелым клинком на боку они поглядывали с явным недружелюбием, но вызывающий тон не послужил для них сигналом изготовиться к бою, и это вмиг насторожило Конана. «Они уже готовы напасть, — подумал он. — Внезапно и неуловимо, как кобры».

— А поскольку я на дух не переношу жуликов, — буднично добавил покупатель, — я намерен отдать тебя в руки стражи. Вжикнула сталь, и в грудь Конана уперлись три клинка.

— Еще Гнилуха велел тебе сказать, — ухмыляясь, проговорил малец, который с откровенным наслаждением следил за развитием ситуации, — что тех жлобов на базар привел какой-то аквилонский петух.

— Ах ты, щенок! — хором вскричали Конан и аквилонец.

Мальчишка с хохотом шмыгнул под прилавок — только его и видели. Аквилонский путешественник, судя по всему, был вспыльчив, но умел моментально успокаиваться.

— Странные у тебя друзья, почтенный торговец, — улыбаясь одной стороной рта, проговорил он.

С этим Конан не был согласен. Ничего тут странного нет. Конечно, Гнилуха мог бы предупредить его гораздо раньше, едва заметил опасность. И тогда бы Конан скрылся по-тихому — мало ли заранее продуманных путей бегства? Заплати любому мусорщику два-три золотых, будет рад вывезти тебя под кучей гнилья на своей п со вторым дном, социально для таких «торговцем», Конан, и предназначенной (на базарах облавы не редкость). Но за кем тогда погонятся ловцы, опрокидывая лотки и рассыпая по земле снедь, которую вечером бродяги соберут, поделят и съедят за милую душу? Гнилуха неплохо относится к Конану, даже устроил приказчиком к торговцу поддельными иранистанскими коврами, — но он вырос и состарился среди городского отребья и привык выше всего ставить собственный шкурный интерес. Вот и послал мальчишку к Конану за миг до того, как тот сам обнаружил опасность. Теперь у Гнилухи совесть чиста, да к тому же он услугу оказал — предупредил, что, помимо аквилонского хлыща с двумя телохранителями, тут целая толпа недругов киммерийца.