Едва на востоке показался краешек алой фаты зари, Буян встал и, крадучись, направился к обрыву, с которого открывался вид на правый берег Оки и дали за нею. Там он сел на мокрую от росы траву, обхватив колени руками.

Мир еще спал, хотя ночные твари уже прятались в свои норы и гнезда, а дневные не спешили просыпаться. Был самый тревожный час суток, когда яснее всего голос тревоги, а сон крепче всего и слаще. В такую пору нападают враги и совершаются тайные убийства и побеги. Не сбежать ли ему от князя?

Юг, куда смотрел Буян, пропадал в ночной мгле, но свет прибавлялся, и вот уже можно отличить небо от земли. Безлунная ночь катилась к закату, звезды гасли одна за другой, а свет зари становился все ярче и ярче, словно она вбирала в себя их блеск. Уже повеял утренний свежий ветер, гусляр обхватил плечи руками — его начал пробирать холод.

И в этот миг взошла звезда Полынь.

Он просмотрел ее появление, или же она явилась внезапно — будто далеко боги запалили факел. В ночь звезда светила ярко-алым светом, и ослепшему от ее сияния гусляру показалось, что она мигает, словно и впрямь была глазом огромного чудовища. Буян привстал, чтобы поточнее определить, в какой она стороне, и так и остался стоять — там, куда упал его взор, лежал город Резань.

Сейчас город был скрыт расстоянием и ночной тьмой, но он был именно в той стороне. Значит, ему придется проехать совсем близко от него, а там его ждет опасность, и, глядя на звезду Полынь, он понял какая.

Дождавшись полного рассвета, Буян, удрученный, вернулся к кострищу.

Сон разметавшегося у погасшего костра Властимира был неспокоен. Буян видел, как подергивается его лицо и дрожат веки. Гусляр с жалостью поглядел на князя и стал готовить завтрак.

Властимир проснулся, учуяв запах жареного, и некоторое время полежал, не открывая глаз.

— С добрым утром, — донесся голос Буяна. — Я знаю, что ты не спишь. Вставай и присоединяйся!

Князь поднялся, спустился к воде умыться и вернулся к костру как раз тогда, когда у гусляра все было готово и можно было приступать к трапезе. Буян предложил князю жареного мяса, но тот принял угощение с таким видом, что Буян сразу заподозрил неладное.

— Что случилось, князь? Или тебе нездоровится?

— Здоров я, — хмуро откликнулся Властимир, — только…

— Потерял что?

— Да нет. Просто сон мне был странный… Приходит ко мне мать моя, прямо сюда, и говорит: «Вернись домой, сынок! Если уедешь в путь-дороженьку, никогда уж не воротишься. Сложишь в землях чужих буйну голову, и никто того не уведает. Останешься в чистом поле воронам на съедение, людям лихим на поругание…» А мать моя вещуньей слыла, она никогда слова зря не говорила. Вот я и думаю — а не голос ли это божества!

От этих слов у Буяна сразу отлегло от сердца.

— Это голос страхов твоих, княже! — воскликнул он. — Напугало тебя то чудище, что встретил ты в лесах Муромских, вот и думаешь ты, что еще почуднее и пострашнее может встретиться. А так ли то будет — ни ты, ни я не ведаем. То знают одни боги, но они так легко воротиться с дороги не дозволят.

— Но до моего города не так уж далеко ехать. Не зря мне сей сон был!

— Не зря! — разгорячился Буян. — Подумай, княже, вдруг это боги тебя испытывают, посылают тебе знамение. И должен ты либо свернуть с пути, и другого искать им надобно для подвига, либо ты достоин их чести окажешься и продолжишь дорогу славную. Верь слову моему, князь! Не следует заезжать в Резань, хоть и тянет тебя на родину, — заедешь, никогда уже Резань не покинешь, да и мне, — он коснулся оберега, — беда грозит в том городе.

Властимир не нашел что ответить. Он же ничем не выдавал своих мыслей, как же гусляр догадался?

— Я и сам не очень-то хочу ехать туда, — сознался он. — Но матери как-то приснилось, когда и как отца убьют, — и это в точности в указанный день исполнилось. И если она говорит, что меня ждет гибель, то так оно и есть!

Буян вскочил, и на миг показалось Властимиру, что не гусляр это вовсе, а богатырь.

