— Видите ли, — сказал он, — до сих пор я вам этого не говорил, но теперь вижу, что скрывать бесполезно. Дело в том, что мой сосед — человек не совсем обычный, — он замялся. — Иной раз с ним бывает небезопасно. От него всего можно ожидать… Он… как бы вам сказать…

— А! Сумасшедший? — догадался Упендра. — Так бы сразу и сказал. Я давно понял, что здесь что-то не то. Где это видано, чтобы от берушей умирали? Насколько мне известно, от них еще никто не умер.

— Точно! — согласился Чемодаса. — Это он сам себе навнушал. Небось, думает, что у него уши как у слона, и из них все вываливается.

— Наоборот, — возразил Упендра. — Он думает, что все проваливается внутрь, потому и боится.

— А кто тебе сказал, что он боится? Просто капризничает, чтобы досадить соседям и обратить на себя всеобщее внимание. Я таких встречал. На руках ходить готовы, лишь бы хоть чем-то выделиться.

— Но почему ты о нем не заявишь куда следует? — спросил Упендра, пропустив мимо ушей прозрачный намек Чемодасы. — Ведь это для его же пользы и для безопасности окружающих.

«Да, как бы не так! — подумал Коллекционер, — Как бы он еще сам не заявил куда следует, что у меня проживают непрописанные лица».

— Поверь мне, я это говорю не понаслышке, — продолжал убеждать его Упендра, — В таких случаях деликатность совершенно неуместна. От сумасшедших, когда они на свободе, да еще убеждены в своей вменяемости, добра не жди. Это только кажется, что они безобидны, пока сам не столкнешься.

Между тем соседу надоело звонить и он начал стучать в дверь и нарочно громко звать Стяжаева, чтобы слышали другие жильцы. Но жильцы, хорошо зная его вздорный характер, сделали вид, будто не слыщат, и старику ничего не оставалось, как убраться восвояси.

5. Коллекционер ликовал. Больше всего его радовала та легкость, с которой он одержал свою победу. «И как только мне раньше не приходило это в голову! — думал он, — Это же так просто. Не захотел — и не открыл. Почему я всегда и во всем ищу самых трудных путей?»

Он сам позвонил на работу и энергичным тоном предупредил Виолетту Юрьевну, что сегодня задерживается. Затем спокойно убрал осколки, совершенно не пугаясь неизбежного при этом шума, но в то же время и не стараясь нарочно шуметь больше чем следует. Было бы жестоко дразнить несчастного старика, переживающего свое поражение. После этого он спустился в стекольную мастерскую, принес оттуда стекло и собственноручно его вставил, а чтобы авария не повторилась, взял бечевку и один ее конец закрепил на шпингалете открытой оконной створки, а другой обвязал вокруг ножки стола.

Чемодаса внимательно наблюдал за его манипуляциями, а в конце произнес, ни к кому не обращаясь:

— Да, сквозняк — это сила.

Однако ни Коллекционер, ни Упендра не придали значения этим словам.

6. Когда Коллекционер наконец ушел, Упендра спросил:

— Может, все-таки расскажешь, что произошло сегодня ночью?

— А что? — испугался Чемодаса.

— Это я спрашиваю: что? Думаешь, я ничего не замечаю? Голову даю на отсечение, что пока я спал, между вам что-то произошло. Оба какие-то странные. Вы поссорились?

— Вот еще! — сказал Чемодаса. — Делать мне больше нечего, что ли? Мы с ним даже не разговаривали. Он спал как убитый, а мне и вовсе было не до него.

Больше Упендра ничего от него не добился. Чемодаса твердо решил не рассказывать о том, как этой ночью он пытался вернуться в Чемоданы, и что из этого вышло.

7. Мысль о возвращении возникла у него еще вечером, сразу же, как только за Упендрой и Коллекционером захлопнулась дверь. «А что, собственно, меня здесь держит? — подумал он. — Ради кого я стараюсь? Кто это ценит?» Он вспомнил, как высоко ценили его труд на родине, когда он еще не знал Упендры. «В конце-концов, существуют сроки давности, а времени прошло уже немало. Если бы я тогда не пал духом, а вместо того, чтобы слушать Упендру, пошел бы сразу в институт имени Менделеева и записался на очередь, то сейчас у меня уже был бы отличный протез. А инструментов набрал бы по востребованию, не хуже тех, что были. Я-то знаю, у кого можно взять…»

Но, на всякий случай, он решил действовать скрытно. «Для начала просто схожу и посмотрю, что там и как. Это меня ни к чему не обяжет».

