Буян перестал улыбаться.

— Нравишься ты мне, княже, — тихо ответил он, — тебе я правду скажу. Изгнал меня Новгород навеки, и Росток тоже выгнал. Бездомный я — только гусли мои при мне да товарищ верный — конь Воронок…

Он с любовью оглянулся на вороного жеребца, а потому не видел, как посерьезнело лицо Властимира.

— За что же тебя изгнали? — спросил он.

— Я на варягов восстал! — не поворачивая головы, ответил Буян. — За то и выгнали.

— Так ты — изгой?

Изгоями становились только преступники — убийцы, воры, насильники. Все, кто не желал признавать своей вины, были осуждены на вечное бродяжничество и одиночество. Ходили слухи, что варяги таких клеймили, чтобы никто им не помогал. Видимо, этот сбежал до клеймения. Среди славян изгоев тоже не жаловали — только дикие народы, что жили на севере, да одиночки-изверги, которых род изверг, почти приравняв к изгоям, иногда помогали им, если не боялись быть обвиненными в сообщничестве. Спутник изгоя сам становился изгоем — это было Властимиру известно.

— Изгой? — повторил он. — Убирайся вон и благодари богов, что я ранен и не могу помешать тебе уехать! Вон!

— А если я не хочу?

Синие глаза Буяна сияли гордостью и вызовом.

— Я хочу остаться с тобой, князь, и я останусь, — твердо ответил он.

— Да как ты… Да что ты себе позволяешь, изгой! — вспылил Властимир.

Его отец был не в меру честолюбив, за что и поплатился. Властимир был горд тем, что он князь и зять варяга. И эта гордость ударила ему в голову, смешавшись со стыдом от того, что он обязан помощью изгою.

Рука нашарила нож, каким он только что пластал печень, и подняла его. Властимир размахнулся, целясь в грудь гусляра, но тот не дрогнул и только молвил спокойно:

— А кто тебя из пасти вытащил?

Властимир заглянул в честные глаза человека, не пытающегося защититься от ножа. Взгляды их скрестились, как два меча, готовые не давать пощады врагу. Потом взор гусляра скользнул вниз. Проследив за ним, князь понял, что тот смотрит на его раненую ногу — нога была промыта, обложена целебными растениями и перевязана чистой тряпицей. Это тоже сделал Буян.

Властимир до боли сдавил рукоять ножа и с бессильной яростью вонзил его в землю.

ГЛАВА 5

Всю ночь он лелеял надежду, что благодаря целебным растениям рана заживет, затянется, но наутро проснулся от сильной боли. Нога распухла, края повязки врезались в кожу, из-под нее сочилась полупрозрачная жидкость. Прикоснуться к ней было невозможно, а встать — тем более. Попытавшись опереться на ногу, Властимир упал на землю, тихо поминая непотребными словами все на свете.

Буян после вчерашнего не приближался, даже спать лег с другой стороны поляны, у самой опушки, саженях в десяти от костра. Сейчас он спокойно чистил своего вороного жеребца, который игриво хватал его зубами за рубаху и приплясывал на месте. Он даже не обернулся, когда пытавшийся встать князь упал, скрипя зубами от боли.

Властимир, потерпев несколько неудачных попыток, понял, что без посторонней помощи ему не обойтись. А Буян уже седлал коня, что-то тихонько насвистывая.

— Эй! — позвал князь хриплым шепотом. — Эй, ты! Гусляр спокойно увязывал свои вещи, тихо разговаривая с конем.

— Эй! — громче позвал Властимир. — Как там тебя… Буян!

— Что угодно князю? — отозвался тот, не прекращая своего дела.

— Куда ты собрался?

— Как куда? — тот обернулся. — Ты вчера сам велел мне убираться вон, и сегодня я так и делаю. Прощай, князь!

Он взял жеребца под уздцы и повел его прочь.

— Стой! — Властимир привстал на колено здоровой ноги, стараясь не обращать внимания на боль в ране. — Ты же не можешь вот так меня бросить! Ты же меня на смерть оставляешь! Я встать не могу…

— Ты хотел, чтобы я уехал, — холодно возразил Буян. — А теперь говоришь, что я тебе нужен.

Этого князь не говорил, но боль в ране не располагала к спорам.

— Я… ошибся, гусляр, — тихо молвил он. — Ты мне нужен. Помоги мне!

