– Ха. Ха. Ха. Сейчас вас посетит – Фан-то-мас!

И покуда я лихорадочно соображал – откуда именно ждать неприятностей, в массивной двери открылась кормушка, и в комнату пропихнули поднос, сервированный для завтрака. Точно так же меняют грязный поддон в клетке у канарейки. Я не скажу, что такая неожиданность спровоцировала у меня «птичью болезнь», ибо с похмелья все кажется неожиданным, но какие-то нервные спазмы – были. Опомнившись, я преодолел расстояние от телевизора до кормушки со скоростью ошпаренного кота, да только она захлопнулась прежде, чем я расквасил об нее нос.

Итак, последняя надежда, что меня случайно расквартировали в сумасшедшем доме – улетучилась. И оставалось только уповать на щадящий режим содержания. Мысли о киднепинге я отбросил как сомнительные. Во-первых, и тридцать-то лет назад похищать меня с целью выкупа было бы опрометчиво! А в нынешнем возрасте, да с невозможным характером – я и подавно никому не нужен! Кто согласится за меня платить, чтобы лишний раз увидеть?! На тюремную камеру, даже в Швейцарии, эта комната не походила. К тому же ничего криминального я не совершал и, помня о никчемности своего существования, переходил дорогу только на зеленый свет, чтобы все конструктивное человечество двигалось беспрепятственно по пути своего прогресса. Это же подлинное безобразие – останавливаться и соскребать меня с бампера! Для медицинских опытов я тоже не годился – нельзя соблюсти чистоту эксперимента на полудохлой собаке. И скорее всего, кому-то пришла в голову блестящая идея – изолировать меня от общества для улучшения статистики.

Размышляя подобным образом, я вернулся назад к интерактивному телевизору и попытался завязать с ним диалог:

– Выпусти меня отсюда!

Но даже краткой беседы не получилось, потому что дамочка прикурила сигарету, бросила на кухонный столик зажигалку и стала молча пускать дым.

– Открой дверь! – пояснил я.

Но она смотрела на меня с экрана как учительница на двоечника. Жена на мужа, мать на сына, сестра на крокодила… Словом, как смотрят все женщины на мужчин. Как на дитя неразумное в мире высоких технологий. И если перейти на язык программирования, то мужчина – это ознакомительная версия для вумен-тестирования. Худший «Адам-релиз» от сотворения мира, без брандмауэра в голове! И шизанутой «кул-хакерше» такие программы не интересны!

Тут я решил полюбезничать, но только даром потратил душевные силы. На «кисоньку», «лапочку» и даже «Маргарет Тэтчер» дамочка не отзывалась. Я было подумал разбить глухонемой телевизор, но побоялся окончательно утратить связь с внешним миром.

И тогда я вспомнил эту женщину… Зря она так накрасилась…

Месяц назад я усиленно пьянствовал – целый месяц. В своей квартире по адресу – напротив кинотеатра «Весна». Эта паскудная вывеска все время сбивала меня с толку! «Весна! Весна!» Я засыпал-просыпался, открывал-закрывал глаза, подходил поближе к окну и наблюдал, как падает снег. «Какая тут, к черту, весна?!» У меня с похмелья кружилась голова, а уличные субтитры не совпадали с изображением. Иногда за окном я заставал позднюю осень, иногда – лето, чаще – зиму… Весны же там не было никогда! Одно предчувствие. И неизменно благая весть о скором спасении от черно-белой жизни.

Можно было расценивать эту «Весну» как залипшую букву «Ё» на компьютерной клавиатуре – ёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёё! Для устранения подобной проблемы требовалось отсоединить периферийное устройство, разобрать его и промыть спиртом. Чем, честно сказать, я и занимался. Время от времени бунтовал, мракобесил и целился в вывеску из пневматического пистолета: «Весна! Весне! Весной!» Однако фатальная клавиша никак не отлипала. «Мороз и солнце, день чудесный – ёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёё!» Или… «Молилась ли ты на ночь, Дездемона – ёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёё!» Настырная буква комментировала каждое мое предложение и портила мне писательскую карьеру. Дни напролет были потрачены на редактуру, чтобы удалить это недоразумениё изо всех рукописей, и в результате у меня остался только один незаконченный роман. Зато о пяти главах, на девяноста пяти страницах.

