Не хочется быть занудой, но не могу не сделать в этом месте краткую ремарку. Колонизация Сибири и Дальнего Востока бесспорно сопровождалось и несправедливостями, и жестокостями, и насилием (почитайте хотя бы бесподобное «Описание земли Камчатки»  Степана Крашенинникова), однако — вспомним старую поговорку еще раз, — все познается в сравнении. Несколько лет назад в США вышла книга «Американский холокост: завоевание нового мира» .[37] Ее автор, Дэвид Стэннард подсчитал, что образование США сопровождалось самой страшной этнической чисткой в истории человечества: за четыреста лет пришельцы из Старого Света физически уничтожили около ста миллионов(!) коренных жителей. Конец краткой ремарки.

И Россия, и Запад знали периоды жестоких и безысходных смут. И в России, и на Западе государи вступали в очень похожие затяжные кровавые распри с правящими классами (Фридрих II Гогенштауфен, император Священной Римской империи; Филипп Красивый и Людовик ХI во Франции; Генрих VIII, Карл I и Карл II в Англии; Иван Грозный и Петр I в России). Про сходство представительных органов (Генеральные Штаты во Франции и Земские соборы в допетровской Руси) и про то, как их одинаковым образом подмял крепнувший в обеих странах абсолютизмом, речь уже шла выше.

Судьба России странно симметрична, например, судьбе Испании — при всем внешнем несходстве двух наших стран. Почти одновременно сбросив чужеземное иго, оба народа немедленно начинают долгую экспансию за пределы Европы: Испания — на запад и юго-запад, Русь — на северо-восток и восток. Движимые корыстью (испанцев манило золото, русских — меха), обе страны, сами того не ведая, выполняли важнейшую историческую задачу всего человечества (версия: христианского мира) по открытию дотоле неведомых пространств земного шара, причем, по меркам глобуса, их вклад в решение этой задачи почти одинаков: Испания может записать в свой актив примерно 12,5 млн кв. км новооткрытых земель (Южную Америку без Бразилии и Гвианы, Центральную и часть Северной Америки, Филиппины), Россия — 12 млн кв. км (Сибирь, Аляску, Алеуты, Грумант, ставший позже Шпицбергеном). Это если не считать открытия Антарктиды в январе 1820 года.[38]

Характерно, что ни Испанию, ни Россию их экспансия не только не сделала сильнее, но, наоборот, скорее надорвала, однако когда Наполеон посчитал их слабыми звеньями Европы, он обломал зубы и там, и там. То, что в ХХ веке и Испания, и Россия пережили кровавые гражданские войны и тоталитарные диктатуры, есть общее место, но мало кто вспоминает гораздо более важный факт, роднящий наши страны: как и в России, свобода и демократия завоеваны в Испании (добавим сюда еще и Португалию) собственными, внутренними силами, а не принесены на штыках иностранных армий, как в Германию, Италию, Японию.

Конечно, многое на востоке и западе Европы происходило по несхожим историческим сценариям, достаточно сравнить Реформацию и Раскол. Не совпадали пути поиска общественной справедливости (поиска, неизменно присущего любому человеческому обществу и не замирающего во всех его слоях никогда) на фоне эволюции народных общественных идеалов. Не могли стать одинаковыми природные условия; несоизмеримыми оставались просторы и степень напряжения государственных сил, необходимая для их освоения и удержания; интенсивная и экстенсивная модели поведения накладывали отпечаток на каждый день и час истории.

Разные страны — как разные люди: их несходство имеет такие же пределы как и их сходство. Давно замечено, что когда причина несходства становится понятной, оно психологически сразу начинает казаться куда меньшим и значительным.

МАЛЕНЬКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ О СУЩНОСТИ МИФОВ

Поскольку речь у нас идет главным образом о мифологии, облюбованной нашими журналистами и публицистами, обратим свой взор на этих людей. Всякий пишущий опирается в своей работе на некий запас представлений, идей и твердо известных, не нуждающихся в проверке сведений. Как и любой человек вообще, он пополняет свой сундук познаний всю жизнь, свободно оперирует его содержимым, вмиг извлекая нужные в данный миг понятия и факты. Он убежден в их истинности, тем более, что многие из них использовал уже неоднократно и не видит причин для сомнений. Некоторые из них он получил возможность вставлять в статьи и книги, оглашать в эфире лишь несколько лет назад, с приходом свободы слова. Но, увы, чаще, чем хотелось бы, вставляются и оглашаются мифы — старые и новые.

