«Но как может один индивидуум, даже при том, что он может любить, повлиять на ход событий без коллективной организации и действия? Чтобы положить конец жестокости, потребуется взаимодействие очень многих людей. Как этого можно достичь?»

Если вы действительно чувствуете, что любовь — это единственный истинный источник действия, вы поговорите об этом с другими, и тогда вы вместе соберете нескольких, которые имеют подобное чувство. Малое количество может перерасти во множество, но это не ваша забота. Вас волнует любовь и ее всеобщее воздействие. Именно только это всеобщее воздействие со стороны каждого индивидуума создаст совершенно иной мир.

Условности и побуждение быть свободным

Это была восхитительная прогулка. Дорожка от дома пролегала через виноградник, и виноград только начинал созревать, он был сочным и крупным, и из него выйдет много красного вина. Виноградник был ухоженным, в нем не было никаких сорняков. За ним шел красиво усаженный участок с табаком, длинный и широкий. После дождя растения начинали цвести розовыми цветами, аккуратными и опрятными, едва уловимый запах свежего табака, совершенно отличавшийся от вызывающего отвращение запаха подожженного табака, станет более насыщенным на раскаленном солнце. Длинный стебель, на котором росли цветы, будет вскоре срезан, чтобы бледные, серебристо зеленые листья табака, уже весьма крупные, становились еще больше и крупнее к тому времени, когда придет пора их собирать. Тогда их соберут все вместе, распределят, привяжут к длинным нитям и натянут вдоль высокого здания позади дома, чтобы дать высохнуть равномерно, где солнце их не коснется, но где будет вечерний ветерок. Люди даже в то время работали с волами на том участке табака, протягивая борозду между длинными, прямыми рядами растений и выкорчевывая сорняки. Почва была тщательно подготовлена и хорошо удобрена, и сорняки росли в ней так же как густо, как и табак. Но в конце той недели не было заметно ни одного сорняка.

Дальше дорожка проходила через сад с персиками, грушами, сливами, сливами-венгерками, нектаринами и другими деревьями, все отяжелели от поспевающих плодов. Вечером в воздухе стоял приятный аромат, а в течение дня жужжание множества пчел. За садом дорожка спускалась вниз по длинному склону, в глубь густого, дающего убежище леса. Здесь земля под ногами была мягкой из-за сухих листьев после многих лет. Под деревьями было очень прохладно, так как у солнца имелось мало возможностей проникнуть через их толстую листву. Почва всегда была влажной и душистой, издавая аромат богатого перегноя. Было огромное количество грибов, большинство из них несъедобных. То здесь, то там можно было найти виды, которые были съедобными, но вам пришлось бы поискать их, они были большей частью спрятанными, обычно скрытыми под листом того же самого цвета. Крестьяне рано придут, чтобы собрать их для рынка или для собственного использования.

В том лесу, который раскинулся на мили по мягкой холмистой местности, едва можно было увидеть каких-нибудь птиц. Там было очень тихо, среди листьев не было даже дуновения ветерка. Но всегда было в том лесе какое-то неопределенное движение, и это движение было частью необъятной тишины. Оно не было тревожащим и, казалось, присоединялось к спокойствию ума. Деревья, насекомые, разросшиеся папоротники не были отделены, не были чем-то замеченным снаружи, они были частью той тишины внутри нее и за ее пределами. В той тишине содержался даже приглушенный грохот отдаленного поезда. Было полное отсутствие сопротивления, и лай собаки, настойчивый и назойливый, казалось, усиливал тишину.

За лесом показалась прекрасная, изгибающаяся река. Она не была слишком широкой или внушительной, но достаточно широкой, так что пришлось бы щурить глаза, чтобы рассмотреть людей на противоположном берегу. Всюду по обеим берегам росли деревья, главным образом, тополи, высокие и величественные, а их листья дрожали на ветру. Вода была глубокой, прохладной и вечно текущей. За ней было приятно наблюдать, настолько живой и богатой. Одинокий рыбак сидел на табурете, около него стояла корзина для пикника, а на его колене лежала газета. Река давала довольство и умиротворение, хотя рыба, казалось, избегала приманки. Река всегда будет там, пусть даже пройдут войны и погибнут люди, она всегда будет питать землю и людей. Где-то далеко были заснеженные горы, и ясным вечером, когда садящееся солнце урегулирования было над ними, их высокие пики можно было принять за освещенные солнцем облака.

