Маша поднялась со стула и пошла сквозь толпу казаков.

В это время прозвучал чей-то голос, очень громко и возмущённо:

– Это как же понимать, ваше благородие? Как же так, господин комендант? Мы, стало, обязуемся уйти отсюда и уничтожить фортецию?

Капитан Никитин обернулся к говорившему и кивнул, удивлённо выпучив глаза:

– Именно так, сокол мой.

– Но я и кой-кто ещё не желаем уходить отсюда! – Казак выпятил грудь и слегка выставил вперёд одно плечо. – Мы люди вольные, не регулярные, почему ж мы подчиняться должны такому указу? Куда ж мы подеваемся, ежели вы у нас кров отберёте? Мы тут дома поставили не для того, чтобы бросать их по чьей-то указке, ваше благородие. Пусть кто на регулярной службе, тот и подчиняется…

– Мы, дружок, позже об этом посудачим. Теперь у нас в первую очередь разговор с депутацией чукотской. А мы, русские люди, уж как-нибудь договоримся меж собой. – Командир гарнизона успокоительно помахал рукой и повернулся было к Чукчам.

Позади него зашумели другие бородачи:

– Как же это мы всё сжигать будем? А мы и дома наши? Нет, Анисим Гаврилыч, так дело не пойдёт! Ты нам был заместо отца родного, так неужто теперь ради этих диких ты нас без крыши оставишь?

– Ребята, прекратите шум! – крикнул комендант, и глаза его сделались решительными, как во время боевых действий.

Тем временем Маша подошла к своему дому. Григорий проводил её до двери, но она вошла внутрь, не посмотрев на него и не произнеся больше ни слова.

Неожиданно возле Григория возник Тяжлов.

– О чём это ты и Ванька шептались с Марьей Андреевной? – нагло оскалился Тяжлов.

– А ты кто таков, Вадим Семёныч, чтобы я перед тобой ответ держал? Я тебе не холоп какой-нибудь, чтоб ты с меня требовал. Коли любопытствуешь, так у Марьи Андреевны и спроси.

– Ты не очень-то ерепенься, Гриша, – Тяжлов спрятал улыбку и хищно сощурил глаза, – может, ты и не холоп, но я неуважения к моей персоне не потерплю. Ежели что, так я тебя в бараний рог скручу.

– А ты, сударь, моего уважения не заслужил. – Григорий отвернулся и пошёл прочь.

– Стой, подлец! Как ты смеешь спину мне показывать, когда я говорю!

Тяжлов побледнел и бросился за казаком. Двумя прыжками он обогнал его и схватил за ворот.

– Сукин сын… – зашипел Тяжлов.

– Ты, господин подпоручик, оставь свои барские замашки. – Григорий сделал внезапный рывок и лбом стукнул офицера в переносицу. Тот отшатнулся, заметался взором и в следующий миг получил удар кулаком в челюсть. Раскинув руки, Тяжлов рухнул в лужу.

Никто не успел заметить, как всё произошло, но некоторые повернули головы на звук и увидели опрокинувшегося на землю офицера. Тот медленно поднялся, покрытый бурой грязью.

– Теперь, Гриша, я тебя убью, – прорычал он.

– Вот те на, Вадим Семёнович, – ответил спокойно казак, намереваясь уйти, – а я-то решил грешным делом, что урезонил тебя. Неужто вызывать меня станешь?

Тяжлов заскрипел зубами.

– Ты мне не ровня, Гриша, меж нами благородная дуэль невозможна… Но я тебя убью, заколю, застрелю… Ты меня перед толпой… Я кровью смою… Попомни…

Чукчи

Весь следующий день Чукчи веселились. Они купили у казаков несколько бутылок водки, заплатив за них зимними шкурами волков, и начали пьянствовать на берегу озера.

Маша смотрела на буйство дикарей с крепостной стены. Алексей хотел было сходить поближе, но Иван Копыто категорически настоял на том, чтобы никто не приближался к Чукчам, пока они не протрезвеют.

– Вчера я видел среди них человека по имени Келевги, – начал рассказывать Копыто. – Этот Келевги имеет репутацию вздорного мужичонки, поднимает ссору по малейшему поводу. В последний раз, когда он приходил сюда, он принёс пару обтрёпанных оленьих шкур, из которых шерсть повылезала чуть ли не наполовину, и стал требовать, чтобы Касьяныч за них заплатил такую же цену, как за лучшие сорта. Но Касьяныч – тёртый калач, он даже разговаривать не захотел с ним. Услышав отказ, Келевги схватился за нож и набросился на купца. Хорошо, что рядом стояли казаки, они отдубасили буяна палками и выгнали за ворота.

