Енот плотный, коренастый зверёк и догнать его собаке не составляет никакого труда. Догнать, но не перехитрить! Поняв, что от погони не уйти, енот ложится на спину, раскидывает лапы в разные стороны, вываливает язык и начинает дурно пахнуть. Собака, добежав до хитреца, понимает, что гналась за дохлым енотом и уходит восвояси. И только Кунхаунда обмануть невозможно. Необычайно длинными когтями пёс щекочет пузо енота до тех пор, пока тот не засмеётся. Поняв, что попался — последний, сдаётся в плен и покорно следует за гончей.
Когда в 1907 году Владимир Ильич Ленин вернулся из Финляндии, где он скрывался от агентов царской охранки, то привёз оттуда множество сувениров. Копчёной рыбки, тёплых курток, спиннинг, щенка Финской Гончей, галоши фирмы Nokia, бутылку ягодного ликёра, набор для сауны, финский нож Puukko, оленью шкуру — всего не перечислишь. Надежда Константиновна обрадовалась, закружилась в танце. В одной руке кусок рыбки, в другой — меховые сапожки.
— Володенька, какая прелесть!
— Остынь, Надюша! Это всё товарищам по партии, семьям рабочих и солдатским депутатам.
— И щеночек? — растерялась Надежда Константиновна.
— Будут ещё у нас, Наденька, и детишки, и щеночки, и попугайчики. А сейчас всё раздадим. Ножичек только себе оставлю. Архиславная финочка, — и Владимир Ильич задумчиво улыбнулся.
Надежда Константиновна как-то сразу обмякла лицом и приготовилась разреветься.
— Да шучу я, шучу, — заразительно рассмеялся Ильич. — Наше это всё! Накрывай на стол, рыбка моя!
Странная была идея скрестить безумную гасконскую и ответственную сентонжскую гончих. Несчастную собаку-мутанта от такой смеси ежеминутно просто разрывает пополам. Впрочем, смотрите сами — осень, поле, владелец большой гасконской-сентонжской гончей на охоте. Вдали мелькает заяц, охотник подаёт команду «ПИЛЬ» и собака устремляется вперёд. Проходит немного времени и заяц, прижатый к дереву, в ужасе смотрит на огромного пса. А у того в голове происходит следующий диалог…
Г.Г. — (смеётся) Господи, ну и нагнали мы страху на этого зверька. Бедняга, наверняка, решил, что мы бежим за ним.
С.Г. — (удивлённо) Но, мы действительно гнались за ним!
Г.Г. — Не смеши. На кой чёрт нам сдался этот малыш?
С.Г. — Но, мы, же на охоте!
Г.Г. — На охоте??? И где дичь? Где тигры, львы, медведи, наконец? Или ты предлагаешь МНЕ сразиться с этим несчастным мышонком, который и так держится лапой за сердце?
С.Г. — Ну, да. Мы должны его схватить и отнести хозяину.
Г.Г. — Хозяину? Этому пузатому, дурно пахнущему мужлану, который кормит нас какой-то бурдой? О нет, увольте. Если я и готов кому служить, то только королю Франции!
С.Г. — (ехидно) Но, ты, же тоже побежал, когда он крикнул «пиль».
Г.Г. — Какой ещё «пиль»? Этот трактирщик крикнул «Париж» и показал рукой. И, лично я бегу туда, в сердце моей милой Франции, навстречу подвигам и приключениям! О, сколько славных…
С.Г. — (перебивает) «Пиль» — это команда для собак, означает «взять».
Г.Г. — Да как он смел?! Что это за тарабарский язык? Если бы он учтиво обратился, то может быть… (к зайцу). Не волнуйся малыш, я просто рассуждаю. Так, вот…
С.Г. — А может быть, нам пора просто вернуться к хозяину?
Г.Г. — Во-первых, не смей больше в моём присутствии называть его «хозяин», а во-вторых, я чую поблизости ручей. Не промочить ли нам горло, приятель? И, раз уж нам суждено жить в одном теле, я расскажу тебе несколько весьма забавных и поучительных историй!
Тем временем, охотник безуспешно сначала ждёт, потом зовёт, исчезнувшую собаку и, в результате, ни с чем отправляется домой. Правда, поздно вечером гончая всегда возвращается. Побеждают сентонжские гены и голод.
