У.ХЕРБЕРТ

ПЕШКОМ ЧЕРЕЗ ЛЕДОВИТЫЙ ОКЕАН

ПРОЛОГ

Утром 18 июня 1960 года, когда я проснулся, закоченев от холода, над угасшим лагерным костром стелился серовато-голубой туман. Выбравшись из небольшой выемки в болотистом мерзлом грунте, я спустил на воду каяк и поплыл дальше вдоль фьорда. За три предыдущих дня я прошел на веслах 80 миль. Путь пролегал через ледяное крошево, вдоль берега, окаймленного каменистыми осыпями и изрезанного стремительными потоками талой воды; здесь высились изъеденные временем, усеянные птичьими гнездами скалы. Я прошел мимо ледников Вон-Поста и Туна. Я изо всех сил старался обогнать время: в этот день из Лонгьербюена, самого крупного поселения на полярных островах Шпицбергена, должен был отплыть на юг пароход «Линген».

Мое пребывание на Шпицбергене было непродолжительным. В течение последних четырех недель я принимал участие в работе экспедиции, изучавшей приспосабливаемость человеческого организма к условиям продолжительного полярного дня. Для меня и моих спутников, доктора Хью Симпсона, его жены Миртл и Фреда Брюммера, это было приятное и спокойное время, так как режим наших исследований отличался простотой. Мы не страдали от одиночества, не ощущали большого напряжения и трудностей и не успели надоесть друг другу. Целый месяц мы неторопливо наблюдали за круговоротом, совершавшимся в природе: вокруг взад и вперед летали птицы, другие птицы в своих гнездах на самом солнцепеке среди поднимавшихся испарений над тундрой старательно высиживали яйца. Мы наблюдали, как из яиц вылупляются птенцы, и слушали птичий гомон, сливавшийся в громкозвучную симфонию.

Зацветали пробившиеся из-под снега растения. Озерки талой воды, кишевшие личинками, превращались в танцевальную площадку для комаров и мошек. Появлялись весенние ростки, их запах привлекал стайки насекомых. Солнечные лучи растапливали поверхность ледников; вода, просачиваясь сквозь гладкие зеленые трещины, тонкими струйками собиралась в ручейки, соединявшиеся в бурные потоки; они с ревом низвергались в расселины, переполняя их и растекаясь вокруг. Огромные глыбы льда, подмытые весенними водами, с грохотом обрушивались в Темпельфьорд; и я не подозревал тогда, что именно здесь будет находиться конечный пункт нашего трансарктического путешествия протяженностью 3800 миль.

В то утро туман приглушал все звуки, и даже всплески волн были едва-едва слышны; я двигался на своем каяке мимо то и дело исчезавших из виду скал, отвесно вздымавшихся над тонкой полосой прибрежной пены. Вечером, когда я добрался до маленького бокового фьорда, вдоль которого тянулись покинутые хижины, я чувствовал себя смертельно усталым и продрогшим. До Лонгьербюена оставалось две мили пути, но преодолеть это небольшое расстояние у меня не было сил.

Лонгьербюен – утопающий в пыли шахтерский городок, над бараками и хижинами которого, слегка покачиваясь в воздухе, медленной вереницей бесшумно плывут вагонетки с углем, напоминающие бескрылых канюков. Из бараков изредка появляются люди и тут же исчезают, словно испугавшись дневного света. Еще в первый мой приезд в Лонгьербюен меня неприятно поразила обстановка запустения. Перспектива провести ночь в этом унылом месте меня радовала мало, и поэтому сейчас я собирался устроиться на ночлег в каком-нибудь укромном уголке в одном из заброшенных карьеров Москусхамна.

В этот момент на берегу появился крепко сложенный сурового вида мужчина. Он большими шагами спустился к краю воды, поздоровался со мной по-английски и стал вытаскивать каяк на берег. Вместе с ним я направился мимо каких-то развалин, ржавых механизмов и заброшенных карьеров к покосившемуся трехэтажному зданию склада. Почти все окна его были закрыты ставнями, тихо поскрипывала входная дверь. Внутри было темно, провисший потолок поддерживали крепежные стойки. Все оно было какое-то сплющенное, и, когда мы взбирались по лестнице на чердак, у нас под ногами поскрипывали подгнившие ступени.