– Не к тому ли вы говорите об этом, – спросил Алексей, – чтобы мы вели себя осторожнее?

– Да. Ведь когда Чукчи пьют, они совершенно теряют рассудок. Не в обиду им будет сказано, – продолжал Иван с грустью в голосе, – но в пьяном состоянии они приходят на грань сумасшествия. Мне жаль этих бедняг.

– Неужели все они пьяницы? – удивилась Маша, всматриваясь в фигуры туземцев на берегу. Некоторые из них сидели, некоторые лежали на земле, кое-кто танцевал, переваливаясь, как поднявшийся на задние ноги медведь.

– Никто из них не отказывается от водки никогда, – отозвался следопыт. – Даже Седая Женщина.

– Это их главный шаман?

– Он не главный. Просто в этот раз он возглавил тех, кто готов был ввязаться в драку. Он не вождь, не вожак, он ничуть не умнее других. Седая Женщина – натура неуравновешенная, легко возбуждающаяся, как все шаманы, долго не может усидеть на одном месте. Он часто ссорится с людьми, однажды подрался с тем самым Келевги, о котором я уже говорил.

– И что?

– Келевги его изрядно поколотил.

– Не побоялся стукнуть шамана?! – всплеснула руками Маша.

– Шаманы часто ведут себя несдержанно, они все очень нервные, поэтому нередко затевают ссоры. А умения драться у них нет и физической силой они не отличаются. Правда, всякий раз шаманы угрожают своему сопернику тем, что обратятся к духам за помощью… Что до Келевги, то он не страшится никого из шаманов, так как считает себя самого человеком особого сорта. Его имя переводится как Дух-Человек, так что он тоже в некотором роде шаман, хоть никто не признаёт за ним никакой сверхъестественной силы.

– Значит, шаманы тоже пьют водку? Вот тебе на! – засмеялся Алексей.

– Однажды я гостил в одном стойбище и ко мне пришёл Седая Женщина, – вспоминал Иван. – Он хотел выпить и долго уговаривал меня продать ему бутылку спирта. Не знаю уж, почему он думал, что у меня есть бутылка спирта, но он вёл себя очень настойчиво. Он никак не мог отойти от предыдущего пьянства, у него трещала голова. Кроме того, он хотел, чтобы я составил ему компанию. Он сказал мне так: «Я буду с тобой откровенен. Выпивка делает меня слишком скверным. Когда я выпью, моя жена сторожит меня и убирает все мои ножи. Но когда её нет со мной, я боюсь пить». Он показал мне длинный шрам на своём плече, который, как он объяснил, явился результатом пьяной драки, случившейся в отсутствие жены.

– Женой он называет того юношу в женской одежде? – поспешила спросить Маша.

– Да. Но в тот раз у него, кажется, ещё не было мягкого человека, а была настоящая женщина. Она умерла потом от оспы. Оспа здесь для всех – страшнейшая беда.

– Скажите, а у них случаются какие-нибудь праздники? Или же они только пьянствовать любят? – полюбопытствовал Алексей.

– Праздников очень много, сударь. Вы посмотрите хотя бы туда, – следопыт вытянул руку, – видите вдалеке груду рогов?

– Да, какая-то куча. Я полагал, что это хворост навален.

– Нет, это рога, много рогов. Олени сбрасывают рога на протяжении всего года. Быки-производители теряют их по осени, старые олени – зимой, молодые быки – ранней весной, важенки – после отёла. Так вот Чукчи собирают все сброшенные рога и перевозят их при перекочёвках с одного пастбища на другое. Когда же груз становится слишком тяжёлым, то они совершают так называемый обряд выставления. Это настоящее торжество. Богатые оленеводы устраивают этот праздник раза три в год. Весна считается наиболее подходящим временем для проведения праздника рогов. Тут вы можете увидеть всё – песни, угощения, пляски.

– Подумать только, – воскликнула Маша, – оказывается, праздник можно устроить даже по случаю никому не нужных оленьих рогов!

– Жертвоприношения тоже можно отнести к праздникам, скажем жертвоприношение огню, молодому месяцу… Есть также праздник благодарения, который устраивается каждой семьёй по крайней мере один или два раза в год. Всякая неожиданная поимка ценных зверей, например голубого песца или хорошей росомахи, может служить поводом к проведению этого праздника.