– Устала.

Он терялся в догадках, что же ему теперь делать, и вдруг понял, что самое для него лучшее – сейчас встать, уйти и навсегда вычеркнуть ее из своей жизни. Он только никак не мог понять, почему она выглядит такой потасканной, выцветшей, поникшей, вялой. И волосы у нее растрепаны, и костюм не первой свежести – обычная девчонка из Челси, каких тысячи, да, именно бедняцкий немытый Челси.

Вслух он сказал: «Ты прямо как побитая. Что случилось?»

– Я всю ночь не спала.

Тут он понял, что она просто в ужасе, и пожалел, что не понял этого раньше. Он предложил: «Выпей вина.»

Она послушалась и выпила портвейн одним долгим глотком. Вся комната от ее присутствия казалась холодной, нежилой, так обычно выглядят трусливые люди в минуты большой опасности. Цвет покинул ее щеки, жизнь в ней остановилась.

Он спросил: «Ты не пойдешь сегодня поужинать со мной?»

– Не знаю.

– Почему?

– Не знаю. Люди вокруг говорят.

– Что люди говорят?

– Разное… и я обещала, что больше не буду с тобой видеться.

– Может, ты мне что-нибудь объяснишь?

– Все началось дома, в Дорсете. Маргарет все время трещала о тебе, мама с папой сначала не придавали этому значения, но потом приехал Ричард, а он страшно ревнивый, вот Маргарет и испугалась, и сказала ему, что на самом деле это все у тебя со мной, тут Ричард надулся и все рассказал родителям, а тут приехал еще и Эрик Джонс, и он всем растрезвонил, что весь Колдминстер только о нас с тобой и говорит.

– Кто еще такой этот Эрик Джонс?

– Это дружок Маргарет, полное ничтожество, но родителям его рассказа хватило. Тут еще моя тетя появилась, она замужем за одним человеком, у которого сестра замужем за одним учителем из моего университета, они услышали всю эту грязь и разнесли ее по всему городу. Теперь ты понимаешь?

– Понимаю.

– Поэтому я и пообещала, что больше не буду с тобой видеться.

В воздухе повисла мертвая тишина, он понял, что ему дают шанс встать и уйти, но вдруг взгляд его упал на ее руки, нервно теребившие бахрому платья, а потом на белое, без кровинки лицо. Полными слез глазами она посмотрела на Кельвина, губы ее задрожали – он вскочил, наклонился к ней и стал покрывать ее лицо поцелуями, но губы ее не ответили, она осталась холодна и недоступна.

Он отшатнулся, сел в кресло и сказал: «Так что мне теперь делать?»

– Не знаю. Вдруг он вспомнил, что она в сущности еще ребенок. «Мне хотелось с тобой встретиться, потому что мне нужен был хоть кто-нибудь, кто мог бы меня защитить.»

Он вдруг увидел ее другими глазами. Уголки ее губ опустились еще ниже, самообладание совсем покинуло ее. Он вспомнил, Кристофер говорил ему, что иногда в разговорах с Григ ему казалось, что она вообще не слушает, ее как бы даже и нет рядом. Вот и сейчас, он как будто остался наедине с собой в этой комнате.

Неожиданно он спросил: «Ты любишь меня?»

– Не знаю. Когда ты рядом, люблю.

Забыв о ее присутствии, он принялся размышлять над ее ответом. Нет, эта женщина никому не принесет счастья. Она – это сосуд, который постоянно нужно пополнять. Сейчас же она была переполнена ужасом, и судить ее за это нельзя.

Он спросил: «Не хочешь еще бокал портвейна?»

– Если мне в голову не ударит, я бы выпила.

– Ты съешь печенья, и ничего не будет.

Он снова позвонил и заказал портвейна и печенья. Ему нужно было время, чтобы все обдумать, да и ей не мешало побороть все свои страхи.

Она отпила из бокала и с надеждой спросила: «Тебе же не нравятся все эти слухи?»

– Нет.

– Тебе удалось поработать на острове?

– Да.

– Роман писал?

– Нет.

Снова установилась тишина. Его работа на острове не имела к ней никакого отношения – девушка была совершенно в стороне от этого.

Резким голосом он сказал: «Почему на тебе лица нет от страха?»

– Не знаю. Я осталась совсем одна. Я их всех ненавижу.

– Да ради бога, соберись же ты, наконец!