Сегодня вечером Греческий Овчар велел накрыть стол на берегу моря. Овечий сыр, софрито, маслины, зелень, кувшин красного вина. После второго кубка, Овчар грузно поднялся с плетёного кресла. Звякнул золотыми браслетами.
— Один наш мудрец сказал: «Вино пьётся так. Одна чаша во здравие, вторая за любовь и удовольствие, третья — для хорошего сна».
Овчар помолчал, посмотрел в сторону уже неяркого, заходящего солнца. Шумно втянул ноздрями запах моря и вина.
— Я предлагаю сегодня не пить третью чашу. Пусть за второй сразу последует четвёртая.
И засмеялся своей шутке, обнажая прекрасные белые клыки.
Время, отведённое для осенней ярмарки, подходило к концу. Ярлы, приведшие свои обозы с дальних границ, уже собирались в путь. Подарки королю Харольду вручены, заверения в вечной дружбе принесены и закреплены бесконечными здравницами. Рабы и овцы проданы или обменяны, на телеги погружены корзины с железом, бочонки эля, холсты, связки верёвок. По опустевшей торговой площади ветер гоняет сухие листья и мусор, да бродит десяток худющих мальчишек…
Никто и не обратил внимания на невзрачную фигурку Олафа Плешивого, перебивавшегося торговлей овечьими снадобьями, когда тот сопровождаемый тремя собаками, забрался на помост для торговли рабами,
— Норвеги, — завопил он. — Посмотрите на меня! Послушайте меня!
К помосту подошли женщины и, хихикая, разглядывали приплясывающего и орущего Олафа.
— Норвеги! — надсаживался тот. — Я был у короля Харольда и он не стал слушать меня. Я говорил с ярлами и они прогнали меня прочь. Жрецы смеются надо мной.
Несколько скучающих воинов остановилось, прислушиваясь. Прибежали мальчишки.
— Все мы знаем, как устроен Мир, — Олаф обвёл глазами слушателей. — Наша Земля, подобна этой миске с водой и камнями, — он поднял с помоста и показал всем старое медное блюдо с высокими краями. — А она покоится на спинах трёх огромных Хальденстёваре, тут Олаф кивнул на своих собак. — Теперь, смотрите внимательно!
Он осторожно поставил блюдо на спины Хальденстёваре, которые немедленно сбросили его.
— Видите, — завопил Олаф. — Не держится! И никогда не удержится!
— Земля держится на Божественных Хальденстёваре, безумец, — голос принадлежал суровому жрецу бога Тора, иссохшему старцу с лицом землистого цвета.
— Да, какая разница? — вдруг перешёл на свистящий шёпот Плешивый. — Разве я о том? Просто она не может держаться на трёх собаках! Понимаете? Собак должно быть не три, а больше! — он снова возвысил голос. — Сотни, а, может быть, сотни сотен Божественных Хальденстёваре. Представьте себе полную площадь псов, а на них сверху положите огромную миску. Как бы собаки не хотели, а Землю им не уронить! Кто? Кто оспорит мои слова?
Слушатели заволновались, заспорили, жрец надменно сплюнул и ушёл…
Близился вечер, но народ на площади всё прибывал. Даже те, кто собирался сегодня покинуть ярмарку, остался. Гул голосов то нарастал, то становился тише. Иногда разгорались потасовки, и туда немедленно спешили королевские стражники. Когда стемнело и зажглись факелы, пролилась первая кровь. Толпа, переругиваясь и ощетинившись мечами, распалась на две части.
— Три! Только три, болваны, — кричали одни.
— Сотни! Сотни Хальденстёваре! — неслось им в ответ.
Какой-то ярл хриплым голосом собирал своих людей, звякало оружие, женщины исчезли.
— Эй, вы! — голос короля Харольда, похожий на рёв горного тролля, враз заглушил все звуки. — Заткнитесь и слушайте меня.
Харольд, пошатываясь, взошёл на помост. Король был в простой холщовой рубахе и изрядно пьян.
— Какого чёрта вы тут не поделили?
Народ опять сгрудился на площади и вытолкнул вперёд Олафа, которому уже успели разбить нос и разорвать куртку. Тот, опасливо поглядывая на короля, вкратце изложил своё видение мироздания.