Сначала летели над тайгой. Внизу под крыльями домишки, дороги, вырубки среди сплошного моря тайги. Самолет шел вдоль долины реки. Река петляла, и самолет послушно ложился с крыла на крыло. Потом нацелился носом вниз, и куда-то провалилась скамейка. Пустота.

Мелькали ели, пихты, в каком-то сумасшедшем танце проносились внизу заснеженные кручи и блестящие ледяные нашлепки на реке, наледи.

В предгорьях заметили цепочку людей. Самолет круто взмыл, развернулся, и цепочка на снегу изломалась в букву "П" — "Поиски продолжаются. Следов не найдено". Ермаков повернулся и прокричал в ухо: "Отряд Васюкова!"

Но настоящая чехарда началась над Тур-Чакыром. Самолет подбрасывало, внутри все болело и ныло.

Из облаков мы вывалились прямо на острые скалы. Летчик поставил машину на крыло, и самолет нырнул вниз. В нескольких десятках метров под крылом пронеслась голая каменистая вершина. Отчетливо были видны языки поземки. Среди обломков скал мелькнул и исчез тур. Под такими турами альпинисты и туристы оставляют записки победителей.

От самолета до пилотской я шел, шатаясь. Первым я встретил Воронова. Видимо, вид у меня был весьма зеленый, так как Валентин Петрович искренно посочувствовал:

— Трудновато на хребте? Я вчера летал дважды… Он вынул из кармана бумажку.

— Радиограмма от Васюкова. Обнаружили следы. Я расправил бланк.

"… Следы двухнедельной давности. Лыжи спортивные — шесть-семь пар. Следы идут на северо-запад, по долине Точи…" Значит, они нашли следы в то время, как мы кувыркались над Тур-Чакыром!

В пилотской оживление. Следы — это уже кое-что. Летчики обедали за штурманским столом, на котором под стеклом пестрели схемы полетов вокруг Кожара. Толстый Виннер ходил по пилотской, раздавая летчикам бутерброды, и говорил: "Холост? Не влюблен? Вот разыщите сосновцев, там две девушки. Гарантирую: влюбитесь с первого взгляда…"

Бутерброды и чай. Получасовой отдых и снова в воздух. Кротов спешно исправлял задания — всех к Тур-Чакыру!

— Вы здорово выручили Проданина, — увидел меня Кротов. — Ваша метеосводка спасла нам два часа.

— Я? Метеосводка?

Потом догадываюсь: с борта "антона", на котором я летал, сообщили Проданину погоду. Ермаков "убил двух зайцев": облетал спасательные отряды и выяснил, что творится на пути у Проданина, А два часа — это действительно много. Если учесть, что светлого времени всего пять-пять с половиной. Вертолеты в горы летают только в сопровождении самолетов. Без предварительной воздушной разведки они не имеют права садиться в горах. Один вертолет развозит продукты и ведет поиски. Второй — высаживает людей.

Возвращение Проданина я прозевал — на аэродроме беспрерывно ревели моторы. Проданина я увидел уже рядом с Кротовым, когда тот докладывал о полете. Подошел к ним.

— Спасательный отряд высажен на западном склоне вершины Тур-Чакыр с отклонением от заданной точки в десять километров. Вертолетом "38" туда же доставлены продукты и снаряжение…

У Проданина хмурый вид. Ему неприятно сознаваться, что высадил ребят на десять километров в стороне от заданного места. Хотел бы я знать, как он вообще умудрился посадить машину на эти чертовы скалы!

Но полковник благодушно отнесся к неудаче.

— Координаты? Как самочувствие у ребят?

— Нормальное, — ответил Проданин.

Виннер в качестве утешения протянул пилоту пакет с бутербродами. Ему выпала в штабе роль завхоза.

— Спасибо, — пробурчал Проданин, — сыт по горло. Пакет все же взял. Через полчаса он должен лететь опять. На север. С четвертым спасательным отрядом. Рауп или избушка на… на этом самом притоке? Турченко на этот раз настоял все-таки на своем. Командир группы Лисовский недоволен: ему хочется на Рауп. Он целиком на стороне Воронова. Но приказы вслух не критикуют.

— Возьмете с собой рацию, — говорит полковник, кивая на длинноногого субъекта с постным лицом.

— Здорово, — кидается ему навстречу Лисовский. — Прилетел?