Каждое ли ошибочное понятие надо относить к мифам? Приведу примеры ошибочных понятий, звучащих вполне как истинные. В самом деле, разве не всем известно, что «на Волге немцы поселились еще в XVI веке»  (З.Виноградов, А.Касаев, А.Серенко, Независимая газета, 25.7.97)? И чуть ли не с детства каждый слышал, что «Керенский А.Ф. учился в симбирской гимназии вместе с Ульяновым В.И.» . (В.Алексеев, Журналист, № 6, 1997), не так ли? На самом деле одиннадцатилетняя разница А.Ф. и В.И. в возрасте сразу исключает их соученичество,[39] а про то, что волжская эпопея немцев началась на двести лет позже (в 1764), легко узнать в энциклопедии. То, что легко опровергнуть, не может стать мифом. А вот утверждения вроде: «Царь продал Аляску на 99 лет, а не вернули нам ее потому, что большевики в 1917-м отказались платить царские долги»  или: «Своим врагом номер один Гитлер считал диктора Левитана» уже ближе к настоящему мифу, поскольку проверить их сложнее. Подобные мифы возникают более или менее случайно и носят разнонаправленный характер.

Зато не бывает случайной система положительных мифов. Они — часть всякого национального сознания. Если бы не существовало положительных мифов, история не стала бы школьным предметом (сразу вспоминается: «Битву при Садове выиграл прусский школьный учитель» ). В любой стране школьники учат историю, мифологизированную именно для своей страны (см.: М.Ферро «Как рассказывают историю детям в разных странах мира» , пер. с франц., М., 1992). Школьная история — как правило, и есть основной национальный миф. Он непременно приписывает позднейшие национальные идеи тем, кто жил задолго до их появления, и этим превращает броунов хаос лиц и событий в осмысленный путь к решению вековых государственных задач, в успешную шахматную партию против остального мира.

Основной миф состоит из мифов поменьше, и каждый из них необходим для духовного здравия нации, ибо рассказывает о ее трудном и славном пути, о тяжких испытаниях, могущественных, но поверженных (или еще не поверженных) врагах, о беспримерном мужестве своих героев и коварстве соседей, то есть обо всем, что превращает перемещение народа по оси времени в его Историю. От всякого мифа требуется, чтобы он выполнял свою воспитательную задачу, а было ли дело триста либо семьсот лет назад именно так или чуть иначе — какая, мол, разница? Даже бесспорные события можно сложить как в одну, так и в другую мозаику, поставить в разные причинно-следственные зависимости — получатся разные мифы. В том смысле слова, о котором идет речь, типичный миф — чаще всего не вымысел с начала до конца, а скорее «подгонка под ответ»  (как говорили в школе) особым образом отобранных фактов, хотя есть, конечно, и мифы, не опирающиеся ни на какие факты.

Сложившийся национальный миф всегда горделив и даже высокомерен, хотя новейшая политкорректность делает чудеса: эти его черты ныне обычно умело сокрыты. Причины того, почему «русский миф»  почти лишен всех обрисованных выше черт, почему он остался внутренне противоречивым и незавершенным, обрисованы мною выше, в главке «История, писавшаяся без любви» .

Положительные мифы, как правило — плод работы многих поколений авторов. Уже, наверное, невозможно сказать, кто первым из американских писателей (у молодых наций они опережают историков) начал создавать национальный миф о ковбоях. Словарь «Американа»  очень осторожно, не желая никого обидеть, пишет: «В отличие от героев ковбойских фильмов и дешевых романов, ковбой конца XIX века — это низкооплачиваемый (от 25 до 40 долл. в месяц) пастух. Ковбои клеймили скот, отлавливали бычков, срезали рога, к весне отбирали скот для рынка и перегоняли к железной дороге. Две трети ковбоев были белые, остальные — негры и мексиканцы. К 1890 пастбища были огорожены колючей проволокой, а железнодорожные ветки подошли непосредственно к местам скотоводства — на этом окончилась эра ковбоя Дикого Запада» .[40] К этому можно добавить, что ковбои были, как правило, забитые люди, они тяжко страдали от конокрадов, от жадности хозяев стад, от болезней и винопития, от своей бедняцкой доли. Но кто читает историков, уже в наше время докопавшихся до истины? Образ молодцеватого и щеголеватого белозубого метателя ножей и арканов, сердцееда и покорителя просторов уже непоколебим. Счастлива нация, склонная к усвоению именно таких, заведомо комплиментарных мифов о себе.