– Но ведь пребывание в прифронтовой полосе может быть опасным! – сказал инспектор.

– Зенитной артиллерией тоже я распоряжаюсь, не только отоплением, – напомнил полковник. Инспектор, с минуту помолчав, решил перевести разговор на менее скользкую тему.

– Полковник, скажите, как вам удалось пробить для вашего поезда единицу библиотекаря?

– Никак, – ответил полковник. – Когда я принимал поезд, она уже была в штате.

– Библиотека – это хорошо, – продолжал инспектор. – Это, можно сказать, дополнительный резерв. У вас ведь паровоз?

Нина положила ложечку на блюдце и спросила ледяным тоном:

– Что вы имеете в виду?

Стало очень тихо. Инспектор глянул на Нину, укололся о ее взгляд и уткнулся в свою чашку. Минуту, или три, или десять продолжалось молчание, потом она снова спросила тем же тоном:

– Так это была шутка?

– Да, конечно, – промямлил инспектор, не поднимая глаз.

Нина стояла у окна и смотрела на места, мимо которых шел бронепоезд, выдвигаясь к исходной позиции.

Она давно привыкла к тому, что окном служила смотровая щель с толстым пуленепробиваемым стеклом, и для того, чтобы посмотреть в окошко, надо повернуть ручку и открыть снаружи бронированную крышку. И к тому, что стекло нельзя опустить, тоже привыкла.

Поезд проходил мимо какого-то поселка или городка, и почему-то между ним и железной дорогой, почти у самой насыпи, шли два ряда столбов с натянутой на них колючей проволокой. А потом она увидела людей.

Люди стояли к ней боком, а лицом к трибуне, которую она тоже увидела, только не сразу. Люди изображали собой некоторое подобие строя, но было видно, что это толпа, несмотря на одинаковую одежду цвета хаки. Люди не были военными. Военными были другие, в камуфляже, с автоматами, цепочкой окружавшие тех, что в хаки. И те, что стояли на трибуне, тоже явно были военные, хотя и не в камуфляже и без оружия.

А потом ей показалось, что сквозь бронированную стенку доносятся какие-то ритмичные удары. Нина увидела репродуктор на столбе – скорее всего, звук шел из него. Неудобно изогнувшись, она прижала ухо к стенке, но так и не расслышала чего-либо, кроме этих ударов, только в бок ей уперлось что-то твердое. Она глянула туда – это оказалась металлическая рукоятка для открывания бойницы, через которую можно просунуть наружу автоматный ствол.

Нина повернула рукоятку, бойница открылась, и из нее донеслись металлические звуки. -…Под ночью слепою немало пришлось нам пройти! – орал репродуктор. – Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит…

Конец строчки заглушил гудок паровоза, как будто бронепоезд давал знать людям: вот он я, уже не на запасном, а на основном пути.

Гудок оказал на толпу цвета хаки совершенно неожиданное действие. Люди повернули головы к железной дороге, а потом вдруг разом бросились на цепочку автоматчиков и на тех, которые на трибуне. Автоматчики вскинули оружие, и даже как будто прозвучали первые очереди, но волна цвета хаки захлестнула их. Взлетела над толпой и упала обратно солдатская каска, потом взметнулся прикладом вверх автомат и тоже обрушился вниз, наверное, на чью-нибудь голову. Автомат был старый – проверенное десятилетиями изделие Калашникова, приклад которого по убойной силе мало уступает пуле.

Мелькнуло станционное здание, встроенное в проволочное ограждение так, что, войдя со стороны путей, на другую сторону выходишь уже в зону. Мелькнула табличка с названием станции – Воля. А потом столбы с проволокой повернули перпендикулярно пути и потянулись вдаль, к горизонту.

Пулеметчик из последнего вагона дал длинную очередь над толпой – на прощание, и на всякий случай тоже. Трассирующая очередь поверх голов хорошо укрепляет если не боевой дух, то хотя бы дисциплину.

Полковник работал с картой. Инспектор молча сидел в углу, и его молчание нервировало полковника. "Шел бы ты к себе, что ли!" – думал он, но инспектор продолжал сидеть.

