– Когда я был дома, произошло нечто для меня очень важное: один мой старый друг является президентом опекунского совета в одной из наших закрытых школ – в той самой, где когда-то учился и я. Так вот, он сказал мне, что нынешний директор недавно объявил о своем уходе.

А это почти автоматически означает, что Ноа подаст заявление с целью заполучить желанное место. И ведь он его обязательно получит, а значит, ему придется перебираться в Санта-Фе. И именно тогда, когда она в него влюбилась. Господи, как все это несправедливо!

– Нет абсолютной уверенности, что этот пост получу я, – осторожно сказал Ноа. – Как обычно, состоится нормальная процедура, когда будут избирать лучшего на основании конкурса, но все члены Опекунского совета знают меня и мою семью, а тот факт, что я сам бывший выпускник школы, – плюс в мою пользу.

– А это хорошая школа? – спросила Пейдж, положив ему голову на грудь.

– Не просто хорошая. Отличная. Прекрасная репутация, великолепный преподавательский состав, способные учащиеся, финансовая поддержка со стороны выпускников и множество прочих положительных моментов.

– То есть, у них есть все, что не имеет Маунт-Корт?

– Можно сказать и так. Если я стану там директором, то это будет большая честь для меня.

Пейдж кивнула, не глядя на него.

– Ты могла бы поехать вместе со мной? – предложил Ноа.

– Я? Что ты, нет. Вся моя жизнь сосредоточена здесь.

– Ты бы смогла открыть новую практику и там…

– В Нью-Мексико? Нет, благодарю, мне нравится и здесь.

– Ты только что сказала, что любишь меня, – просто сказал он, причем на этот раз не отличаясь от других мужчин, которые считают, что любовь способна на все. Как, например, наверное, считается, что любовь способна все простить. Можно подумать, что это чувство в состоянии оправдать любой хаос, хотя это тоже сомнительно.

Неожиданно она почувствовала раздражение.

– Любовь всего лишь часть моей жизни. Все остальное связано с Таккером, штат Вермонт.

– А если мы поженимся?

Пейдж едва не подавилась, услышав слова Ноа, и некоторое время кашляла. Когда же она успокоилась, ей пришлось собраться, чтобы заставить себя посмотреть Ноа в глаза. Зря. Вряд ли она смогла бы как следует рассмотреть его лицо и глаза в темноте. Еще одна несправедливость.

– Честно говоря, я никогда не рассматривала всерьез матримониальные планы.

– Но это не значит, что брак – дело плохое.

– Но ведь для тебя он оказался неудачным.

– Это было давно, а сейчас – это сейчас. Ты и Лив ничего не имеете общего друг с другом. – Он приподнял ее лицо.

– Ты сейчас или цинична, или напугана. Так что же из двух?

– Ни то, ни другое, – сказала она, сначала, потом исправилась: – И то, и другое. – Потом сказала: – Черт. – И спрятала голову у него на груди. Секунду спустя, когда в спальню проник плач Сами из монитора, она снова подняла голову. – Сами болеет, – объяснила она Ноа. Она накинула на себя пеньюар и выбежала из комнаты.

Девочка только проснулась, она стояла в кроватке, держась за прутья ограждения, и рыдала, размазывая слезы по лицу кулачком. Пейдж извлекла ее из кроватки и прижала к себе.

– Ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш, перестань плакать, мамочка уже пришла, – заговорила она, стараясь успокоить девочку. – Что, моя малышка не очень хорошо чувствует?

– Что с ней случилось? – спросил Ноа, неожиданно появившись в спальне Сами. Он успел натянуть слаксы, но не застегнул их как следует. Рубашку он вообще не надел и сверкал обнаженным торсом.

– Всего лишь простуда, но и этого вполне достаточно, чтобы сделать малютку несчастной. Она не осознает, что с ней происходит и что необходимо сделать, чтобы избавиться от неприятных ощущений. Хотя ничего особенно страшного и нет, – пробормотала Пейдж и направилась в ванную, где она намочила полотенце и вернулась, чтобы обтереть девочке лицо.

– Может быть, ей принести что-нибудь? – спросил Ноа, когда Пейдж покончила с водными процедурами.

– Неплохо бы. Я схожу на кухню сразу же, как ее переодену.

– Я сам принесу бутылочку. Что мне туда налить? Ничего не надо наливать, хотела сказать ему Пейдж.