Ему пришлось дожидаться ночи, а потом еще долго ждать, когда Коллекционер наконец перестанет ворочаться на своем диване. Только после этого он приступил к осуществлению задуманного. Пол под паркетом оказался необычайно твердым, и на то, чтобы прорыть подземный ход, ушел почти весь остаток ночи. К тому же он ошибся в расчетах, и вышел не где-нибудь за углом, в укромном месте, глухой ночью, как планировал, а прямо среди бела дня, на центральной площади, напротив здания суда. Вдобавок оказалось, что, согласно новому закону, сроки давности по его статье существенно продлены. Его портреты по-прежнему висели повсеместно, так что опознать его ни для кого ни составило труда, и ему сразу же вручили повестку.

После этого Чемодасе ничего не оставалось, как снова удариться в бега. К счастью, в этот день в суде было много дел, и ему сказали, чтобы он шел к себе домой и дожидался, когда его оповестят. Домой он, конечно, идти не собирался, но адрес, на всякий случай, дал неправильный, подумав при этом так: «Раньше ведь никогда не врал, а поведешься с Упендрой — еще и не тому научишься!»

После этого он, нарочно путая следы,[96] зашел в укромное место и оттуда стал рыть новый подкоп. На это раз ему повезло больше: по счастливой случайности, он очень скоро вышел на свой первый подземный ход. Таким образом, когда зазвонил будильник, он был уже на складе, и никто ничего не заподозрил.

«Трудяга! — подумал Упендра. — Мы спим, а он чуть свет — и уже на ногах». Только за завтраком он заметил неладное, почему и задал свой вопрос.

Не получив ответа, Упендра, чтобы унять тревогу, а заодно и скоротать время до вечерней прогулки, решил, как всегда, вздремнуть. Впоследствии он об этом пожалел.

8. Ему приснился страшный сон: будто его сумасшедший сосед раздобыл где-то электропилу и начал подпиливать опоры большого навеса над центральной площадью. Упендра один ничего не мог с ним поделать, другие же, вместо того чтобы помочь, занимались бессмысленными словопрениями: по случаю завершения строительства навеса он затеяли открытые судебные слушания прямо на площади. Пила визжала в руках сумасшедшего, заглушая голоса выступающих, опилки носились в воздухе, попадали в глаза, от них щекотало в носу и нестерпимо хотелось чихнуть. Упендра крепился из всех сил, но вдруг подумал: «крепись — не крепись, а подует сквозняк — и все рухнет». Он стал кричать всем, чтобы поскорее уходили с площади, но его как будто не слышали. Все новые и новые лица присоединялись к толпе. Ни с того ни с сего на площади вдруг забил фонтан, что вызвало всеобщее веселье. Слух о фонтане в мгновение ока облетел Чемоданы, и чемоданные жители начали стекаться со всех сторон, чтобы посмотреть на это чудо природы. Шли поодиночке и целыми группами, вели с собой детей. И вот уже все население собралось под навесом, который мог рухнуть в любое мгновение. А сумасшедший все пилил и пилил. Вдруг толпа расступилась, и откуда ни возьмись появился Чемодаса, такой, каким он был до взрыва. В руках он держал губную гармошку. С гордым и суровым лицом приблизился он к Упендре, протянул гармошку и властно сказал: «Играй!». «Зачем?» — спросил Упендра, весь дрожа. «Так постановил суд. Ты не имеешь права! Все сроки давно отменены». Упендра дрожащими руками взял гармошку, поднес ее к губам, набрал побольше вздуха, чихнул — и проснулся, весь в холодном поту, дрожа от ужаса.

Но с пробуждением кошмар не прекратился. Пила продолжала визжать с тем же остервенением, едкая древесная пыль лезла в глаза и ноздри. Упендра чихнул еще три раза подряд и позвал: