– Я повторяю – штурм каждый день. Малыми силами. Сегодня вечером. Завтра утром. И снова – вечером. Потом утром. И опять. У нас большая армия. У гилей закончатся стрелы, копья, болты и пики. Растянутся веревки на катапультах. Одни из них устанут бояться каждый день. Другие привыкнут к нашим попыткам. Мы перестанем бояться и уважать Королевскую Крепость. Потом большой штурм на весь день. Мы сломаем не только их Крепость, мы сломаем их души. Теперь идите. Готовьте вечерний штурм.

– Вынесете меня отсюда,- шепотом приказала она рабам.- Хочу полежать на сене.

Это было одно из сладчайших воспоминаний ее жизни – в жаркий летний день лежать на душистом сене, пить прохладное молоко из кувшина, чтобы молоко лилось через край, заливая шею и грудь, и чтобы возлюбленный с восторженным хохотом пил молоко, стекающее с ее крепкого загорелого горячего тела.

13. Третий штурм.

Неспящая ударила лапой, заскучавший Кадет схватил бинокль и быстро оглядел вражеский лагерь: никаких признаков активности. Разве что… Он аккуратно улегся на нагревшейся крыше укрытия, выбрал правильную позицию, навел бинокль на сомнительное место: в дальнем среднем ряду, на солнцепеке между палатками, рабы выстилали пышными охапками сена небольшую площадку. Потом сразу шестеро других рабов на руках, удивительно слаженно шагая, вынесли из палатки человека и положили на сено. Камера работала на пределе мощности, а Кадет все равно не мог четко рассмотреть лежащего. Рискуя развалить крышу укрытия, Кадет гибко дотянулся до винтовки – вот чей прицел, можно сказать, не знает предела. Через долю секунды он увидел уродливое желтое стариковское лицо – почти лысая голова, беззубый рот, провалившиеся в глазницы глаза и запавшие щеки. Но взгляд!… Как лазерный луч, бескомпромиссно прямо взгляд упирался в него. Живой строгий, холодный проницательный взгляд. «Великая!» – осенило Кадета.

Кто-то далеко издали смотрел на нее, знала Великая. Но не было с ней Степного Орла, чтобы предупредить об опасности или объяснить, что это значит, когда она чувствует чужой недобрый внимательный взгляд, но ничего опасного не видит перед собой на тысячу шагов впереди. Этот взгляд шел не с карниза действительно могучей и надменной Королевской Крепости и не дальней высокой стены с тремя замковыми башнями, в которой Великая ощущала какую-то неправильность. Взгляд шел с какой-то скалы Пограничных ворот. Надо еще раз послать своих солдат проверить скалы…

Разорванное на три части тело Великой раскидало далеко за палатки, вспыхнуло сено, на котором она лежала. Поглядывали на безоблачное небо. Нашелся раб, который рассказал своим товарищам, что и в Империи жарким днем, случается, вдруг ударяет с неба молния, метит в самые высокие деревья или в человека, если вокруг больше никого нет. На раба донесли. Его определили в переднюю пару носильщиков самой большой и тяжелой штурмовой лестницы. Раб знал, и все вокруг знали – его приговорили к смерти. Он не получит свободу и землю, которую другие выжившие рабы получат за стеной Королевской Крепости в Стерре.

Кадету даже в голову не пришло, что, облегчив смерть Великой, он изменил Судьбу Королевства Стерра: в тот же день, собравшись в совсем другой палатке, все семь Воителей единодушно приняли решение: общий генеральный штурм – через день, начало рано утром. Нанести удар всей великой армией чугов. Один удар, и – не заканчивать битву, пока Королевская Крепость не будет взята. И в этом они дали друг другу Клятву Крови.

Первые ряды штурмующих защитники Крепости разметали легко. Но когда, становясь на упавших, тесная вопящая толпа прижалась к Королевской Крепости, когда вверх к ее карнизу, раскачиваясь из стороны в сторону, поползли десятки штурмовых лестниц, когда на обороняющихся на карнизе ритмичным острым прибоем сквозь защитные крыши начали обрушиваться сотни стрел, а баллисты, огненные катапульты и требушеты чугов непрерывным потоком принялись поливать стены Крепости, и, главное, когда от Пограничных Ворот пошли и пошли с лестницами на плечах все новые и новые отряды великой армии чугов, постепенно заполняя все дно чаши кратера, стало страшно. У многих воинов Короля лица стали отрешенными, как у приговоренных к смерти, потерявших надежду на помилование – даже у тех, кто не стоял около бойниц Крепости или на ее карнизе, и не видел эту неисчислимую толпу врагов, а только слышал яростный беспощадный вой и крик – вопль целого народа, в котором было невозможно различить слова. А сквозь дыру в разрушенной Насыпной стене на дно кратера спускались все новые и новые тысячи чугов. Даже у Кадета перехватило дыхание, когда он оглянулся, опустив теплый от непрерывного огня, Каратель. Это была великая Армия.

