Ей ужасно хотелось посмотреть ему в глаза.

– Не в этом же дело…

– Но ведь нравится, правда?

Она была готова поклясться, что его губы искривились в усмешке.

– Сейчас не время и не место говорить обо мне, – сказала Пейдж. – Мы говорим о детях, которые находятся под вашим руководством. Но, впрочем, – она было подняла руку, но затем опустила ее и принялась усаживать Сами в коляску, – каково бы ни было ваше решение, это ваше личное дело. Вы здесь главный. – Она пристегнула Сами к сиденью и пошла прочь. Ей необходимо было быть в движении. Ноа Перрини действовал на нее угнетающе.

– Для вашего сведения, – сообщил директор, двинувшись следом, – те двое, которых мы задержали, распивали водку. Они будут исключены на три дня, а когда вернутся, им назначат испытательный срок. – Он сухо засмеялся. – Если мы и впредь станем двигаться такими же темпами, то половина учеников ко дню Благодарения будет находиться в школе условно. Не могу сказать, что мне это сильно облегчит жизнь – черт возьми, в конце концов, я всего лишь исполняю обязанности директора до тех пор, пока начальство не назначит постоянного. Впрочем, им придется попотеть, чтобы найти такого дурака, ведь поведение учеников выходит за все допустимые пределы.

– У вас всегда есть возможность закрыть глаза на некоторые из них.

Даже несмотря на его солнечные очки, Пейдж чувствовала, что он уставился на нее взглядом прокурора.

– Мне следовало бы знать, что женщина, которая привязывает ребенка к груди в то время, когда ведет автомобиль, способна сказать что-нибудь в этом роде.

– К вашему сведению, – ответила Пейдж, не глядя на директора, – после того, как я научилась пользоваться сиденьем для малолетних, девочка сидит в нем. То, что вы видели в пятницу, было не более чем актом отчаяния с моей стороны. Я не из тех, кто постоянно нарушает правила.

– Ну и я тоже, – сказал Ноа, не повышая голоса. – Именно поэтому я не могу закрывать глаза на проступки учеников и позволить им жить, как заблагорассудится. Вероятно, я пробуду на этой должности не больше года, но в течение этого времени во всех документах будет фигурировать мое имя. Речь идет о моей репутации. Именно тот факт, что я отвечаю за жизнь и здоровье детей, заставляет меня проявлять суровость.

– Уф, – только и смогла произнести Пейдж в ответ на такую высокопарную речь.

– Поэтому не пытайтесь убедить себя, что я не забочусь о детях, – добавил он, – поскольку это неправда.

Она вспомнила о разговоре, состоявшемся у них в пятницу.

– Ага, значит, мои слова не дают вам покоя?

– Совершенно справедливо. Я стараюсь делать свое дело как можно лучше, причем при весьма нелегких обстоятельствах, а это означает, что мне это не безразлично. У меня не было необходимости ехать сюда. У меня была прекрасная работа и возможность заниматься ею, сколько мне заблагорассудится.

– Тогда зачем же вы взялись за эту?

На сей раз он не торопился с ответом. Наконец, подумав, он сказал:

– Мне казалось, что было бы неплохо попробовать поработать здесь хотя бы год. Ну а как успехи у вашей команды?

Пейдж наконец-то отважилась повернуться и посмотреть ему в лицо. Зеркальные очки, почти такие же по размеру, как очки у летчиков, не добавляли ничего нового его индивидуальности. Ей на секунду захотелось тоже надеть на себя что-нибудь похожее – или большие темные очки, или шляпу с низко опущенными полями – все равно что, лишь бы это помогло ей укрыться, стать менее видимой для Ноа.

– Первый забег – в субботу. Я поставлю вас в известность.

– Девочки успокоились?

– Отчаянных звонков по телефону мне домой больше не поступало, если, разумеется, это то, о чем вы хотите знать.

– Они собрались в прошлую субботу на беседу с вами?

– Большинство.

– И младшие?

– Они присоединились к нам только на короткое время.

– Они сами-то хоть говорили что-нибудь?

– В основном девочки слушали. Как вы и говорили в прошлый раз, Сара никогда не встречалась с доктором О'Нейл.

– А вы тогда сказали, что поскольку Сара новичок у нас в школе, то здесь у нее нет, как вы выразились «группы поддержки». То есть ей пока не на кого опереться. Ну и как у нее дела?

