Узкая и точная, как хорошо нацеленный выстрел, струя огня ударила в самый центр скальной платформы. Расстояние быстро исчезало. Пять метров… три… два… полтора… уже видны одни лишь полыхающие клубы дыма, но это другой дым, не тот, что идет от океана, а знакомый, светлый…

Сейчас. Сквозь грохот двигателя, стократно усиленный эхом, пробился пронзительный, металлический звук. Ракета стала на амортизаторы.

Я сглотнул слюну и посмотрел на Гускина. Не удивился, заметив слезы у него на глазах. Никто во всем мире не был ему сейчас ближе, чем Сеннисон. И это не потому, что он успел. Что благодаря ему мы не останемся здесь над пропастью, в качестве предупреждения для всех последующих визитеров. В любом случае, не только потому.

Я вытянулся на дне выемки. Закинул руки под голову. Надо подождать минутку. Не так долго, как следовало бы. Это не позволит молчаливое молчание наступление дыма. Пусть только ветер унесет с площадки остатки радиоактивных газов.

Жаль, что оставшись без скафандров, мы ничего не можем сказать Сену. Только, что, собственно, мы могли бы ему сказать?

О том, что нам не удалось, он узнает в свое время. Что касается него, то поспешность, с какой он покинул побережье, говорит сама за себя.

Я услышал знакомый звук. Лифт. Я и не заметил, когда он успел выпустить направляющие.

Отлично. Не будем терять время.

Я сделал знак Гусу, сорвался с места и, ни о чем не думая, не оглядываясь, бросился в направлении опустившейся на скалу металлической плиты. Задействовал автомат еще до того, как Гус успел оказаться возле меня. Я подхватил его под руку и поддержал.

Поднимаясь вверх, я невольно присматривался к покрытию корпуса. Оно было светлым, неповрежденным. Никаких полос, борозд, следов взрыва. Если они даже там сражались, то их не удалось прихватить как следует.

В шлюзе автоматы невыносимо долго крутились вокруг нас, пока мы не получили возможность облачиться в новые скафандры. Кислород, очищающий газ, снова кислород, какие-то химикалии. Их со всей тщательностью запрограммировали на сохранение здоровья человеческого. Хорошо, что нас самих не запрограммировали так же. Например, Сена.

Наконец, они закончили. Над дверью загорелся зеленый огонек, бесшумно отскочил люк. По коридору мы уже шли спокойно, как и пристало пилотам, которые через пару секунд усядутся за своими контрольными пультами.

Правда, там уже сидел кто-то другой. Я понял, почему Сену удалось так гладко опустить корабль на каменный пятачок. Он был не один.

В кабине царила толкотня. Стоя в проходе, словно окаменев, я возил глазами по лицам по меньшей мере десятка человек. Женщина. Ее я знал. Иба. Вторая женщина. Третья… нет, это опять Иба. Ту, другую, зовут Нися. Вон еще одна. Може, один из самых молодых специалистов на базе. Муспарт. Опять Може. И еще один Муспарт. Реусс. «Наш Реусс». Или не — «наш» — это тот другой, рядом?

Я почувствовал, что замерзаю. По моей спине пробежали холодные мурашки.

— Внимание, Реусс, главная тяга, — бросил Сеннисон. Он даже не смотрел в нашу сторону. Его взгляд был прикован к показаниям приборов.

— Есть, главная тяга, — отозвался Реусс.

4

Два коротких, приглушенных звука. Два часа.

Записывающая аппаратура работает бесшумно. Только лента, наползая на барабан, издает тихий, свистящий звук, словно где-то под полом выходит газ из прорвавшегося газопровода.

Под полом этим ничего нет.

Я поднялся. Последний, перед отходом ко дну, взгляд на ферму.

Экран выглядит словно картина, ночной деревенский пейзаж. На дворе никого не видно. В глубине, за главными постройками, невысокая башня химической лаборатории. Возле нее, на забетонированном полу, машинный парк. Небольшие садовые комбайны, агрегаты, копалки. Несколько механических лопат.

Вот вам изображение животворных сил, таящихся в человеке.

Человеке?

