Все сказанное позволяет говорить о противоречивом характере реформ 50-х годов XVI века. С одной стороны, эти реформы содействовали формированию сословий средневекового общества как структур, автономных по отношению к государственной власти, со своими органами самоуправления, в руки которых перешла значительная часть власти на местах. С другой стороны, были сделаны важные шаги для расширения материальных возможностей государственной власти, укрепления ее аппарата управления. Противоречивость реформ отражала противоречия в положении и сознании боярства, знати, которая проводила эти реформы, — она воспринимала себя то как высший слой формирующегося дворянского сословия, заинтересованный в расширении его прав и привилегий, то как правящая, находящаяся у власти группа, отождествлявшая свои интересы с интересами государства.
С завершением реформ 50-х годов Русское государство оказалось на своего рода историческом перекрестке. Развитие могло пойти по пути дальнейшего расширения прав сословий, возникновения сословных органов общегосударственного характера и создания сословно-представительной монархии, но могло пойти и по иному пути — пути полного и всестороннего подчинения формирующихся сословий власти государства и его аппарата. Выбор пути в значительной мере зависел от лица, стоявшего в то время во главе Русского государства, — царя Ивана IV.
ВОСПИТАННИК СИЛЬВЕСТРА
Благодаря усилиям нескольких поколений исследователей собран достаточно богатый и разнообразный материал о преобразованиях 50-х годов, которые так заметно изменили и характер русской государственности, и положение различных социальных слоев русского общества. Имеющиеся в нашем распоряжении источники (и прежде всего официальная летопись того времени) позволяют очень конкретно представить внешнюю сторону жизни Ивана IV в эти годы. Царь лично участвовал в походах на Казань 1549/50 и 1552 годов (что ставил ему в заслугу даже такой его враг, как Курбский), принимал иностранных послов, постоянно присутствовал на заседаниях Боярской думы, выступал на церковных соборах. Без царя не принималось ни одно важное решение, и то, что на протяжении 50-х годов было проведено так много серьезных реформ, явилось, несомненно, и его заслугой. Все эти материалы, однако, никак не позволяют судить о личном участии царя в происходящем, о его внутренней, духовной жизни в эти годы. Следовал ли царь мнению своих советников, проявлял ли сам инициативу или, наоборот, советникам приходилось постоянно преодолевать его противодействие? Ответить на эти вопросы имеющиеся материалы не позволяют. В очень подробном изложении официальной летописи 50-х годов лишь один раз говорится о решении, принятом самим царем: он лично возглавил войско в походе на Казань в 1552 году вопреки мнению некоторых советников, предлагавших царю остаться дома.
Очень узок круг и тех материалов, которые позволяли хотя бы сложным обходным путем составить представление о том круге идей и представлений о власти, которые воздействовали в конце 40-х — 50-х годах XVI века на сознание молодого правителя. Прежде всего речь должна идти о тех идеях и представлениях, которые отразились в сочинениях царского наставника — священника московского Благовещенского собора Сильвестра.
Позднее, в одной из редакций официального летописания, созданной в 70-е годы XVI века, Сильвестр был охарактеризован как всемогущий правитель Русского государства, подчинивший царя своему влиянию: «Бысть же сей священник Сел и верст у государя в великом жаловании и в совете в духовном и в думном, и бысть яко всемогий, вся его послушаху и никто не смеяше ни в чем же противиться ему ради царского жалования, указываше бо и митрополиту... и спроста рещи всякие дела святительские и царския правяше и никто же смеяше ничтоже сътворити не по его велению, и всеми владяше обема властьми, и святительскими, и царскими, яко же царь и святитель». Исследователи справедливо отмечают, что эта характеристика полна тенденциозных преувеличений. В частности, все, что мы знаем об отношениях Сильвестра с митрополитом Макарием, не позволяет даже предполагать, что в каком-то деле благовещенский священник мог что-то указывать главе церкви.