— Слушай меня, князь! — молвил Буян так, что князь не осмелился ему перечить. — Ты — воин и мужчина. Воину не след доверяться бабьим сказкам и глупым выдумкам. Гибнет не тот, кому на роду так написано, а тот, кто в самый последний момент струсил… Женское дело, — продолжал он тише, садясь опять, — дома сидеть, за домом глядеть. Она в поле не выезжает, воинской жизни не знает, вот и выдумывает страхи да мороки, лишь бы мужа подле себя удержать, а того не ведает, глупая, что муж у материнской или жениной юбки слабеет телом и духом. Не позволяй ослабить себя, князь. Ты — князь и воин, тебе и судьбу свою решать, тебе миром править, Властимир!

Никогда еще не слышал князь таких слов и такого голоса — ни один гусляр Резани не мог сравниться с Буяном. Они посмотрели друг другу в глаза, и каждый прочел в них недосказанное.

— И подумай еще, княже, — спокойно добавил Буян, — ты же не один едешь. Я рядом буду, если что — помогу.

Властимир почувствовал досаду — гусляр догадался, что он задумал. Раз он уведал про это, придется подождать другого раза.

Час спустя они выехали на берег Оки как раз напротив Резани.

Город лежал на берегу. Леса, окружавшие его на равнине, отступили от него во все стороны — вокруг были только поля, пашни, деревни и маленькие рощицы. Во все стороны Тянулись дороги. День занялся ясный и солнечный, и город отражался в реке, словно лебедь молодой в зеркале вод.

Бревенчатые стены с рубленными по углам сторожевыми башнями стояли на высоком валу. За стенами были видны кровли домов и палаты княжеские. В центре города был естественный невысокий холм, на котором, сейчас невидимые с такого расстояния, жили боги — Перун, Белее, Купала и другие, помладше. Ворота города были уже распахнуты. Из ближних к реке как раз выезжала телега.

Встав на стременах, Буян осматривал противоположный берег так, как если бы хотел завоевать город.

— Нам туда, — наконец сказал он, — мимо города до той рощи, что левее, а там должна быть какая-нибудь дорога, что нам подойдет.

— Откуда ты знаешь, куда нам ехать? — подозрительно оглянулся князь. — От дома родного отговорил, теперь нача-ловать взялся? Да кто ты такой?

— Никто, — опустил глаза Буян. — Но про Змея я много ведаю. В тех песнях, что гусляры поют, про него правда чистая сказана. Улетает тот Змей к югу, в горы… А про Змея ты сам поведал мне, — добавил он.

Это последнее было правдой — Властимир доверился ему в первый же день. Но сейчас князю показалось, что его спутник чего-то недоговаривает. Твердо решив, что больше он ему ничего не скажет, но будет следить за ним в оба, Властимир первым начал съезжать к переправе.

Мимо Резани они прошли так близко, что были едва не узнаны сторожами — хорошо, что те плохо знали Властими-ра в лицо. Буян хранил молчание, но, когда стены Резани остались позади и чувство тревоги прошло, он вновь повеселел и, подбоченясь в седле, что-то запел.

Кони ходко рысили по обочине дороги, дабы не мешать проезжим телегам. Один раз их обогнал спешащий галопом небольшой отряд — дружина с какой-то заставы. Резань оставалась все дальше и дальше.

Два дня пути уже легли между родным городом Власти-мира и путниками. Бывавший в Муроме, на востоке, западе и в самом Ростоке, резанский князь никогда не заезжал так далеко на юг. Когда они пересекли границу с соседним княжеством, проехав через распахнутые спокойного дня ради-врата, где несколько витязей брали проездную пошлину, он стал думать только о том, что грядет.

Подходя к лесу, дорога вильнула хвостом, как лисица, и уползла в сторону, к распаханным полям, где подрастали хлеба. В лес, на юго-восток, куда указывала Полынь-звезда, вела узкая тропка. Лес поднимался впереди нестрашный, тем более что после заповедных боров Святобора Властими-ра трудно было чем-то запугать. Буян теперь помалкивал, так что под сень леса они вступили в молчании.

Эту ночевку в чужом лесу Буян долго вспоминал потом. Князь давно спал, дремали и жеребцы, а он все не мог сомкнуть глаз, сидя у огня. Дыма над костром почти не было, только золотисто-рыжие языки пламени плясали в ночи. I Усляр смотрел на них не отрываясь. В пламени, как всегда, плясали дети огня, по игре которых знающие люди предсказывали будущее. В Новгороде Буяну раз выпало увидеть, как один жрец толковал эту пляску. Вспоминая, что и как тот делал, гусляр склонился к самому костру и зашептал заговор-молитву богу огненному с просьбой о милости.