Мне не нужна твоя помощь. Я вполне в состоянии позаботиться о ребенке сама. Я вообще привыкла заботиться о себе всю жизнь сама. Признаться, подобные монологи, пускай и внутренние, выглядели бы довольно смешно в устах уверенной в себе уравновешенной женщины. Поэтому она сказала совсем другое:

– Апельсинового сока. Она его любит.

– Надеюсь, у вас все нормально? – спросила Нонни, показавшись в дверях. Она смахивала на фею в своем белом пеньюаре и белой же шали, которой обмотала голову. Заметив Ноа, она сделала шаг назад:

– О, Господи, Пейдж, а я и не подозревала, что у нас гости.

Пейдж вздохнула.

– Не гости, Нонни. Всего-навсего Ноа.

– И, судя по всему, одетый совершенно не по погоде. Надеюсь, она не собирается выставить вас сегодня на рассвете, как поступала раньше? Поскольку сегодня воскресенье, а кроме того, я уже знаю, что вы здесь.

Пейдж, повернувшись к Ноа, пожаловалась ему:

– Всегда так бывало, когда я еще считалась маленькой. Бывало, я пыталась скрыть от Нонни кое-что, но потом выяснялось, что она все равно знала обо всем.

Нонни уже подобралась к столику, на котором лежали готовые детские пеленки и который служил для переодевания Сами, и потрогала лоб девочки.

– У моей булочки опять температура?

– Нет, просто она испугалась, когда проснулась. Наверное, ей стало душно, и она вся вспотела. Ноа уже пошел на кухню, чтобы принести бутылку с яблочным соком. Так что ты можешь идти спать.

– И пропустить самое интересное?

– Нонни, я прошу тебя.

– Ладно, ладно, иду. – Бабушка медленно выплыла из комнаты.

Когда Ноа вернулся с бутылочкой сока, Сами уже была переодета. Пейдж уселась в кресле-качалке и сунула девочке в рот соску. Ноа расположился рядом с кроваткой и молча наблюдал за ними.

– Ты сделал так, как надо, – тихо сказала она Ноа. – А я думала, ты не догадаешься чуточку разогреть его.

– Мне всегда нравилось кормить Сару.

– И тебе часто приходилось делать это?

– Как только у меня появлялась малейшая возможность.

Пейдж продолжала укачивать девочку. Сами же поддерживала бутылочку, пока пила. Потом она наконец выплюнула соску и крохотным кулачком вытерла рот.

– Не хочешь больше? – спросила Пейдж. – А может, еще немного? За маму? – Ротик девочки снова открылся, и соска мгновенно оказалась там. – Вот хорошая девочка, молодчина.

Сами выпила почти все. Пейдж отставила бутылку в сторону и еще некоторое время продолжала укачивать малышку, потом она положила ее в кроватку на бочок, укрыла одеялом и погладила по спине.

– А ведь ты от нее просто без ума, – заметил Ноа, подойдя к Пейдж и становясь за ее спиной.

– Она – прелесть, – заметила Пейдж, но не присутствие девочки волновало ее в этот момент, а присутствие Ноа. Она ощущала тепло, исходившее от него, и это тепло действовало на нее расслабляюще, а вот как раз расслабляться ей сейчас и не хотелось.

– А тебя не посещают мысли удочерить ее?

– Нет.

– Это тоже не входит в твои правила игры, правда?

Пейдж ничего не ответила. Поглаживая Сами по спинке, она пыталась вспомнить, какой была ее жизнь до смерти Мары. И вот теперь все переменилось, а ведь прошло только два с половиной месяца с момента похорон. Казалось, такие глобальные перемены в столь короткий срок невозможны.

Мара бы сказала, что Пейдж просто глупо отказываться от предложения Ноа, поскольку для Мары главным в жизни была привязанность людей друг к другу.

Возможно, так оно и есть на самом деле. Но взаимозависимость больше всего на свете пугала Пейдж.

Ноа коснулся ее руки.

– Кажется, девочка уже заснула.

Пейдж кивнула. Она позволила ему взять ее за руку и помочь спуститься по лестнице. Иногда необходимо, чтобы вели тебя, а не вести самой. Но когда они снова оказались в спальне и Ноа повернулся к ней и хотел что-то сказать, она приложила руку к его губам.