Он надел бушлат и штаны охотника, благо по размеру почти подходили. Шапку тоже надел. На покойника натянул свое летное обмундирование, шлемофон. Унты оставил себе. Сунул ему в карманы кое-какие мелочи из тех, что не жалко, ненужную уже радиостанцию. Потом с трудом усадил покойника на лавку, зарядил его двухстволку двумя жаканами и с небольшого расстояния разнес ему голову. Обсыпал все в избушке порохом, поджег ее и, забрав ружье, ушел на лыжах навстречу метели, держа по компасу такое направление, чтобы постепенно приближаться к железной дороге. Через несколько километров на реке он нашел прорубь, едва затянутую льдом, пробил лед прикладом двухстволки и утопил ружье. Себе он оставил пистолет.
Когда в марте искали (во второй раз уже) следы самолета, нашли сгоревшую избушку, труп с разнесенным черепом, остатки радиостанции и предположили, что труп Вяткина. Проведенная в Свердловске экспертиза предположение подтвердила. Охотник – хозяин избушки – был объявлен в розыск, ввиду особой важности – всесоюзный, но его так и не нашли.
14
Пригородными поездами, в товарных вагонах, попутными машинами, иногда пешком – Вяткин двигался на восток. В селах старался не задерживаться, а в больших городах, где легко затеряться, чувствовал себя, как рыба в воде.
Стрелять ему больше не пришлось. Того пацана, что в поезде пытался украсть у него пистолет, он просто выкинул на ходу из вагона. Может быть, тот даже остался жив, – если не налетел, падая, на столб или еще что-нибудь твердое. Вяткин, правда, очень старался, чтобы налетел.
В марте, когда его труп нашли на севере Свердловской области, Вяткин был уже на Алтае, в глухой старообрядческой деревне, которую ни царская (со времен Алексея Михайловича), ни советская власть не смогли полностью взять под свой контроль. В деревне был колхоз, который всегда перевыполнял плановые задания – в основном на два-три процента, но случалось и на двадцать, – но никогда не брал встречных планов или повышенных обязательств. Местные парни традиционно служили на флоте, и командование всегда отзывалось о них лучшим образом. Во всем остальном – деревня жила своей жизнью, и власть от нее отступилась. А в дни выборов про нее вообще забывали, и в списки избирателей ее жителей не включали никогда, чтобы не мотать понапрасну людям нервы и не портить себе отчетность.
Председатель записал Вяткина в амбарную книгу под тем ФИО, которым тот назвался, и не стал задавать лишних вопросов. На следующий день бывший бортмеханик дальней авиации и бывший боец невидимого фронта вышел на работу в колхоз.
Вяткин (будем называть его так) прожил здесь почти полвека, принял старообрядческую веру, женился, вырастил детей и внуков, увидел первого правнука и умер в 1999 году, даже перед смертью не сказав никому, кто он на самом деле и какая нелегкая занесла его на Алтай. После поминок старший сын, разбирая вещи, наткнулся на аккуратно завернутый, тщательно вычищенный и смазанный ТТ с запасной обоймой. Повертев пистолет в руках, он взял его себе: в хорошем крестьянском хозяйстве все сгодится.
15
Проводив взглядом экипаж, майор Скворцов вернулся к повседневным делам, а когда снова вспомнил о своих подозрениях, самолет был уже в воздухе. Тут-то и пришло к нему чувство, что его водят за нос уже давно и все кончится очень плохо, несмотря на все усилия Вяткина. Скворцов снова не мог внятно сформулировать свои мысли, но точно знал, что совершенно зря пошел на поводу у профессора и согласился с предложенным составом экипажа.
"Савушкина надо было штурманом!" – подумал Скворцов и приказал вызвать к нему Савушкина. Майор был зол и собирался действовать, хотя и не решил еще, как.
– Скажите мне, товарищ младший лейтенант, почему в этот полет идете не вы, а старший сержант Вяткин? – спросил майор. Такое официальное обращение не сулило ничего хорошего.
– Главный конструктор решил, товарищ майор.
– Но ты-то почему не возражал? – внезапный переход с "вы" на "ты" был совсем плохим признаком. Савушкин не знал, что ответить. Он мог бы сказать, что Скворцов тоже не возражал, но видел, что будет только хуже. Майора что-то задело, он принимает ответные меры, а всякое принятие мер начинается с назначения виноватых. Савушкину было совсем ни к чему нарываться.
