Богдан Бельский был не просто любимцем царя, взысканным его милостями человеком, которому Иван IV глубоко доверял. Он был советником царя, с мнением которого тот считался при решении государственных дел. Из подробных записей «Разрядных книг» о походе Ивана IV в Ливонию в 1577 году видно, что, когда во время похода, в целом протекавшего успешно, возникали затруднения, царь для их устранения неоднократно обращался именно к Богдану Яковлевичу. С конца 70-х годов Бельский стал принимать участие в переговорах с иностранными послами. С этого времени ни одни важные дипломатические переговоры не обходились без его участия, и есть все основания считать Богдана Бельского одним из главных руководителей русской внешней политики России конца 70-х — начала 80-х годов XVI века.

Другим ближайшим советником царя в эти годы стал Афанасий Федорович Нагой. Его жизненный путь до возвышения по милости царя существенно отличался от жизненного пути Богдана Бельского. В отличие от худородного Бельского, Афанасий Нагой происходил из «доброго» рода тверских бояр, которые после присоединения Твери в 1485 году стали служить великим князьям Московским. При обычной системе продвижения, принятой при формировании русской правящей элиты в первой половине — середине XVI века, у него были все основания рассчитывать на получение видного, но не первостепенного места, подобно своему отцу, увенчавшему карьеру получением чина окольничего в 1547 году. Уже в конце 50-х годов Афанасий получил важное поручение — провести податные описания земель в Ливонии, занятых русскими войсками.

Блестящая карьера Афанасия Нагого началась в 1563 году, когда он был отправлен с дипломатической миссией в Крым. Нагой должен был возобновить в Крыму связи, прерванные во второй половине 50-х годов по инициативе русской стороны. Миссия носила предварительный характер — Нагой подготавливал почву для приезда в Крым «великих послов» с «поминками», которые должны были заключить мирный договор между Россией и Крымом. В обстановке, когда Ливонская война постепенно превращалась в большой международный конфликт и вопрос о том, как удержать Крымское ханство от присоединения к противникам России, приобрел особое значение, подобное поручение могло быть дано лишь человеку, о дипломатических способностях которого дьяки Посольского приказа имели достаточно высокое мнение.

Добиться договоренности между государствами не удалось, приезд больших послов для заключения договора откладывался, в результате Нагой задержался в Крыму на долгие десять лет. Эти годы стали временем острого кризиса в русско-крымских отношениях, когда дело дошло до большой войны и крымская орда спалила Москву. Положение русского посланника в Крыму стало в этих условиях очень трудным. За время своей миссии Нагому вместе со всеми посольскими людьми неоднократно приходилось находиться в заточении в «жидовском городе» Кырк-ере (ныне Чуфут-кале) под стражей верных хану караимов. Добиться установления мира Нагому не удалось, но эта задача едва ли была посильной для любого другого русского дипломата того времени. Немалым успехом, однако, было то, что, несмотря на строгие условия содержания, Нагому постоянно удавалось собирать и пересылать в Москву обширную информацию о планах хана и крымской знати, направленных против Русского государства, об их сношениях со Стамбулом, Ногайской ордой, недовольными русской властью народами Поволжья. Эта деятельность получила в Москве высокую оценку: по приказу царя в 1571 году Афанасию Федоровичу и его товарищу по посольскому делу Федору Андреевичу Писемскому было послано «жалование из опричнины». Хан, имевший определенные представления об этой невыгодной для него стороне деятельности русского посланника, неоднократно угрожал «выбить» его из Крыма и летом 1573 года привел угрозу в исполнение.

Деятельность Афанасия Нагого протекала вдали от двора, а родственники не могли оказать ему какой-либо протекции, они не были приняты в опричнину, да и в земщине находились явно на второстепенных ролях. Они стали получать более видные должности лишь после приближения Афанасия Федоровича к царю. Его возвышение, очевидно, следует связывать с теми дипломатическими способностями, которые он обнаружил во время своей долгой крымской миссии. Вскоре после возвращения Нагого из Крыма польский трон снова стал вакантным, и царю потребовалось иметь в кругу близких советников опытного дипломата, каким, несомненно, стал Афанасий Федорович после десятилетнего пребывания в Крыму. В особом дворе царя Нагой занял одно из самых высоких мест. В походе дворового войска на Калугу в 1576 году он занимал пост второго дворового воеводы, а первым был сам глава дворовой Думы князь Федор Михайлович Трубецкой. О доверии царя к Нагому красноречиво говорит тот факт, что когда князь Федор Михайлович Трубецкой и некоторые его родственники какими-то поступками вызвали недовольство царя и от них потребовали присягу на верность у гробницы митрополита Петра, то именно Афанасий Нагой был прислан из Александровой слободы, чтобы привести князей к присяге. О близких связях между царем и его советником свидетельствует и заключенный в 1580 году последний брак царя Ивана с племянницей Афанасия Нагого Марией.

Особое положение Бельского и Нагого в кругу советников царя подчеркивалось и чисто формально: при приемах послов Речи Посполитой в 1581 — 1582 годах они стояли по обе стороны царского трона.

Было бы неправильно полагать, что лица, стоявшие во главе земщины в 1575—1576 годах и продолжавшие управлять этой частью государства и после сведения Симеона Бекбулатовича с великокняжеского стола — князь Иван Федорович Мстиславский, царский шурин Никита Романович Юрьев, думный дьяк Андрей Щелкалов, были полностью отстранены от решения общегосударственных дел. Они, напротив, постоянно принимали в них участие. Так, Никита Романович вместе с Нагим и Бельским постоянно вел переговоры с иностранными послами. Но по отношению к этим людям царь сохранял известную дистанцию, демонстрируя им свое недоверие и недовольство. Во время публичных казней осенью 1575 года дело не ограничилось бросанием голов казненных на их дворы: сын князя Мстиславского Василий был лишен придворного чина кравчего, а своего шурина Никиту Романовича царь приказал «ограбить», и явившиеся на двор боярина на Варварке стрельцы забрали домашнее убранство, лошадей, оружие. По свидетельству Горсея, Никита Романович должен был просить помощи у проживавших рядом с его двором английских купцов. В записках того же Горсея сохранился рассказ о том, как по приказу царя брат Афанасия Нагого Семен «выколотил из пяток у Андрея Щелкалова пять тысяч рублей». Когда царь праздновал в 1580 году свою последнюю свадьбу, такие близкие его родственники, как князь Иван Мстиславский и Никита Романович, не были на нее приглашены, и свадьба была отпразднована в узком кругу «дворовых» советников царя.

Как уже отмечалось неоднократно, в древнерусском обществе существовала строгая зависимость между происхождением того или иного лица и местом, которое он мог занимать на лестнице сословной иерархии. Тем самым обеспечивалась монополия на все сколько-нибудь высокие государственные должности для группы княжеских и наиболее знатных старомосковских боярских родов, а на должности более низкие, второго и третьего уровня, могли претендовать представители других «добрых» боярских семей, испокон века служивших московским князьям. Каждый сын боярский знал, какого примерно положения он мог достичь даже при успехах по службе и милости со стороны правителя. С учреждением опричнины, когда за бортом опричного двора остались все наиболее знатные боярские и княжеские фамилии, положение изменилось — расширились возможности карьеры для лиц второго и третьего плана, получавших возможность претендовать на более высокие должности, но принцип продвижения по лестнице чинов сохранялся. Единственным серьезным отступлением от него было создание института думных дворян для людей, которые по своему происхождению никак не могли рассчитывать на получение думных чинов.