Но той зимой я была больше обеспокоена поведением исландцев.

Сигват пребывал в плохом настроении, хотя это было на него не похоже. Его соотечественники чаще заходили ко мне, чем он. Один из них, Стейн Скафтассон, был хорошим скальдом, да и другие не хотели от него отставать, так что нам было весело. В моих покоях им нравилось больше, чем в зале конунга Олава. Я знала, что Олав обманом заставил исландцев остаться в его дружине. Он обещал им свою дружбу, а вместо этого удерживал их силой — в качестве заложников, чтобы заставить исландцев подчиниться ему.

Только весной конунг отправил одного из них — Геллира — в Исландию с новым посланием.

Была уже осень, и мы давно жили в Трондхейме, когда ко мне пришел Сигват и сказал, что хочет поговорить со мной наедине.

— Я хочу уехать от конунга Олава, — сказал он, как только я отослала слуг.

Я растерялась и некоторое время молчала.

— Думаю, у тебя есть на то серьезные причины, — наконец произнесла я.

— Мне было нелегко принять такое решение. И еще тяжелее покинуть тебя, королева Астрид. Но я думаю, что теперь ты сможешь обойтись и без моей поддержки. Кроме того, у тебя есть епископ Сигурд.

— Конечно, есть, но мне все равно будет тебя не хватать. А почему ты принял это решение?

— Тебе, наверно, известно, что конунг Олав хотел подчинить Исландию обманом?

— Кое-что я об этом слышала.

— Все началось с поездки Торарина в Исландию две зимы назад. Сначала он от имени конунга попросил исландцев подчиниться Норвегии. Когда же исландцы отказали, то Олав попросил в качестве подарка небольшой островок у берегов Исландии. У северного побережья. Но исландцы поняли обман — ведь на таком острове может расположиться целая дружина и не подпускать никого к их берегам.

Короче, исландцы вновь отказали конунгу Олаву. Тогда Торарин пригласил самых знатных жителей Исландии приехать к Олаву в гости.

Ты знаешь, что из этого получилось. Только этой зимой конунг послал Геллира домой с приказом Исландии платить ему дань. В противном случае Олав грозил убить трех заложников, которые служили у него в дружине.

Геллир не вернулся. Похоже, исландцы предпочтут пожертвовать своими сыновьями, чем подчиниться Олаву.

Все это Сигват сказал с грустью, но безо всякой злобы.

— Так ты был прав, вынося приговор Олаву, — задумчиво сказала я.

— Я никогда не выносил никакого приговора, — возразил Сигват.

— Не трудно заметить, что ты его не любишь.

Я помолчала, а потом продолжила:

— Когда-то ты сказал мне, что конунг тоскует по женщине, которую мог бы полюбить. Не думаю, чтобы ты лгал мне. Скорее, просто плохо знал Олава.

— Мне до сих пор кажется, что я не ошибся тогда, — медленно проговорил Сигват, — но он все время меняется, как будто в нем борются два разных человека.

— Ну конечно — Олав Альв Гейрстадир и Харальд Гренландец. Уверенный, смелый и непобедимый конунг и жалкий трус и предатель.

— Думаю, ты права, хотя я слышал, как Олав говорил, что в нем никогда не мог возродиться Олав Альв Гейрстадир.

— Епископ Сигурд сказал ему, что такая вера достойна только язычника. И теперь конунг не говорит об этом открыто.

Сигват помолчал.

— Если бы он только не был предателем! Ведь он предал и меня. Он не сказал, зачем отправил Торарина в Исландию.

— А если бы конунг не был предателем, что тогда? — спросила я. Сигват долго молчал, а когда заговорил, то не ответил на мой вопрос.

— Я верил конунгу почти как Иисусу. Я видел, что он делает ошибки, иногда поступает глупо, но я никогда не думал, что он может оказаться предателем.

— А тебе не кажется, что он предал и меня? Сначала на нашей свадьбе, а потом когда отдал Альвхильд мне в служанки.

— Я никогда об этом не думал.

— Предательство женщин не в счет?

— Нет, — с удивлением ответил Сигват.

