Правда — нет худа без добра, — всему этому ужасу мы обязаны появлением духов. Это действительно очень важное европейское изобретение.

Сравним быт горожан

Блоки и другие устройства для втаскивания тяжелых предметов через окна также не могли появиться на Руси — не было нужды в подобных устройствах. Жизнь в русских городах не толкала и к разработке разных типов междуэтажных лестниц внутри узкого жилища, которое необходимо было втиснуть между двумя соседними.

Изобретательность решает только те задачи, которые ставит жизнь. Там, где дома из дерева, чаще пожары. Именно поэтому на Руси появились сборно-разборные деревянные дома с пронумерованными деталями. Английский путешественник Уильям Кокс увидел это в 1778 году так: «Покупатель, являясь на рынок, объявляет, сколько хочет иметь комнат, присматривается к лесу и платит деньги… Не стоит большого труда перевезти дом и собрать в одну неделю»  (W.Coxe «Travels in Poland, Russia, Sweden, and Denmark» . London, 1784). Сборные дома появились в России очень давно. Адам Олеарий описал их за полтора века до Кокса, но существовали они исстари. Дипломат Адольф Лизек видел (в 1675) в продаже разборную колокольню. Продавались даже мосты и башни!.[134]

Русские путешественники, попав в Европу, удивлялись: как это можно жить в каменных домах? Они находили это крайне нездоровым. (Миллионы людей во всем мире продолжают находить это по сей день.) Когда же каменные постройки стали, тем не менее, распространяться и в России, стены внутри комнат обшивали тесом, подкладывая под него мох.[135]

В Европе, где дрова продавались на вес, а меха были доступны немногим, простые люди гораздо больше страдали от холода зимой, чем в России, где зимние морозы куда суровее — зато были дешевы меха и дрова.

Изобилие презирает мелочность. Там, где говядину продавали не на вес, а по глазомеру (см. выше), едва ли могла возникнуть потребность в особо точных весах. Там, где все дешево, легче прожить, а оттого меньше воров и меньше замков. Замки вплоть до петровских времен были редкостью, и не из-за недостатка мастеров. Павел Алеппский, сын антиохийского патриарха, посетивший в 1655 «железный ряд»  на московском рынке, восхищается «железными вещами и принадлежностями… превосходной работы» . Но в замках москвитяне, как видно, особо не нуждались. А вот в лондонском музее Виктории и Альберта замкам отведено несколько залов, нужный был предмет.

Об условиях жизни простых людей в тесных и скученных европейских городах тоскливо даже думать. Историк Юджин Вебер, изучив эволюцию городского хозяйства Парижа и Лондона, обобщил свои выводы для широкого читателя в журнале «Нью Рипаблик» .[136] Среди прочего, он описывает, как выглядел Париж в течение всего Нового времени (Средние века едва ли были веселей): «Дома стояли меж зловонных болот. У порогов гнили отбросы, здания утопали в них все глубже и глубже… С XVI века Париж стоял на выгребных ямах, они источали миазмы и зловоние» .

Профессия мусорщика, отмечает Вебер, появилась лишь в конце XVIII века. «Бытовой мусор вперемешку с требухой, испражнениями и падалью сваливали в тянувшиеся вдоль улицы сточные канавы. Туда же выбрасывали трупы недоношенных младенцев. Еще в конце XIX (девятнадцатого! — А.Г.)века префекты издавали циркуляр за циркуляром, предписывавшие обязательное захоронение мертвого плода. Трупы младенцев выбрасывали в канавы, реки, оставляли в общественных уборных а после 1900(!)года — в коридорах метро, ибо за самые дешевые похороны надо было отдать пятидневную зарплату. Сточные канавы напоминали овраги, во время ливней по ним с ревом неслись грязевые потоки, и вплоть до XIX века бедняки промышляли тем, что помогали своим богатым согражданам одолевать эти препятствия, переводя их за небольшую плату по самодельным мосткам. Из канав помои стекали в Сену» . Нестерпимое зловоние в районе Лувра побудило королей переселиться в Тюильри, но и там вонь была ненамного меньше.

