– Все, с этого момента кофе для меня не существует.

– Орел снижается. Остается сделать только одно.

– Что именно?

– Ты сам сказал. Опустить закрылки, «тормознуть». Даже орел может промахнуться.

– Великолепно! Из тебя получился бы отличный летчик. – Он встал и потянулся за полотенцем. – Что будем делать дальше?

– Я бы еще раз хотела посмотреть этот спектакль – «Кошки».

– Билеты достать невозможно. – Монтера стал одеваться.

– Считай, что это вызов тебе.

– Принимаю. А потом – ужин, хорошо?

– Хорошо. У «Дафны». Сегодня мне хочется французской кухни. И закажи отдельную кабинку.

– Как вам будет угодно, сеньорита, – галантно ответил он по-испански.

Когда Монтера надевал свою летную куртку, из кармана выпал бумажник. Среди высыпавшихся из него бумаг оказалась небольшая фотография. Габриель подняла ее. На снимке была женщина, сидевшая на стуле с прямой спинкой. Тщательно причесанные волосы, несколько надменное лицо аристократки. Рядом с ней стояла высокая девочка в белом платье, с большими черными глазами.

– Какая красивая! – воскликнула Габриель. – Она похожа на тебя. А с твоей мамой, кажется, трудно иметь дело.

– Трудно иметь дело с доньей Еленой де Монтерой? О нет! Не всегда. Только в большинстве случаев.

– Ладно, отправляйся! – Она собрала выпавшие бумаги, сложила их обратно в бумажник и протянула ему. – У меня еще много дел.

Он улыбнулся, шагнул к двери, но остановился. Когда он обернулся, улыбки уже не было. Он смотрел на нее серьезно и даже чуть-чуть печально. Габриель подумала, что он какой-то беззащитный в своей черной рубашке с расстегнутым воротом и в старенькой кожаной куртке.

– Ты в самом деле выглядишь роскошно, – сказала она.

– Я полжизни провел в воздухе, но ничего там не нашел.

– Теперь у тебя есть я.

– Да, и вот что я хочу тебе сказать... – Рауль опустился на одно колено рядом с ванной. – Как ты думаешь, не согласилась бы ты выйти замуж за одного немолодого летчика, который считает, что стал слишком стар, чтобы летать, и поэтому отличается несносным характером?

В ее глазах появились слезы. Она поцеловала его, потом оттолкнула от себя.

– Ну иди же! Отправляйся!

– Иду. – Монтера достал из бумажника фотографию. – Оставь ее у себя.

Дверь за ним закрылась. Габриель осталась одна. Из ее глаз катились слезы. Она думала о Фергюсоне и желала, чтобы он умер.

Фергюсон сидел за столом у себя в квартире на Кавендиш-сквер вместе с Фоксом, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался Вильерс, оттолкнув в сторону Кима, прежде чем тот успел доложить о нем.

– А, Тони, дорогой мой, ты, кажется, чем-то возбужден? – добродушно спросил Фергюсон.

– Что происходит между Габриель и этим аргентинцем Монтерой? – выпалил Вильерс. – Я следил за ним вчера вечером, так что не пытайтесь ничего отрицать. Она что, работает на вас?

– А это не твое дело, Тони, – ответил Фергюсон гак же добродушно. – Да и она тоже теперь не твоя.

Вильерс закурил и подошел к окну.

– Ладно, я понял. Но могу я хотя бы поинтересоваться? В прошлый раз, когда она делала для вас работу в Берлине, ее чуть не утопили в канале.

– Но ведь не утопили же, – возразил Фергюсон. – А все потому, что ты, мой дорогой Тони, появился вовремя, как всегда. Но с Монтерой – это так, мелочи. Она просто постарается достать кое-какую полезную информацию о положении в районе Фолклендов, вот и все.

– Каким образом, уложив его с собой в постель?

– Тебя это не касается, Тони. Тебе и без того есть о чем побеспокоиться. Я для тебя припас более важную новость.

Гарри Фокс протянул ему через стол телеграмму.

– Они отзывают вас из отпуска, Тони. Вы должны немедленно явиться в Герефорд.

В Бредбери-Лайнз, под Герефордом, находился штаб двадцать второго полка специальной воздушной службы.

– Но почему, черт возьми?

Фергюсон вздохнул и снял очки.

– Очень просто, Тони. Я полагаю, что ты отправишься на войну гораздо раньше, чем ты думаешь.

