Церемония завершилась. Темное, доселе почти безмолвное море голов на соборной площади Малийли разразилось приветственными кличами. Кое-где над толпой взметнулись руки, сжимающие оружие.

Раона стояла в густой тени у подножия Камня Первого Владыки, озадаченно хмурясь, словно уловив в происходящем некую ошибку. Поразмыслить толком девице Авинсаль не удалось. Время уходило, о чем осторожно напомнил один из эскорта верных поклонников и исполнителей поручений Раоны. Предстояло обрушить на головы собравшихся еще парочку тщательно подготовленных чудес и откровений, и она просто не имела права стоять, бесцельно вертя в руках так славно послужившую тряпичную куклу.

И кто бы мог подумать, что сие незамысловатое чародейство, с помощью коего деревенские ведьмы безуспешно стараются навести порчу, окажется столь действенным? Никогда раньше, даже во время недоброй памяти обучения в «Сломанном мече», ей не удавалось добиться ничего подобного. Может, исчезновение Проклятия разбудило в ней, Раоне Авинсаль, какие-то новые способности?

– Уведите старика, – негромко приказал Хеллиду черноволосый красавец-князь, поднимаясь на ноги.

– Блейри, а что с ним делать… – заикнулся Хеллид. Лесной Князь чуть повернул голову, бросив на него один-единственный взгляд – от этого взгляда гуля пробрал мгновенный озноб. Звездчатый сапфир короны сверкнул острым синим бликом, и таким же ледяным жутковатым отблеском сверкнули глаза нового Владыки.

Это не Блейри, подумал Хеллид, поспешно попятившись прочь.

Это… нечто иное. Большее. Опасное. Надо потом узнать у Раоны – ритуал коронации всегда оборачивается такими последствиями? Или дня через два-три жутковатое впечатление сгинет, а Блейри станет таким же, как был? Жаль, не осталось никого, кто помнил бы прежнюю церемонию, когда Венец перешел к Драго… Неужели старый Князь тоже какое-то время напоминал сошедшего на землю демона во плоти?

Сыгравшего свою роль и ненужного более Хранителя Венца увели. Украдкой растворилась в темноте Стрегия из Льерри, прихватив своих подручных. Хеллид отправился вслед за ними – удостовериться, что задуманное действо пройдет как по маслу. Блейри справится и без их помощи. Ему надлежит обратиться к жителям Забытых Лесов со своим первым словом, а уж речи да Греттайро произносить мастер.

«Как бы мы не поторопились, – осторожная, боязливая мысль настигла Хеллида на самой окраине площади, где жадно внимающая толпа была не такой густой. – Рабиры объединились бы против захватчиков и без этой сверкающей побрякушки. Но попробуй, переупрямь Блейри и Раону… Заладили на два голоса: коронация да коронация! Чует мое сердце, хлебнем мы горя с этим Венцом…»

Блейри да Греттайро еще несколько мгновений помолчал, обводя взглядом лица своих почтительно примолкших подданных и едва заметно покачиваясь с пятки на носок. Его крупная, гибкая фигура, подсвеченная красноватым факельным заревом, возвышалась на вершине Камня Первого Владыки подобно гранитной статуе. Сапфир в короне сиял собственным пронзительным светом, лицо Князя, более бледное, чем обычно, казалось незыблемо спокойным, и любой, на кого падал взгляд непроницаемо черных глаз, вздрагивал и склонялся перед их неожиданной, неодолимой властью. Лайвел не солгал, Венец Рабиров действительно давал своему владельцу силу – силу подчинять умы и сердца, и в Ночь Цветущего Папоротника на соборной площади Малийли явилось воплощение этой силы.

Лесной Князь наконец заговорил в совершенной тишине, воцарившейся над площадью. Даже голос его стал иным – более низким, чем некогда был у Блейри да Греттайро, завораживающим, исполненным мощи и непоколебимой уверенности. С легкостью достигая самых дальних слушателей, этот голос проникал в каждое сердце, убеждал, приказывал, повелевал и вел за собой. Блейри говорил о простых и понятных вещах, но каждое его слово казалось единственно верным, отчеканенным в бронзе, огненной печатью врезавшимся в самую душу любого из стоявших на площади городка. Немногие обратили внимание на некую странность – на следующий день никто не мог в точности вспомнить или пересказать речь Князя. Запоминались не слова, но вызванные голосом да Греттайро ощущения могущества и собственной правоты. Впечатлительные девицы украдкой всхлипывали – женщин Рабиров всегда отличала излишняя восторженность.