Лестницы, уже упершиеся в стену Крепости, провисали под тяжестью чугов, ползущих наверх. Многие чуги срывались с этих длинных лестниц, и падали уже не на камень, а на головы тех, кто стоял внизу. А эти, нижние, закрывали свои головы шипастыми щитами, и, зло рыча, топтали упавших на камень дна кратера.

Вот сейчас генералу пригодился бы порох,- подумал Кадет. Выстоит ли генерал? И вспомнил свой последний разговор с мастером Ликка. Он случился через несколько дней после первой инициации Принцессы, еще по дороге каравана в порт Дикка. Был душный безветренный вечер, все, кто мог, вылезли из повозок и медленно шагали около них. Как уже бывало не раз, мастер Ликка подождал, когда Кадет поравняется с ним, засеменил рядом и вдруг затеял разговор о способах обжига глины. Он рассказывал об этом простом деле с такими утомительными подробностями, что Кадет заподозрил, что Ликка перегрелся. Однако, стоило только боевику лорда Соллера, уставшему от тягомотности разговора мастеров, отстать, как Ликка вдруг взволнованным голосом быстро спросил:

– Мастер Каддет! Ты отдашь лорду Барку секрет быстрогорящего порошка?

– Почему ты думаешь, мастер Ликка, что он мне известен? – удивился насторожившийся Кадет.

– Сейчас нас не подслушивают, мастер Каддет, прошу тебя, не трать это время, – торопливо произнес старик. – Ты знаешь так много в нашем деле, что я просто уверен, что ты знаешь секреты приготовления этого порошка. Если тебе нужны деньги, я дам их тебе в порту, там они у меня будут! Только не открывай гилям эти секреты, мастер Каддет! И я никому никогда не признаюсь в этом, мастер Каддет, даже под пыткой!

– Ты прав, мастер Ликка, я знаю этот секрет, – ответил Кадет. – Сохрани деньги для себя, потому что я не сделаю этот порошок для Королевства Стерра.

– Скажи мне, почему ты так решил, мастер Каддет? – Ликка снова споткнулся, потому что не сводил глаз с лица Кадета. – Я молю тебя, мастер Каддет!

– Я не доверяю лорду Барк,- ответил Кадет. – Для пороха в Королевстве Стерра еще не пришло время.

– «Пороха»? Хорошее название… Я верю тебе, мастер Каддет, – благодарно взглянув на Кадета, прошептал Ликка. – Я боялся, что они соблазнят тебя своим золотом или обещаниями. А потом я увидел, как ты изменял Судьбу их пленницы и понял, что твои интересы выше их золота и власти.

– Это так, мастер Ликка… Мастер, почему ты плакал, когда я лечил пленницу?

– Я жалел, мастер Каддет, что тебя не было в городе Лик княжества Жижа на Зеленых Землях,- волнуясь, мастер Ликка споткнулся и ухватился за Кадета, чтобы не упасть. – Наверное, ты смог бы вылечить и изменить Судьбу моей Лили. Воин генерала Варры, который пришел пленить меня, ударил мою Лили, когда она бросилась на его меч, защищая меня. А она была для меня всем, мастер Каддет! Всем! Самой жизнью.

– Мне очень жаль, Ликка!

– Да, генерал Варра спас мне жизнь, но его люди отняли жизнь у Лили. Он так торопился отправить меня в Королевство, что даже не дал мне времени оплакать ее… Еще бы, ведь она была всего лишь моей наложницей… Наложницей презренного евра… – Ликка проглотил слезы. Они прошли рядом двадцать шагов. Ликка высоко поднял голову, чтобы заглянуть Кадету в лицо. – Иногда она, мастер Каддет, приходит ко мне во снах, моя Лили. Она беседует со мной, и я вижу и слышу ее, а она не слышит того, что я говорю ей. И, кажется, не видит моих слез. Это мучительно, мастер Каддет! Я жду, когда эта мука сожжет мое сердце. И я решил, что мне не за что воздавать Королевству Стерра.