В своей квартире на Белгрейв-сквер Рауль Монтера сжимал в руке телефонную трубку, с ужасом слушая то, что говорил ему посол.

– Самолет на Париж отправляется через два часа. Необходимо, чтобы вы успели на него, Рауль. Рейс «Эр Франс» на Буэнос-Айрес отправляется в десять тридцать сегодня вечером. Вы нужны дома, друг мой. Я сейчас вышлю за вами машину.

Мальвины! Вот что это такое! Все вдруг стало на свои места. Но оставалась еще Габриель! Что делать с ней? «Судьба послала мне такое счастье, – думал он. – Возможно, это единственный мой шанс. И вот вмешался дьявол, чтобы все испортить!»

Он быстро собрался, побросав в сумку самое необходимое. Едва он успел закончить, в дверь позвонили. На пороге стоял шофер. Монтера схватил сумку и вышел. Он был все в тех же джинсах и старой кожаной куртке.

– В Хитроу, полковник, – объявил шофер, когда Монтера сел на переднее сиденье рядом с ним.

– Да, только поедем через Кенсингтон Палас Гарденз. И побыстрее. У нас не так уж много времени.

Габриель сидела перед зеркалом в своем старом халате, когда зазвенел звонок входной двери. Она подняла трубку домофона.

– Это я, Рауль. Открой скорее, пожалуйста.

Она приоткрыла дверь и ждала с каким-то нехорошим предчувствием. Внизу хлопнула дверь лифта. Через несколько мгновений появился Монтера. Его лицо было искажено подлинным страданием.

– У меня есть только две минуты. Мне нужно успеть на самолет в Париж. Меня отзывают в Буэнос-Айрес.

– Но почему? – воскликнула она.

– Какое это имеет значение? – Он впился ей в губы неистовым поцелуем, изливая переполнявшие его гнев и страсть. – Вот и все. Больше у нас ни на что нет времени. Чертова жизнь!

Он ушел. Снова хлопнула дверь лифта. Оцепенев, Габриель стояла там, где он ее оставил, потом побежала в спальню одеваться.

В Хитроу Монтера уже готовился пройти паспортный контроль, как вдруг услышал, как кто-то ясным высоким голосом выкрикнул его имя. Он обернулся. Она бежала к нему сквозь толпу, ее волосы растрепались, лицо было бледным.

Монтера обнял ее.

– Ты прелесть!

– Да что ты! Мне даже некогда было причесаться, и косметики никакой. Надела на себя первое, что под руку попалось.

– Все равно, ты – прелесть. Теперь я знаю, что значит быть счастливым. Спасибо тебе за это.

– Рауль, я люблю тебя. Я так тебя люблю!

Он улыбнулся.

– У нас есть поговорка: «Любовь – это дар, который надо вернуть вдвойне». Ты взвалила на мои плечи огромный груз, но это – прекрасный груз.

Объявили посадку.

– Ты будешь писать? – спросила Габриель.

– Наверное, это окажется трудным. Не волнуйся, если писем некоторое время не будет. Есть причины. Но вернусь, клянусь тебе. Все остальное неважно.

Габриель взяла его под руку, и они вместе пошли к паспортному контролю.

– Давай договоримся о том, что никогда больше не расстанемся, – сказал Монтера. – Никогда больше мы не скажем друг другу: «Прощай». Сегодня – последний раз. Один-единственный.

Он ушел, а она отвернулась к колонне, спрятала лицо в ладонях и заплакала.

Немного успокоившись, она подошла к телефону и позвонила Фергюсону.

– Он улетел, – сказала она в трубку. – Только что вылетел в Буэнос-Айрес через Париж.

– Что-то очень внезапно, – пробормотал Фергюсон. – Он объяснил что-нибудь?

– Нет.

– Вы, кажется, расстроены, Габриель?

Она ответила ему на таком французском, который не учат в школе, но Фергюсон все прекрасно понял. Она с треском повесила трубку и вышла из здания аэровокзала.

Когда Габриель приехала домой и открыла дверь своей квартиры, она обнаружила в комнате Тони Вильерса.

– Извини за вторжение, – сказал он. – Они прервали мой отпуск и срочно отправляют в Герефорд. Мне нужно взять кое-что из вещей.

Он вернулся в спальню и продолжил паковать стоявшую на кровати сумку. Габриель прошла за ним. Ее гнев вдруг обратился против него.