– …Чем встречают убийцу и вора? Сталью. Чем смывают оскорбление? Кровью. Наш край заполонили воры и убийцы. Наши великие предки взирают со скорбью на опоганенную землю Рабиров. Кто же осмелился ударить ножом в ответ на протянутую руку? Кто презрел извечные законы гостеприимства? Люди! Люди из Пуантена, солдаты гайардского герцога, и люди из Тарантии, прибывшие сюда под видом посольства. Они вероломно убили нашего Князя, Драго да Кадену, воспользовавшись его высоким доверием. Они врываются в наши дома, явившись незваными. Они хозяйничают в Забытых Лесах, потрошат наши сундуки, насилуют наших женщин! Кто обвинит меня во лжи? Есть ли хоть одно селение, где за последнюю седмицу не видели убийц в цветах Пуантена?

Слитный рев сотен глоток служил ему согласием. Действительно, егерские разъезды с гербом Орволана или Гайарда в последние дни видели во многих рабирийских деревнях. Другое дело, что грабежи и убийства по большей части существовали исключительно в воображении Блейри… но у страха, как известно, глаза велики. Никто не оспорил сказанного, и снова в толпу полетели короткие, хлесткие фразы, увесистые, как золотые монеты, и ядовитые, как укус кобры:

– В иные времена у нас нашлась бы управа на любого захватчика. Но не теперь. Драго умер. Незримой Границы более не существует. Анум Недиль, Вместилище Мудрости, похищен. Но и этого людишкам показалось мало! Самое естество наше подверглось изменению, ибо, чтобы вернее лишить нас силы, они прибегли к гнусной волшбе! Остался ли хоть один дом, где не поселилась смерть? Есть ли хоть одна семья, не возжигавшая ныне погребального костра?! Дым этих костров делает воздух горьким, но эта горечь должна пробудить ненависть в наших сердцах – только так мы одолеем врага! Ответим ударом на удар! Сплотимся в едином порыве!

– Да! Верно! – кричали вокруг. – Смерть захватчикам!

– Это будет нелегко. Враг силен, коварен, его ведет алчность. Многие погибнут с оружием в руках – народ Рабиров, я спрашиваю: готовы ли вы умирать за землю предков?

– Да!!!

– Есть ли здесь усомнившиеся? Убоявшиеся смерти? Взгляните в глаза своему страху, и если страх победит, убирайтесь прочь – сегодня, завтра, всегда! Никто не задержит труса. Тех же, чья рука тверда и разум ясен, чье сердце полно любви к отечеству и праведной ярости, я поведу к победе! На остриях наших клинков и наконечниках стрел сегодня – судьба нашего народа!

Чем дальше звучала гладко льющаяся речь Князя Лесов, тем громче и согласованней ревела площадь, напоминая просыпающегося многоголового зверя с тремя яростно полыхающими глазами-кострами и вздыбленной шерстью факельных огней. Отдельные личности пропадали, растворяясь в темной волнующейся массе, уверовавшей после слов Блейри в возможность сравнять с землей любую крепость, вырезать разгуливающих по Холмам враждебных чужаков или бросить вызов соседним людским королевствам.

Никогда раньше Хеллиду не приходилось видеть ничего подобного. Творившееся в Малийли почему-то напомнило ему вызванную нападением дуэргар панику на ночном празднестве в столице Аргоса. Тогда люди точно также неслись, сломя голову, не понимая, куда бегут и зачем, подвластные лишь бессмысленному страху преследуемых животных. На мгновение общий порыв разрушать, убивать и уничтожать захватил и его, пробудив давние, болезненные воспоминания, темные, как запекшаяся кровь. Он невольно сделал шаг в сторону высившейся на темно-красном валуне фигуры, но спохватился, вспомнив о возложенном на него поручении.

Маленькая группка стражей, надзиравших за вывезенной из Токлау добычей, и девица Авинсаль со своими преданными поклонниками дожидались своего выхода подле одного из домов поселка, расположенного в дальнем, затемненном конце площади. Раона выглядела нездорово оживленной, как перед близким приступом Алой Жажды, когда стремление утолить голод становилось просто невыносимым, начинала о чем-то толковать и тут же обрывала фразу на полуслове.