«Судебные архивы 40-х годов XIX (девятнадцатого! — А.Г.) века содержат немало дел (продолжает Вебер)о привлечении к ответственности домовладельцев и слуг за опорожнение ночных горшков из окон верхних этажей. В этом же десятилетии появились первые общественные уборные, но мужчины и некоторые женщины продолжали мочиться, а то и испражняться у порогов домов, возле столбов, церквей, статуй и даже у витрин магазинов. Содержимое выгребных ям просачивалось в землю, заражая воду в колодцах, а воздух дымился от гнилых испарений» .

Париж не был исключением. Такой была городская жизнь во всех странах, которые у нас ныне ласково зовут «цивилизованными» , подразумевая, что такими они были всегда. Как подчеркивает Вебер, «Англию антисанитария терзала веками» , причем люди сжились с ней. Вебер приводит поговорку жителей Йоркшира, которая в вольном переводе звучит так: «Где грязь, там и карась» . Верхушка общества страдала от антисанитарии не меньше, чем простой народ. Жители королевского Виндзорского замка постоянно болели «гнилостными лихорадками» , ставшими причиной преждевременной смерти очень многих (включая принца Альберта, мужа королевы Виктории). В середине прошлого века «под Виндзорским замком обнаружили 53 переполненные выгребные ямы» .[137]

Список городских ужасов этим не исчерпывался. Еще одна цитата из Вебера. «С 1781 года Монфокон на северо-востоке Парижа был единственной городской свалкой. Прежде там стояли виселицы, и трупы преступников разлагались вместе с дохлым зверьем среди вздымавшихся все выше гор мусора» . К этому добавлялась «вонь гниющих туш, которые привозили со скотобоен. К 1840(!) году здесь образовался громадный пятиметровый пласт из жирных белых червей, которых продавали рыбакам… Процесс естественного гниения превратил Монфокон в огромный смердящий пруд. Большая часть этого месива просачивалась в землю, оттуда — в колодцы северной части Парижа, ветер же разносил зловоние по всему городу» .

Да, Москва (как и другие города России) была большой деревней, но это означает, во-первых, что «при каждом доме был обширный двор (с баней) и сад»[138] а во-вторых, что ее жители не знали недостатка в воде, ибо во дворах имелись колодцы. Много ли мог употреблять воды простой люд в типичных городах Западной Европы, где общественные колодцы до появления водопровода были лишь на некоторых площадях (вдобавок из этих колодцев вечно вылавливали трупы кошек и крыс)?

Выдающийся французский патриот и «историк романтического направления»  (так его аттестует «Советская историческая энциклопедия» ) Жюль Мишле, констатируя победу фабричного производства над ручным, писал в 1846 году: «Раньше женщины из простонародья лет по десять носили одно и то же синее или черное платье, не стирая его из страха, чтобы от частой стирки оно не расползлось» .[139]

Наверное, можно не продолжать. Совершенно очевидно, что при всех возможных (и законных) оговорках, качество жизни простых людей Руси-России, по крайней мере до Промышленной революции, было выше, чем в странах Запада. Больше было и возможностей вырваться, пусть и с опасностью для себя, из тисков социального контроля. Наличие такого рода отдушин обусловило постепенное заселение «украинных»  земель вокруг ядра Русского государства. А вот, например, для английского народа, доведенного до крайности «огораживаниями»  и «кровавыми законами» , подобная возможность впервые открылась лишь в XVII веке, с началом заселения колоний.

Жителей исторической России (практически до 1917 года!) можно уподобить современным венесуэльцам. Они оставались счастливыми и уверенными в себе безотносительно к тому, что сегодня именуют «объективными показателями» . 350 лет назад уже упомянутый здесь Адольф Лизек писал, что русский простой народ «в делах торговых хитер и оборотлив, презирает все иностранное, а все свое считает превосходным» . Генерал Патрик Гордон, проведший на русской службе 38 лет (с 1661 по 1699), в своем «Дневнике»  находил русских надменными («insolent» ), высокомерными («overweening» ) и «ценящими себя выше всех народов» . Дословно того же мнения австрийский посол барон Августин Мейерберг, называющий русских «высокомерными от природы»  и ставящими себя «в любых смыслах превыше всех на земле» .