В комнате нас было трое или четверо, а прямо за окном была широкая, освещенная лужайка. Небо было бледно-голубым, с тяжелыми, волнистыми облаками.

«Разве это вообще когда-либо возможно, — спросил мужчина, — чтобы ум освободил себя от созданных им условностей? Если так, что же это за состояние ума, при котором он сам себя избавил от условностей? Я слушал ваши беседы в течение нескольких лет и придавался размышлениям по этому вопросу, и все же мой ум кажется не способным покончить с традициями и идеями, которые были внедрены в детстве. Соответствовать, учат или жестоко, или с нежностью и ласковыми указаниями, пока соответствие не становится инстинктивным, и ум боится ненадежности из-за несоответствия».

«У меня есть подруга, которая выросла в среде католиков, — продолжал он, — и, конечно, ей рассказывали о грехе, адском огне, утешающих райских радостях и обо всем прочем. Достигнув зрелого возраста и после длительного размышления, она отбросила католический образ мысли, но даже теперь, в середине своей жизни, она обнаруживает, что находится под влиянием идеи об аде и вредно воздействующих страхов из-за него. Хотя мое образование и происхождение внешне совершенно отличаются, я, как и она, также боюсь несоответствия. Я понимаю нелепость соответствия, но не могу сбросить это с себя, и, даже если бы и мог, я бы, наверное, делал то же самое другим способом — просто соответствовал новому образцу».

«В этом также и моя трудность, — добавила одна леди. — Я осознаю очень ясно многие пути, которыми я привязана к традиции, но смогу ли я покончить с моей существующей неволей без того, чтобы оказаться в новой? Есть люди, которые кочуют от одной религиозной организации к другой, всегда ища и никогда не находя удовлетворения. И, когда, наконец, они являются удовлетворенными, они становятся ужасными занудами. Вероятно, вот что случится со мной, если я попытаюсь покончить с моими нынешними условностями: не зная сама, я буду втянута в другой образ жизни».

«Фактически, — продолжил мужчина, — большинство из нас никогда не размышляло очень глубоко о том, как наш ум практически полностью сформирован обществом и культурой, в которой мы выросли. Мы не осознаем условности в нас, а просто продолжаем жить, борясь, достигая или расстраиваясь в пределах образца данного общества. Это участь почти всех из нас, включая политических и религиозных лидеров. Возможно, к несчастью для меня, я пришел, чтобы послушать некоторые из ваших бесед, и тогда началась боль из-за задаваемых себе самому вопросов. В течение некоторого времени я не очень глубоко раздумывал над этим вопросом, но внезапно обнаружил, что становлюсь серьезным. Я экспериментировал, и теперь осознаю во мне самом многие вещи, которые никогда прежде не замечал. Если я могу продолжить, и никто не будет считать, что я слишком много говорю, мне хотелось бы немного глубже вникнуть в этот вопрос условностей».

Когда другие уверили его, что они также сильно интересовались этой темой, он продолжил.

«Услышав или прочитав большинство вещей, о которых вы рассказали, я понял, как зависим от условностей, и точно осознал, что надо освободиться от условностей — не только от условностей поверхностного ума, но также и от условностей неосознанного характера. Я ощутил в этом абсолютную потребность. Но то, что фактически происходит, это следующее: условности, усвоенные мной в юности, продолжают существовать, и в то же самое время имеется сильное желание во мне отбросить условности. Так что мой ум в ловушке этого противоречия между осознанными мной условностями и побуждением быть свободным от них. Это мое фактическое положение прямо сейчас. Как мне выбраться из него?»