– Когда они будут около Салехарда? – спросил майор.
– Через час и пятьдесят минут приблизительно, – ответил Савушкин, посмотрев на часы.
– Значит, так. Берешь двух, нет, трех… в общем, сколько надо человек, едешь на квартиру к Завадскому, или Маркову, сам решай, к кому. Перетряхни там все…
– А ордер? – перебил Савушкин и тут же пожалел об этом.
– Какой еще ордер?!
– У прокурора…
– Вот ты и добудешь то, с чем я пойду к прокурору за ордером, – сказал Скворцов, глядя на Савушкина рачьими глазами. – И головой за это ответишь. Все, иди, бери людей. Час вам, потом надо еще в Салехард звонить.
Савушкин вернулся не через час, а через двадцать пять минут. В вытянутых руках он держал газетный сверток, который молча положил на стол Скворцову.
– Что это? – спросил майор; судя по тому, как быстро вернулся Савушкин, хорошего ждать не приходилось. Он развернул газеты. Внутри оказался револьвер чудовищного калибра››.
– "Кольт", – сказал Скворцов: он понимал в таких вещах. – Где нашли?
– У Маркова дома. В столе.
Майор поднял трубку одного из телефонов. Диска на аппарате не было, он напрямую соединял с телефонной станцией Новокаменска.
– Базу в Салехарде, срочно! – сказал Скворцов в трубку, положил ее на аппарат и приготовился ждать минут двадцать – так выходило по опыту, когда срочно. Телефон зазвонил через полторы минуты.
– Салехард?! – закричал Скворцов, схватив трубку.
– Ивдель вызывает, – сказала в трубке телефонистка, и затем дежурный на ивдельской "точке" доложил, что десять минут назад вышел на связь Кондор, сообщил, что Марков и Завадский выкинули его из самолета, а сами летят в Америку.
– Почему не доложили сразу?! – рявкнул Скворцов.
– Я хотел уточнить некоторые данные. Кондор сначала сообщил, что они летят в Америку через полюс, а потом сказал, что самолет поворачивает на восток.
– Уточнили?
– Кондор не отвечает.
– А радиолокатор что показывает? Куда они сейчас летят?!
– Минуту назад самолет шел курсом приблизительно 110, затем исчез с экрана.
16
Никогда еще майор Скворцов не был в таком скверном положении. Он привык к тому, что сам и назначает шпионов, и решает, на какую разведку им работать, и ловит их. Марков спутал все его карты. Мало того, что оказался не английским, а американским шпионом (судя по "кольту" и сообщению Вяткина), он был еще и настоящим.
Скворцов прошел войну в СМЕРШе, видел там разный народ: паникеров, распространителей слухов о превосходстве германского оружия, окруженцев, командиров, растерявших свои взводы и роты; случалось и расстреливать (не лично, конечно). Но настоящего шпиона за всю войну он встретил только один раз, в Белоруссии, в деревне, за неделю до того освобожденной от немцев.
У одного деда в бане нашли немецкую танковую радиостанцию. Дед клялся и божился, что вытащил ее из подбитого немецкого танка, из чистого любопытства, раз уж там не осталось ничего более полезного. Танк, наполовину растащенный, действительно стоял у околицы. Два подкалиберных снаряда "тридцатьчетверки" разворотили ему моторное отделение, но танк не загорелся, и боекомплект не сдетонировал. Немцы вылезли и сдались, фронт пошел дальше на запад, боекомплект сняли саперы, а местные жители принялись выламывать из машины разные полезные в хозяйстве вещи. Дед пришел одним из последних, когда по-настоящему ценного почти не осталось. Радиостанцию он в конце концов приспособил к делу – подпирать змеевик самогонного аппарата.
Радиостанция была очень грубо снята с танка ломиком. Ламп в ней уже не было, ими играли соседские мальчишки. Антенну кто-то утащил еще раньше, наверное, на удилище. Для радиостанции нужен был источник питания: работающий танковый двигатель или аккумулятор. И тот, и другой были разворочены снарядами. Скворцов предположил, что у деда спрятан еще один аккумулятор, но тот и это отрицал, и при самом тщательном обыске ничего не нашли.