Буян стоял, держа коня под уздцы. Властимир не поднимал глаз — ему было стыдно просить о помощи того, от кого по суровым законам славян зазорно было принять даже мольбу о милости. Он не видел, как улыбка расцветила лицо Буяна, и тот тихо сказал:

— Заставлю тебя помаяться, заставлю тебя помучиться, но ведаю я наверное, что все у тебя получится.

— Что? — спросил князь, не расслышав, что бормочет гусляр.

— Ничего, — отрезал Буян и, отвернувшись, привязал жеребца к дереву. Властимир увидел это, и душу его наполнила радость.

Прогнева возвращалась из рощицы, где она с другими девушками заклинала кукушку и плела венки. Праздник Семик подходил к концу, и новые кумушки отправлялись по домам на общую трапезу.

Девушки шли, держась за руки парами, кума с кумой. Некоторые из них были из соседних деревень, а две пришли даже с заставы. Сегодня праздничная трапеза была в Ласко-ве, а завтра девушки отсюда собирались в гости к соседям.

Они уже вышли к повороту от берега к деревне, когда с другой стороны показались двое всадников.

Впереди на вороном коне ехал красавец юноша в расшитой рубахе. При виде девушек он широко и весело улыбнулся. Он вел в поводу белого кологривого коня, на котором, наклонившись вперед, сидел воин постарше его и побогаче одетый. Лицо его было напряжено, как у человека, терпящего боль или несущего в душе тяжкую думу. Оба были при оружии, а у седла юноши в мешке угадывались гусли. Поравнявшись с девушками, юноша сдернул с головы шапку и поклонился в седле, тряхнув светлыми волосами.

— Девицы-красавицы, любушки-голубушки! — воскликнул он звонко и весело. — Ехали мы полем, ехали мы лесом, ехали по городу, ехали селом. Не подскажет ли кто из вас, красавицы, где нам найти знахаря — другу моему совсем худо, помощь нужна!

Его спутник только поморщился на слова юноши и отвернулся.

Прогнева вышла вперед:

— Поезжай за мной, молодец. Я укажу.

— Благодарю тебя, красна девица, — отозвался юноша, проворно спрыгивая и подхватывая поводья обоих коней.

Попрощавшись с подругами и пообещав непременно быть завтра в условленном месте, Прогнева первая свернула к деревне. Юноша шел за нею. Остальные девушки немного отстали, чтобы без помех посудачить о приезжих.

Прогнева совсем не удивилась просьбе незнакомца и не могла отказать ему в помощи — к ее сестре приезжали, случалось, и из города. Возможно, им о ней рассказывал кто-то из уже леченных у Веденеи.

Юноша, очевидно, не мог долго молчать.

— Как зовут тебя, красна девица, и какого ты рода-племени? — спросил он.

— Прогнева, — коротко ответила девушка.

— А меня звать Буяном, гусляр я из Новгорода. А друг мой — князь из славного города Резани, что стоит на Оке, — указал рукой Буян. — Ехали мы лесами Муромскими, да в такие чащобы заехали, где чудища водятся страшные. Напало на нас одно чудище, и князь его в честном бою одолел, да только вот беда приключилась — оцарапало оно молодца.

— Это ты Веденее расскажи, — оборвала его Прогнева. — А я знахарства не ведаю.

— Аи, Прогнева ты да красавица, до чего ты, Прогнева, неласкова! — весело воскликнул Буян. — Улыбнись посветлее, будь поласковей, милая!

Властимир только морщился, слушая болтовню гусляра. Да что тому — нога не болит, душа легка. Совсем еще зелен, неопытен, вот и веселится и играет, чисто конь молодой. Сат мому князю было не до смеха — рана с каждым днем болела все сильнее, уже не помогало искусство гусляра, когда тот заговаривал боль.

Веденея была на дворе, перебирала для просушки травы, когда в ворота чужой человек ввел в поводу коня, на котором, сгорбившись, сидел другой чуженин. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что нужна ее помощь. Девушка отложила травы и пошла навстречу.

— Здравствуйте, гости дорогие, с чем пожаловали?

— С бедой мы к тебе, красна девица, — начал снова Буян, ломая шапку. — Князю помощь нужна, а ты, говорят, целить можешь, боль одолеваешь!