Пейдж и Энджи некоторое время не размыкали объятий. Наконец, внимательно присмотревшись к Пейдж, Энджи спросила:

– Слушай, а у тебя самой все в порядке?

Пейдж с трудом подавила всхлип.

– В агентстве нашли семью, которая готова удочерить Сами.

– О, Господи. – Энджи отодвинулась от нее. – Они, что, хотят забрать девочку прямо сейчас?

– Пока нет. Но уже скоро. – Пейдж незаметно для себя начала вздрагивать. – Знаешь, мне пора идти.

– Куда ты собралась? Может быть, мне пойти с тобой?

– О, нет, спасибо. Мне необходимо все продумать и побыть одной.

– Можно мне будет поговорить с тобой попозже?

Пейдж кивнула. Она двигалась чисто автоматически.

Казалось, что у нее нарушилась координация. Так, ступая неровными шагами, она решила выехать из дома. Потом она долго искала ключи, а найдя их, никак не могла попасть в замок зажигания. Когда же Пейдж выехала на дорогу, она минут пять ехала, не зная, куда, и только после, глянув в окошко машины, подумала: куда же она, черт возьми, едет.

Чрезвычайным усилием воли ей удалось собраться; спустя десять минут она уже въезжала под железную арку ворот Маунт-Корта. Она затормозила у входа в административный корпус. Секретарша Ноа куда-то ушла, и Пейдж прошла прямо к двери директорского кабинета.

Ноа был там, погруженный с головой в какие-то бумаги. Рукава своей белой рубашки он закатал, а пуговичку под подбородком расстегнул и ослабил галстук. В данный момент он выглядел как человек, который менее всего хочет, чтобы ему мешали.

Пейдж встала у дверей, чувствуя себя виноватой за то, что пришла. У Ноа хватало и собственных проблем с Маунт-Кортом, и не стоило на него взваливать еще и ее трудности.

Но ведь он сказал ей, что любит ее, поэтому она и приехала к нему, зная, что, кроме Ноа, вряд ли кто мог бы сейчас ей помочь.

Ноа поднял голову, посмотрел на Пейдж с удивлением и вышел из-за стола.

– Пейдж? А я и не знал, что ты собираешься меня навестить. – Подойдя к ней, он нахмурился. – Что-то ты бледновата сегодня. – Он втащил ее внутрь кабинета и плотно прикрыл за собой дверь.

– Извини, что побеспокоила тебя. Я знаю, что ты занят…

– Не извиняйся, пожалуйста. Прошу тебя, никогда не извиняйся.

– Сегодня у меня был тяжелый день; на меня просто посыпались неприятности. Энджи стала поговаривать об отъезде, а агентство прислало мне уведомление о том, что они подыскали подходящую семью, готовую удочерить Сами. – Она посмотрела на него, рассчитывая, что ее глаза расскажут ему больше, чем она смогла сказать словами.

Он легонько потер ее ладони.

– Возможно, это случится не раньше, чем закончатся рождественские праздники, но потом они наверняка заберут ее у меня. У нее будет четверо братьев и сестер и настоящие отец и мать. И хороший дом, я надеюсь. Джоан говорит, что они, по-видимому, неплохие люди, – Неожиданно Пейдж снова заволновалась. – Подумать только, в семье четверо детей. Вряд ли девочка будет получать достаточно внимания там, где семь человек. Она обречена донашивать обноски старших ребят. Говорят, что семья только что переехала в Вермонт, а это означает, что эти люди не знают местное население. У них нет стабильного положения. Если отец семейства и найдет приличную работу или обзаведется собственным делом, кто поручится, что он не прогорит или не потеряет работу. А может быть, он решит, что ему здесь не нравится, и двинется куда-нибудь еще? Сами нельзя возить туда-сюда все время. Она нуждается в стабильном воспитании и уходе. Она должна жить на одном месте в приличных условиях.

– Но ты, надеюсь, сказала это все Джоан? – спросил Ноа.

– Нет, не успела. Она застала меня врасплох. Я вообще была не в состоянии сказать хоть словечко.

– Да уж, ты точно не была в состоянии сказать, что оставляешь Сами себе.

Пейдж заметила в его глазах иронический блеск. Она отпрянула от Ноа и подошла к окну. За стеклом словно на ладони был виден весь школьный городок, засыпанный снегом. Время от времени случайный школьник перебегал от одного здания к другому, кутаясь в пальто, которое учащиеся были обязаны носить в зимнее время. Помимо же этого, пейзаж оставался блеклым и пустынным, как будущее, ожидавшее Пейдж.