Вместе с тем деятельность Сильвестра далеко выходила за рамки того, что мог позволить себе рядовой священник, даже если бы он и являлся царским духовником. В этом плане весьма показательно, что один из наиболее знатных представителей московской аристократии (его род уступал по своему значению только близким родственникам царя по отцу — князьям Бельским и Мстиславским), князь Александр Борисович Горбатый-Шуйский, первый наместник покоренной Казани, нашел нужным обратиться к Сильвестру с просьбой о совете, как управлять покоренным краем, и Сильвестр написал ему подробные рекомендации по разным вопросам. Само послание Сильвестра заканчивалось предложением прочесть его текст «прочим государьским воеводам... и священному чину и христоименитому стаду». Все это дает основания говорить о Сильвестре как о человеке, пользующемся особым доверием царя (иначе казанский наместник не стал бы обращаться к простому священнику) и погруженном в обсуждение разных проблем конкретной политики. Очевидно, эти проблемы обсуждались им и в беседах со своим духовным сыном. Поэтому отраженные в сочинениях Сильвестра представления о положении и обязанностях правителя имеют для нашей темы особый интерес: именно этими представлениями должен был руководствоваться монарх в первые годы своего общения с Сильвестром.
Другой важный источник, который позволяет нам проникнуть во внутренний мир Ивана IV, — сам образ правителя, как он обрисован на страницах официальной летописи 50-х годов — так называемого «Летописца начала царства». По общему мнению исследователей, летопись составлялась при участии другого ближайшего сподвижника царя тех лет — Алексея Адашева. Однако нет сомнений, что первым ее читателем был сам.царь, и образ, созданный летописцем, соответствовал тому образу, в котором царь хотел быть увиденным своими современниками.
И, наконец, третий источник — это уже неоднократно цитировавшаяся речь царя на Стоглавом соборе 1551 года. В ней мы находим высказывания самого Ивана о себе и своей власти. Они достаточно кратки, но свидетельства первых двух источников могут служить достаточным комментарием, который позволит раскрыть их смысл.
Сильвестр вряд ли приобрел бы такое сильное влияние на молодого монарха, если бы ограничился только призывами покаяться и исправить причиненное им зло, не давая никаких советов, как это сделать. Неудивительно, что целый ряд таких советов мы находим даже в послании, посвященном борьбе с «содомским грехом», хотя тема не требовала обстоятельного разговора об обязанностях правителя.
Сам текст послания открывается словами, в которых Сильвестр напоминает своему духовному сыну о его главных обязанностях как правителя: «Напрязи и спей, царствуй, истины ради и кротости и правды».
Что Сильвестр понимает под «правдой», выясняется из последующего текста, обращенного к царю: «Престол твою правдою и крепостию и судом истинным утвержен есть». Таким образом, важнейшей обязанностью правителя является «справедливый», нелицеприятный суд. Подчеркивая важность этой обязанности правителя, Сильвестр писал, что сам премудрый Соломон «единаго проси у Христа, еже в своем царствии разсудити людия своя в правду». Истинный праведный суд должен был уврачевать пороки общества, долгое время жившего в условиях беззакония, практиковавшегося боярскими правителями.
Истинный суд — это очень много, но это еще не все. Сильвестр, вероятно, хорошо знал слова Иоанна Златоуста, что «милость да без правды малодушьство есть, а правда без милости мучительство есть». Не случайно в своем послании он нашел нужным указать молодому монарху на высокое достоинство человека, апеллируя к авторитету самого Христа, который называет своих учеников не «рабами», но друзьями. «Не стыдится бо Христос,— писал он, обращаясь к царственному читателю, — и братию нарицати нас». Поэтому наряду с «правдою» важнейшей чертой хорошего правителя является «кротость». Уподобляя Ивана IV, как избранного Богом монарха, библейскому царю Давиду, Сильвестр одновременно пояснял, что Давид «от естества бяше незлобив, прост и кроток и благодушен и чист». Такое уподобление было для Сильвестра совсем не случайным. Характерно, что он снова вернулся к этому сравнению в своем послании князю Александру Горбатому. Давид, писал он, заняв трон после смерти преследовавшего его Саула, «не точию не уби никого же от рода его, но и множаее... вяшщее милованье преподаст» и за это был вознесен в похвалах всего народа. Так и Иван IV оказал милость сыновьям побежденных казанских царей, щедро наградив их и допустив их к своей царской трапезе. «Велико дело содела благочестивый великий царь, еже любити сыны врагов своих». Таким образом, последовать Давиду царь должен был прежде всего в «кротости», которая находила свое выражение, в частности, в милости по отношению к врагам. Уже на этом примере видно, что подробные наставления Сильвестра казанскому наместнику проливают свет на более краткие и сжатые высказывания в его послании, обращенном к царю. Сильвестр неоднократно указывает казанскому наместнику на необходимость оказывать «милость» подвластным людям. «Аще хощеши о себе Бога милостива, милостив буди о послушных ти сам». «Тако ж, господине мои, князи и властели, — читаем в ином месте, — милование и заступление и правду покажите на нищих людех».