Мой хозяин был единственным жителем Москусхамна. Две предыдущие зимы он провел в одиночестве на северном берегу Шпицбергена, охотясь на белых медведей. Теперь он запасал продовольствие и снаряжение на следующую зиму, и убогий чердак служил ему временным пристанищем. Осенью промысловое судно должно было доставить его к маленькой хижине на севере острова. Там он собирался соорудить засады и ждать прихода медведей. У этого добровольного изгнанника был стальной взгляд человека, привыкшего просыпаться с заходом солнца и уходить за добычей во тьму полярной ночи.

Прошло несколько часов, прежде чем я почувствовал себя непринужденно в его обществе; не без удивления я убедился в том, что мой собеседник – человек весьма восприимчивый и неглупый, загадочный и в то же время очень простой. Об экспедициях с налаженным бытом и научными программами он высказывался с неприязнью. Он был романтик, поэт, зверолов. Мы были людьми совершенно разного склада, но, несмотря на это, сумели найти общий язык. За окнами завывал ветер, а мы коротали ночь за беседой.

Мы говорили о его житье-бытье и об охоте, о белых медведях и об Арктике.

– Интересно, почему, – заметил он, – никто не попытался пересечь Северный Ледовитый океан на нартах?

– Потому что это неосуществимо, – не задумываясь ответил я.

1 ИЗ ИСТОРИИ ПОЛЯРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Полярные исследования подобно многим другим человеческим свершениям были обусловлены самыми различными причинами. Стремление к исследованию полярных областей было в меньшей степени продиктовано соображениями коммерческой выгоды, чем исследования остальных географических районов, и побудительные мотивы исследователей в общем были более бескорыстными. Изучение полярных областей, как и изучение космоса, открывает перед человеком благородный простор для проявления любознательности, патриотизма и любви к приключениям, побуждает к новым открытиям, к познанию неведомого, что является признаком высокой цивилизации. Эти мотивы побуждали альпинистов делать многочисленные попытки восхождения на Эверест, завершившиеся в 1953 году покорением этой вершины британской экспедицией, а также участников экспедиции Британского содружества совершить первый переход через материк Антарктиды в 1958 году. Аналогичными мотивами руководствовался и Эрнест Шеклтон, впервые предложивший в 1913 году пересечь Антарктиду. Он утверждал, что трансантарктический переход – это последнее великое путешествие, ибо Южный полюс и Северный полюс, покоренные санными партиями, уже не представляют достойной цели. Что касается перехода через Северный Ледовитый океан, то в те времена он считался невозможным.

Предложение Шеклтона об организации британской трансантарктической экспедиции было естественным очередным шагом в полярных исследованиях, который отвечал патриотическим чувствам англичан. Перед Шеклтоном открывалось широкое поле деятельности. Выступая на заседании Королевского географического общества в феврале 1914 года, Шеклтон сказал: «Основная цель экспедиции в первую очередь состоит в пересечении полярного материка. Некоторые осуждают эту цель как рассчитанную на внешний эффект и не сулящую особой пользы; они считают, что любая экспедиция должна преследовать прежде всего научные цели. До той поры пока не был достигнут Южный полюс каждый исследователь, проникавший в Антарктику, в глубине души лелеял желание достичь этой цели. Мое желание – пересечь Антарктический материк. Предпринимая эту экспедицию, ее участники чувствуют себя представителями британской нации. Я изменил бы своим убеждениям, если бы стал утверждать обратное. Пересечение материка я рассматриваю как великую цель этой экспедиции, и сегодня вечером нет ни одного человека в этом зале и ни одного британского подданного во всей империи, который не желал бы, чтобы первым национальным флагом, пронесенным сквозь ледяную пустыню, был британский флаг».