– Как несправедливо, – сказала она, засунув руки в карманы своего шерстяного пальто. – Я не просила, чтобы мне передали Сами, но вот она оказывается у меня, и за это я должна благодарить Мару. Теперь же, когда я привыкла, что девочка рядом, ей находят новую семью. Ну почему они не сделали этого с самого начала? Почему они тянули с этим три месяца? Я хочу сказать, что это несправедливо по отношению к Сами тоже. Если бы она не была приемным ребенком, а родилась в нормальной семье, то три месяца не сыграли бы особой роли – всегда нашлись бы близкие и родственники, которые баловали бы ее и ухаживали за ней. Но она – приемыш, и у нее здесь родственников нет. За ней ухаживаю я. И Нонни. И еще ты иногда, и она к нам привыкла. – «Конечно, он тоже уедет, – подумала Пейдж, как уедет Энджи. И даже Нонни, если Сами отдадут в другие руки. Как же все в жизни несправедливо устроено!»

– Ненавижу перемены, – крикнула она. – И всегда ненавидела. Но больше всего я ненавижу перемены, после того как я приспособилась к чему-то новому, которого поначалу не хотела.

Ноа подошел поближе и облокотился о стену в том месте, где окно кончалось. Тихим голосом он сказал:

– Не думаю, что суть проблемы заключена именно в изменениях, которые ты столь не любишь.

– Если не суть, то часть проблемы лежит все-таки в этом, – продолжала настаивать Пейдж. – Первые три года моей жизни родители всюду таскали меня с собой, куда бы им ни вздумалось поехать. У меня не было ни собственной комнаты, ни друзей; единственно стабильной вещью в моей тогдашней жизни был плюшевый мишка, да и того потеряли при очередном переезде. В конце концов сказала свое слово Нонни, топнула ногой, и меня оставили в покое. Тогда я и стала жить вместе с ней. Прошло еще три года, прежде чем я согласилась провести ночь в другом месте, помимо ее дома. Так что стабильность играет для меня чрезвычайно важную роль.

Ноа скрестил руки на груди.

– Суть проблемы в том, – начал он, словно Пейдж не произнесла перед этим ни слова, – что на самом деле важно для тебя в этой жизни, Никогда не поверю, что ты взяла Сами к себе только потому, что считала себя виновной перед Марой. Чтобы сделать подобное и продолжать делать это в течение трех месяцев, причем все правильно и от души (иначе тебе бы не предложили стать приемной матерью Сами и ты бы не оформляла целую кучу всевозможных бумаг), требуется большее, нежели чувство вины перед покойной. В глубине души ты в восторге, что девочка, пусть и случайно, досталась тебе. Может быть, она помогла тебе заполнить вакуум, который возник у тебя после смерти Мары, и может быть, что ближе к истине, она позволяет тебе удовлетворить незатребованные материнские инстинкты.

– То есть, как это нет? Разумеется, есть, – возразил Ноа. – Ты можешь прятать их под белым халатом врача, но я не ошибусь, если скажу, что ты, прежде всего, обхаживаешь своих маленьких пациентов, как настоящая мама. Ты совершенно по-матерински воспринимаешь Джилл, равно как и мою дочь Сару. И уж тем более Сами. Материнские инстинкты для тебя столь же естественны, как и страсть к врачеванию.

– Но…

– И дело не в том, что ты привыкла, что Сами с тобой. Дело здесь не в привычке. Ты любишь ее. Постарайся взглянуть правде в глаза. Все именно так, как я говорю.

– Конечно, я люблю ее, – согласилась Пейдж. – Да и как ее можно не любить? Она такой очаровательный ребенок…

– Ну нет. – Ноа остановил Пейдж протестующим движением руки. – Мы не говорим сейчас о любви в широком, так сказать, смысле. Ты любишь ее, как всякая мать любит своего ребенка. Ты испытываешь гордость за нее, когда видишь хоть маленькие успехи в ее развитии. Ты сходишь с ума, когда она заболевает. Ты на работе мечтаешь о том, как вернешься домой и увидишься с ней. Ты отдаешь ей время, которое раньше тратила на себя, причем без всякого напряжения, так и поступают все матери.