Эти замызганные листы бумаги я вытаскивал всякий раз, когда хотел реабилитироваться. Мол, пьет писатель, но меру знает. Сейчас он сделает пару глотков и завалится спать, чтобы утром, да со свежими силами – окончить свой роман. Естественный производственный процесс, а не беспробудное пьянство. Уже послезавтра эта рукопись окажется в издательстве, да на столе у главного редактора, который будет хлопать в ладоши и восторгаться: «Ну, ё-моё! Откуда берутся такие талантливые авторы?! Неужто сами рождаются?! Немедленно – в свет, в печать, в читателя!» Уже на следующей неделе мне выплатят баснословный гонорар, и можно будет «спрыснуть» это событие…

Хороший писатель – мертвый писатель, то есть классик. Потому что он не вредит окружающим своими сексуальными порывами. Не интригует с дамами, не декламирует своих произведений, не катается на такси в пьяном виде по Праге. Отчего женщины зазря не беременеют, собаки не лают, а салоны такси не пахнут ипподромом. Можно сказать, литературный процесс приостанавливается в момент перехода современного писателя в загробный мир, и читатели на какое-то время приобретают здоровый цвет лица. Ведь больше не надо вчитываться по ночам и разбираться – какая именно мысль давила этому автору на гипофиз.

Хуже обстоят дела у ныне здравствующих писателей. Они просто вынуждены скандалить в общественных местах, привлекая к себе внимание, нецензурно выражаться и кататься на такси в пьяном виде по Праге. Иначе они не будут соответствовать своим произведениям. Образ писателя как труженика пера и шланга чернил на современном этапе никому не нужен. Личность должна заслонять книгу, слон – страуса, а для жены хватит и фразы «Я пришел подарить вам новую литературу», чтобы она не спрашивала – откуда ты приперся в четыре часа утра. Кому интересно читать романы примерного мужа и приблизительного семьянина?! Жизнь настоящего писателя должна быть положена на алтарь литературы, где можно пожертвовать головой. Поскольку эта злокачественная опухоль только усложняет современный литературный процесс.

Есть еще странные литературные наклонности – критика и вуайеризм. Одни объясняют читателю, как ему следует переворачивать странички, другие возбуждаются при виде критиков. Честно сказать, я сдержанно отношусь к подобным извращениям. Только когда вижу хорошенькую критикессу, меня подмывает ущипнуть ее за попку…

– Ты понимаешь, пупсик, – втолковывал я очередной девице, – ты понимаешь всю тщетность наших телодвижений и оборота мыслей? Телодвижения мы бесцельно совершаем каждую ночь, а мысли возвращаются, как бумеранг, только в искаженном виде. На пятую главу моего романа надели презерватив, и поэтому никак не может родиться шестая.

– Стерильно!!! – соглашалась со мною девица, с придыханием.

– Вдобавок, – настаивал я, – какое мне дело до массового читателя! Как он, интересно узнать, выглядит? Чудовище с огнедышащей пастью, хвостом дракона и туловищем козы?! Это химера!

– Кошмар!!! – соглашалась со мною девица.

Если доброе дело намечается поздно ночью, то утром оно заканчивается тяжелым похмельем. От переизбытка благих намерений. И если бы не девицы, глоток-другой джина «Гринолз» мог бы скрашивать мои пробуждения. Однако проклятые вертихвостки, как правило, выпивали весь джин без остатка…

Итак, в апогее алкогольной зависимости я встал с дивана, что напротив кинотеатра «Весна», и отправился в поход за джином. На улице было слякотно, отчего я моментально поскользнулся на тротуаре, но вовремя ухватился за ближайший фонарный столб. Мне требовалось перейти на другую сторону улицы, чтобы попасть в винную лавку по соседству с кинотеатром. Возле него спокойно обменивались новостями двое полицейских, но, заметив меня в подвешенном состоянии на фонарном столбе, уставились, как на летающую тарелку. Я сделал вид, что просто так отдыхаю. Сейчас отдохну и пойду себе дальше. Даже включил «поворотники» и просигналил, что скоро, мол, отъезжаю. Чем вызвал непредумышленную остановку автомобильного транспорта.