Наконец он встал, но не направился в отведенное ему купе, а принялся ходить взад-вперед, еще больше раздражая полковника. Тот, чтобы хоть как-то отвлечься, задал вопрос:

– Инспектор, вы не знаете, когда мне наконец укажут позицию, которую я должен занять? За то время, пока мы едем, можно уже войну выиграть, и проиграть тоже, а в эфире – тишина. Только коммерческие радиостанции, но они-то, наверное, и после конца света еще будут передавать, пока оплаченное рекламное время не кончится.

Инспектор пожал плечами:

– Это естественно. Режим секретности, радиомолчание. Ваш радист, надеюсь, тоже в эфир не выходит, только слушает? (Полковник кивнул.) Кстати, отдайте мне карту.

– Это еще почему?

– Потому что она секретная. Вашего уровня допуска я не знаю и не могу допустить, чтобы с секретной картой работал неизвестно кто. Тем более на моих глазах.

Инспектор потянулся рукой к листу, но полковник быстро отдернул его, сложил и сказал:

– Слушайте, я вашего уровня допуска тоже не знаю и не могу доверить секретную карту неизвестно кому! И скажите спасибо, что я вас вообще сюда пустил, в поезд!

– Спасибо, – сказал инспектор, – но карту отдайте.

– Не отдам, – сказал полковник. Он убрал карту к остальным листам в сейф, аккуратно его запер и решил для себя, что за ключом надо тщательно следить.

"Рзд. Диплодоки" – было написано на табличке, висевшей на стене бревенчатого домика. Прочитав надпись, полковник негромко усмехнулся: шутники, все-таки, эти путейские инженеры, которые придумывают станциям названия! Ерофей Павлович в Сибири, или Африканда на Кольском полуострове, по соседству со станцией Полярные Зори… А здесь вот – разъезд Диплодоки.

– Однако не вижу я пока ни одного диплодока, – сказал лейтенант Мережко, разглядывая станцию через триплекс. – Попрятались, носа не кажут.

– Вот пусть твои ребята их и разыщут, – сказал полковник. Отчаявшись дождаться указаний от командования, он принял решение с ближайшей станции выслать разведку. Обстановка была совершенно неясная. Указаний от командования не поступало, в эфире пусто, только коммерческие радиостанции гнали обычную пургу. Ночью в свете полной луны наблюдатель из зенитного взвода заметил самолеты, которые немного в стороне прошли параллельным с бронепоездом курсом – то ли наши направлялись бомбить противника, то ли противник только что отбомбился по нашим.

На прямо заданный вопрос: что сказал ему Главнокомандующий при очередном сеансе связи – инспектор ответил:

– Это секретная информация, полковник. Все, что нужно, вам сообщат в положенное время, а пока продолжайте выполнять ранее поставленную вам задачу.

Полковнику порой казалось: сам факт того, что страна ведет какие-то военные действия, тоже глубоко засекречен.

Через вентиляцию в вагон проникал запах дыма: то ли на разъезде недавно что-то горело, то ли кто-то топил баню. Бронепоезд остановился. Полковник потянулся к сейфу – достать карту, – но тут на КП явился инспектор. Открывать сейф при нем полковник не стал.

Инспектор пришел со своим "дипломатом": он явно собирался в очередной раз связаться с Главнокомандующим. Отпустить его одного полковник не решался, а послать с ним Мережко – выходило не по чину.

– Ставь задачу своим ребятам, и пойдешь с нами, – сказал полковник лейтенанту.

В станционном домике не было ни души. Кабинет начальника станции оказался заперт, что инспектора явно обескуражило. Мережко вознамерился взломать хлипкий замок штык-ножом автомата, но тут инспектор увидел в углу комнатушки, служившей подобием зала ожидания, титан с водой и рядом, на стене, розетку. Он устремился туда, на ходу открывая "дипломат", и замок остался цел.

Полковник в это время заинтересовался узкой лестницей, ведущей куда-то на чердак или в мансарду. Вдвоем с лейтенантом они поднялись наверх и наткнулись на дверь с табличкой "Радиоузел". Полковник толкнул дверь – она оказалась не заперта.