– Я постараюсь – просто они из меня все нервы вымотали, да они кого хочешь съедят. Одной мне с ними не справиться. Кельвин, не бросай меня!

– Я тебе разве говорил, что собираюсь тебя бросать? Ты только не сиди в своей меланхолии, не кутайся в нее – вот что мне в тебе сейчас больше всего не нравится!

– А может, тебе действительно лучше бросить меня и начать новую жизнь!

– Может быть. Только мне невыносим вид любимого человека, который умирает прямо у меня на глазах. Да в мире и без тебя полно отчаявшихся людей. И я не позволю этим стервятникам заклевать тебя до смерти, я помогу тебе – только веди себя, как взрослый человек, ты же не мешок с костями! – Он встал и прошелся по комнате. – Не просто же так я тебя встретил, во всяком случае не для того, чтобы ты тут умирала у меня на руках. Из тебя же душа прочь летит, как дым из трубы!

Она вскочила, подошла к окну и заговорила:

– Конечно, я им не позволю себя растерзать! И никогда они меня не убедят в том, что все прекрасное, что было между нами – это сплошной грех и грязь! Если я им сейчас покорюсь, они меня на всю жизнь сломают… О боже, да как же я устала! Я больше не могу!

Он тоже вскочил из кресла и резко заговорил:

– Пойдем сегодня поужинаем. В «Катти Грилл» всегда тепло и уютно.

Они вышли на улицу – дождь уже прекратился, они пошли пешком мимо университета – он заметил, как она украдкой посмотрела на окна и сразу осунулась и опустила голову.

Он проскрежетал: «Тебя что-то просто с ума сводит. Что теперь случилось? Опять страшно?»

– Мой преподаватель живет вон за теми окнами. Если он нас сейчас увидит, мне конец.

– Ну знаешь, мне это совсем не нравится, мы еще ползком должны под окнами просачиваться, и головы в грязь зарывать при малейшем шорохе, да? Нет, это не для меня!

– Но я-то не могу иначе!

– Надо попытаться! Мне-то какое дело до всех этих мерзавцев?

– Зато я полностью у них в руках.

С кислой миной он пошел дальше, потом сказал, не оборачиваясь: «Я не позволю себя вовлечь в ваши дикие провинциальные дрязги!»

Григ не ответила. Кельвин очень надеялся, что когда они придут в ресторан, она хотя бы пойдет причешет волосы.

Она выпила бокал кларета и цвет вернулся на ее лицо.

Она спросила: «А что ты писал в Крок Бэй?»

– Ну… пока рано об этом говорить.

– Может, ты просто мне не хочешь ничего об этом рассказывать?

– Я об этом пока никому не хочу рассказывать.

Она вложила руку в его ладонь – теперь она уже потеплела.

– Но я хочу все знать о том, что ты делаешь.

– Когда-нибудь я тебе обязательно все расскажу.

Присмотревшись, он заметил, что на ее губах снова заиграла улыбка, потусторонняя, как бы не принадлежащая ей, и преисполнился радостью, но вспомнив о том, что скоро должен покинуть Колдминстер и оставить ее одну, загрустил.

Она прошептала: «Нам скоро пора будет уходить. Я сегодня обещала пораньше прийти домой. Маргарет будет звонить, и спросит, где я была, если к тому времени меня еще не будет дома».

– Так черт возьми, в чем же дело, ей-то ты можешь сказать, что была со мной!

– Нет, теперь уже не могу.

Лицо ее посерьезнело.

– Это еще что? Мы что – и от Маргарет должны скрываться? Уж кому-кому, а ей-то, мне казалось, мы всегда можем доверять.

– До недавнего времени я тоже так думала, только теперь и она больше себе не принадлежит. Мама с папой очень на нее рассердились, вот она и боится. И она не понимает, только она просто вне себя от ревности.

Слушая ее, он все еще размышлял.

– А где она сейчас?

– Дома. Она приехала забрать Генри. Мы же его здесь оставляли. А завтра она поедет назад. Пойдем.

На улице снова пошел дождь, и они взяли такси. Григ не согласилась проехать на такси за Блэнфорд Роу – соседи могли увидеть, и опять пошли бы разговоры, что она позволяет себе разъезжать на машинах. Кельвин с трудом сдерживался, чтобы не наговорить грубостей, но понимал, что Григ здесь ни при чем.