Дойл даже не оглянулся, только кивнул и сказал,

— Да.

— Вы отказались от королевства, чтобы спасти друга?

— Да.

— Это настоящая дружба, — сказала журналистка.

— Он был моей правой рукой больше тысячи лет.

— Некоторые люди говорят, что он, возможно, больше, чем просто друг, Капитан.

— Тысяча лет достаточно большой срок для очень близкой дружбы.

Можно подумать, что журналистка заинтересовалась бы тем, что происходило за эту тысячу лет. Но ее интересовало что-то еще.

— Некоторые люди говорят, что Вы отказались от трона, потому что Вы любите Холода.

Дойл явно не улавливал двойной смысл. Он ответил честно:

— Конечно, я люблю Холода. Он мой друг.

Тогда она повернулась ко мне и спросила:

— Мередит, как Вы думаете, Дойл любит Холода?

Я выпрямилась и взяла руку Дойла так, чтобы держать их обоих за руки.

— Это помогает всем нам спать вместе.

Это было слишком откровенное заявление для этой журналистки, но она справилась.

— Холод, что думаете по поводу того, что Ваши возлюбленные отказались стать королем и королевой, чтобы спасти Вас?

Камера показывала Холода крупным планом, на лице которого было непроницаемое высокомерие, за которым он всегда скрывал неуверенность. Но камера не могла этого показать за его нереальной красотой.

— Сказал бы им не спасать меня.

— Вы бы согласились умереть?

— Я думал, что Мередит хотела быть королевой, и я знал, что Дойл будет лучшим королем.

— Это были несколько недель назад. Что Вы теперь думаете? Действительно ли Вы рады, что они принесли такую жертву?

Он посмотрел на нас обоих, и камера отодвинулась так, чтобы показать нас троих. Наши лица смягчились, мы улыбнулись друг другу.

— Да.

— И Мередит, принцесса, Вы не будете королевой. Вы не сожалеете об этом решении?

— Ни одного дня, — сказала я.

— Так никаких сожалений?

Я подняла руки обоих мужчин и сказала,

— Если бы эти двое ждали Вас дома, то Вы сожалели бы?

Она рассмеялась, согласившись со мной. Интервью привлекло большое внимание и в большей степени из-за «любви между мужчинами». Нас это не беспокоит. В конце концов, если нас не беспокоят слухи, то они не имеют значения.

Люди поражались, что мы отказались стать королевой и королем ради любви. Милтон сказал: «Лучше царствовать в Аду, чем служить на небесах». Я же говорю, что позволю небесам и аду вести бои между собой, без меня.

Я засыпаю между теплом их тел. Я просыпаюсь ночью и прислушиваюсь к их дыханию. Я видела их лица в кабинете врача, лица всех их, когда мы услышали биение сердечек наших малышей, такое быстрое, как у напуганных пташек. Я смотрела на их лица, когда мы наблюдали, как эти тени на экране двигались и перемещались, и когда узнали, что один из малышей был мальчиком. Мои мужчины обсуждают теперь будущие имена, а я наслаждаюсь их счастьем. Нашим счастьем.

Вопрос, который не задал ни один журналист, был таким: «Если бы Холод умер, а Вы бы заняли трон, как бы Вы себя чувствовали?». Мы потеряли нашего Смертельного Холода и поняли, что никакой трон, никакая корона, никакая власть, никакой подарок Богини не восполнили бы его потерю. Мы уже познали горечь этой потери, а ни Дойл, ни я никогда не были королем или королевой. Вы не можете потерять то, чего никогда не имели, но вы можете скорбеть по человеку, которого вы любили и потеряли.

Я не хочу скорбеть по кому-либо еще, когда-либо снова.

Я — Принцесса Мередит Никессус, и наконец я счастлива в Городе Ангелов на Берегах Западного Моря. Иногда волшебная страна — это то, где вы создаете ее.