Рыбак рыбака видит издалека. Радист оказался туристом.

Вскоре после отлета Проданина на поиски избушки один из самолетов передал метеосводку: "В районе верховьев Соронги ветер на земле двадцать-тридцать метров, сплошная облачность". На лице у полковника появилась кислая мина.

— Дрянь дело, — пробурчал он. — Как "двадцать четвертый" сядет в такое молоко?

"24" — это Проданин. Циклон вплотную подошел к Приполярному Уралу.

Толстый Виннер, узнав о подходе циклона, опять повесил голову. Он ходил по пилотской потерянный и все искал поддержки у Воронова: "Таких случаев у нас в городе еще не бывало… Четыре дня! Вы ведь тоже таких случаев не помните, Валентин Петрович? И кто бы мог подумать, что контрольный срок нарушит Сосновский! Вы ведь его помните, Валентин Петрович, — это же очень аккуратный человек…"

Воронов, намечавший на карте маршруты спасательных отрядов, вдруг поднял голову и сказал: "Продукты у Сосновского должны были кончиться еще вчера…"

8

Поезд уносит меня на юг. Они на Приполярный Урал добирались этой же дорогой, возможно, даже этим же поездом. Хотя нет, в Кожар они приехали утром, значит, добирались на местном, а в Аляпке делали пересадку. Скорый через Аляпку на север проходит по четным числам, а они прибыли в нее 27 января… Да, в Аляпке они должны были пересесть на местный поезд…

"День второй.

В старинном деревянном городке со смешным названием Аляпка нас ждала пересадка. Поезд на север уходил через четыре часа, и мы, оставив вещи под охраной "женатого анахронизма", то бишь Шакунова, отправились в город.

Ровная длинная улица, столбы вдоль домов, над крышами вьются дымки. Лают собаки во дворах, изредка прогудит машина. А людей почти не видно. Может быть, потому что холодно, а может, их мало?

"Одноэтажная Аляпка", — резюмировала Люсия свои наблюдения. И тут же попалась: перед нами из сугробов возникли сразу три двухэтажных дома подряд! Кружевные наличники, резные коньки, над воротами петухи, опять же вырезанные топором… Просто прелесть!

Но разве был хоть один случай в истории, когда я мог переспорить Люсию?

— Броня, — решительно заявила она, — ты эстет недорезанный.

И далее — поделилась воспоминаниями из своего детства.

— Я жила целых шесть лет вот в таком двухэтажном домишке. И наличники тоже были резные. А я все мечтала, что наш домик вдруг однажды ночью поднатужится и вытянется этажей на пять-шесть. Представляете, какая бы красота открылась с пятого этажа! Вот и в Аляпке, наверное, многие ребята мечтают пожить на пятом или десятом этаже. А этажей всего два; нижний да верхний. Да еще чердак.

Вот так. Аргументы были неотразимы, и мне пришлось сдаться. "С женщиной не спорь", — говорили древние греки. Умные люди жили в древности!

В Аляпке главная улица называется проспектом. Ленинский проспект привел нас к приземистому зданию. "Аляпкинская семилетняя школа № 2". Школа как школа. Труба над крышей и дым над трубой.

— Вот и я в такой школе училась, — заявила Люсия с обворожительной улыбкой. — Наша школа так пропиталась всякими запахами, что, когда не бывало света, мы находили комнаты по запаху. Класс первоклашек пахнул пирогами и творогом. Все мамы снабжали первоклашек творожниками. Пионерская комната пахла клейстером. Там все время что-нибудь клеили или мастерили. Учительская пахла духами и пылью. Понимаете, ребятки, это было странно — ведь уборщица каждый день убирала учительскую, а она все равно пахла пылью. Наверное, потому что в учительской никогда никто не бегал и не прыгал. Зайдем, ребятки, в школу. Ну, что вам стоит? — упрашивала Люсия. — Все равно еще три часа надо где-то проболтаться в этой Аляпке.

Нашего начхоза, конечно, поддержал Глеб: "Надо агитировать за туризм". Проголосовали за! При одном воздержавшемся ("Ты равнодушный пень, Норкин", — сказала Люсия) было решено отдать дань детству.

У дверей нас встретила шумная орава. Увидев странных дядей в штормовках и гетрах, братва притихла и раскрыла рты.