– Неплохо. Она вообще спокойная и серьезная девочка. И моя лучшая бегунья. Полагаю, что в субботу она займет достойное место.

Они продолжали идти вместе. Пейдж все время думала, куда он держит путь. Ей хотелось, чтобы он поскорее добрался, куда ему нужно, поскольку само его присутствие создавало своеобразное возмущение атмосферы вокруг нее.

– Я навел о ней справки, – сказал он, и Пейдж поняла, что директор по-прежнему толкует о Саре. – Она действительно одинока. Как вы думаете, она уже с кем-нибудь подружилась?

– Она прекрасно вписалась в команду – это правда. Но у меня нет ни малейшего представления, как обстоят у нее дела в других областях. Что, например, говорит о ней смотритель общежития?

– Мне? Немного. У нее ко мне такая же идиосинкразия, как и у наших учеников. Я для нее человек, который вводит различные правила, а она должна их выполнять.

– Но она же ваша подчиненная. Она просто обязана отвечать на ваши вопросы.

– Отвечать можно по-разному. Например, ответы смотрителя по своему уровню ничем не лучше детских. Кроме того, сотрудники меньше всего хотели бы, чтобы на них смотрели как на моих союзников.

Пейдж наконец вышла на тропинку, которая прямо вела к ее автомобилю. Почувствовав огромное облегчение, она подняла руку и легонько махнула на прощанье и сказала:

– Я тоже… Пока.

Ладони у Энджи были влажными от волнения. Она ожидала Дуги, чтобы вместе с ним скорее ехать домой. Она надеялась, что сын сразу же пройдет в свою комнату и она хоть на минутку сможет остаться наедине с Беном. Если даже мальчик и знал, что произошло между родителями в предыдущий вечер, он ничем не показал этого. Кроме, пожалуй, одного короткого комментария, который он произнес.

– Я умираю от голода. – В этот момент он садился в автомобиль Энджи, стоявший у школы, и они проболтали всю дорогу до дома, словно у них и не было размолвки.

Энджи не имела представления, в каком состоянии она застанет Бена. С одной стороны, она была бы счастлива, если бы Бен, по примеру Дуги, вел себя так, словно ничего не случилось. Но, с другой стороны, оскорбленная и рассерженная, она знала, что существует Нора Итон. И Энджи придется иметь с ней дело. Вопрос только в том, когда.

Энджи предпочла бы, чтобы это случилось попозже. На данный момент ее вполне бы удовлетворило увидеть Бена, смотрящего новости по телевизору. Она могла бы приготовить обед – утром она оставила размораживаться цыпленка, – да и собрать белье в прачечную. Она могла бы найти в себе силы, занимаясь рутинными домашними делами.

Она вошла в кухню и поздоровалась, стараясь, чтобы ее приветствие звучало радостно, как бывало всегда. Бен ничего не ответил, но в этом не было ничего нового. Иногда он просто не слышал ее «привет», а иногда был слишком поглощен телевизионными новостями, которые обычно передавались в момент ее возвращения. Позднее, обнаружив, что она пришла, Бен обычно появлялся на кухне, чтобы поздороваться.

На этот раз он не появился. Энджи предположила, что он мучается сомнениями и не очень представляет, как она воспримет его появление. В конце концов, это он обманывал ее.

Когда обед был готов, она громко позвала всех, стоя у раскрытой двери кухни. Шаги Дуги на лестнице сообщили о его появлении. Он уселся на свой стул и спросил:

– А где отец?

– Сейчас придет, – ответила Энджи в надежде, что так оно и случится. Она начала раскладывать еду по тарелкам, но муж не появлялся. – Может быть, он не слышал, – сказала она, прервав на время свою работу, и отправилась в кабинет мужа. Бен находился именно там, где она надеялась его застать. – Обед готов, деловито сообщила она ему.

Он посмотрел на нее не совсем уверенным взглядом, как ей показалось. Она же ответила ему взглядом, полным уверенности. Иди обедать сейчас, все остальное мы обсудим позже. Когда она увидела, что он стал подниматься с дивана, то вернулась на кухню. Его тарелка стояла на обычном месте, а Энджи накладывала еду себе, когда Бен наконец появился и опустился на свой стул.