Утром я войду в эти ворота, напоминающие въезд в американские форты времен войн с индейцами. Остановлюсь возле массивного, широкого стола и, не присаживаясь, спрошу, что слышно. Не буду избегать их взглядов. И равнодушно восприму все, что прочитаю в их глазах. То, о чем они никогда не говорят.

Нет, утро уже настало.

Они сделают вид, будто не заметили, что я явился вооруженным до зубов. Так и должно быть. Они молча согласятся, когда я намекну, что мне приходится хуже, чем им. И никто из них ни разу не сказал, что у меня не было причин оставаться здесь. И не скажет.

На принципах молчаливого взаимопонимания, они принимают участие в игре, придерживаясь отведенных им ролей. Хотя, нет. Не знаю, что это такое, но уж наверняка не взаимопонимание.

Их не будет. Для них отыщется множество работы за пределами фермы. Интересно, они установили очередность раз и навсегда, или каждый месяц путем голосования выбирают новую жертву?

Если выпадает на Ибу, она примется мне улыбаться. Нися скажет, что я должен больше следить за собой. А я буду считать секунды, оставшиеся до старта. И потом, уже в ракете, спрошу у себя, удалось ли мне сохранить лицо? Не прочитали ли они по нему то, что я чувствую?

Они, разумеется, знали, из-за чего я остался. Чтобы проследить с соседней планеты, с ближайшего спутника, как они будут себя вести. Позаботиться об их судьбе.

Они не знали, что все это — камуфляж. Иллюзия. Они не могли об этом знать. И только благодаря этому я был в силах вынести эти посещения в их селение.

Самое время идти спать. Утром я снова усядусь перед приставкой светового карандаша. Нет, уже сегодня. День пройдет быстро. А следующий?

Хорошо бы, и он быстро кончился. Как можно быстрее.

— Что это с изображением? — спросил Реусс.

Никто не ответил. Я отвел взгляд от экрана и поискал глазами другого Реусса. Сидел возле стены. При звуке голоса своего двойника поднял голову.

Возле него белело в полумраке кабины лицо Муспарта. Он принял ту же позу, что и Реусс. В противоположном углу виднелось то же самое лицо. Третий Муспарт был не виден. Сидел за пультом связи. Они разместились в кабине так, чтобы оказаться подальше друг от друга. И не удивительно.

Може. Еще один Може. Иба устроилась на пенолитовом матрасике. Закинула руки за голову и смотрела на верхний экран. Но ее не интересовало, что на нем происходит. С тем же безразличием она воспринимала наличие своей копии. Или, может быть, наоборот.

Только Нися была одинокой. То есть — в единственном числе. На нее я смотрел с удовольствием. По крайней мере, хоть на нее. У нее было личико с мелкими чертами, лицо девчушки, которая не способна усидеть на месте. Немного косоватые глаза. Коротко подстриженные волосы, черные как галактическая пустота. С виду ей казалось лет двадцать. И на базе она появилась недавно. Но, в качестве геофизика, в ее послушном списке значились серьезные работы в поясе астероидов.

Я снова повернулся в направлении экранов. Действительно, с изображением становилось все хуже. Это все из-за облаков. Но не думаю, чтобы было из-за чего жалеть. Поскольку то, что там происходило, не относилось к зрелищам, которые стоит увидеть и можно умирать. Даже если сдобрить его мстительным удовольствием, в котором никто из присутствующих здесь не признался бы. За исключением меня.

Планета пылала. В любом случае — океан. Десять минут назад «Идиома» вышла на стационарную орбиту вокруг Третьей. Все эти десять минут наружно прослушивание приносило звуки, ни на что не похожие, даже на взрывы. Нескончаемый грохот, словно пролетает ракета, в которой один за другим взрываются топливные баки. И бульканье, словно от лопающихся гигантских лавовых пузырей. Время от времени — низкий свист, напоминающий вой.

Одно сделалось несомненным. Искать там больше было нечего. Ни людей, ни кого-либо другого. По крайней мере, так я тогда думал.

То, что сейчас переживала планета, свершится и без нашего участия. Мы можем возвращаться. Сделаем пару оборотов, выверим коридор и траектория, после чего возьмем курс на базу. Горючего хватит на десяток рейсов. Автоматы за несколько часов сконструируют недостающие гибернаторы.