— Но я сама считаю это предательством. И он много раз показывал, что на него нельзя положиться. Эрлинг Скьяльгссон невысоко оценил дружбу конунга, когда епископу Сигвату пришлось вмешаться, чтобы спасти Асбьёрна Сигурдссона.

— Но ему это не удалось. Разве ты не слышала, что Асбьёрн мертв?

— Слышала, и уверена, что тут постарались дружинники конунга. Но я не знаю этого наверняка.

— Конунг потребовал от Асбьёрна, чтобы тот стал управляющим после убитого им освобожденного раба. Он хотел унизить Асбьёрна. Это было глупо и несправедливо. Олав вызвал неудовольствие всей семьи Асбьёрна, а у него могущественные родичи. А затем Асбьёрн отправился в свою усадьбу в Трондарнесе. Турир Собака посоветовал ему не возвращаться обратно к конунгу, чтобы не навлечь беды на свою голову. И не позорить родичей. Асбьёрн послушался и остался дома. Тогда Олав послал к Асбьёрну гонца с собственным копьем. Это очень красивое копье, со стальным наконечником и серебряной насечкой на древке. Конунг сказал, что будет рад, если копье попробует на вкус мясо Асбьёрна. Так все и случилось. Турир Собака сам вытащил королевское копье из тела Асбьёрна. Турир оставил копье себе, и не трудно догадаться, что он собирается с ним сделать.

— Сколько же новых врагов теперь появилось у конунга из-за этого? — спросила я.

— Все родичи Эрлинга и Турира и их друзья. Аслак и Скьяльг Эрлингссон отправились к королю Кнуту, так что у Эрлинга нет теперь обязательств перед Олавом. Да и Турир Собака долго теперь не пробудет в стране. Кроме того, два близких друга короля женаты на женщинах из этих семей. И не думаю, что конунгу теперь стоит рассчитывать на их преданность.

— О ком ты думаешь? — спросила я, хотя уже знала ответ.

— Два сына Арне из Гицки. Да и других врагов у конунга предостаточно. А если Олав и дальше будет себя так вести, то количество врагов только увеличится. И он скоро окажется в положении, когда ему не на кого будет даже опереться.

— И поэтому ты решил уехать от конунга? — спросила я.

И добавила:

— Ты думаешь, что конунг проиграет сражение королю Кнуту?

— Думаю, что да. Но если бы кто-нибудь другой сказал мне, что это истинная причина моего отъезда из Норвегии, это означало бы конец нашей дружбы.

Внезапно он улыбнулся:

— Ты, королева Астрид, умеешь говорить самые неприятные вещи мужчине таким доброжелательным голосом, что он никогда не воспримет это как оскорбление.

— У меня был хороший учитель, — ответила я, и мы оба расхохотались.

— Ты задала мне один вопрос, — продолжал Сигват, — и я тебе на него отвечу. — Я бы бился рядом с королем до последней капли крови, если бы он не оказался предателем.

— Почему ты так привязан к конунгу Олаву? Ведь ты же не женат на нем?

— А ты бы предпочла не быть за ним замужем?

— Все происходит по повелению Господа.

Он посмотрел на меня и сказал:

— Я не думаю, что тебе понравится моя речь, но я все равно скажу тебе это. Всем в Норвегии было бы намного лучше, если бы ты была помягче с конунгом.

— Он сам никогда не был ласков со мной, так чего же ждать от меня?

— А ты когда-нибудь чувствовала, что он ищет у тебя поддержки?

— Да, — я была вынуждена признать это, поскольку хорошо помнила, как конунг без слов просил меня о помощи.

— Тогда ты знаешь, что я прав.

— Так ты считаешь, что следует положить голову на плаху, чтобы узнать, что за этим последует?

— Я считаю, что тебе следует быть терпеливой и ласковой с конунгом. И я знаю тех, кого ты называешь Олавом Альвом Гейрстадира и сыном Харальда Гренландца. Олав Альв Гейрстадира заставлял меня гореть от нетерпения и бороться рядом с ним, плечом к плечу. А сына Харальда Гренландца я и знать не хочу. Но зато я встречал самого конунга Олава, о котором тебе ничего не известно.

— А разве двоих не достаточно? — резко спросила я.

Он продолжил, как будто не слышал моего вопроса:

— И больше всего я привязан к конунгу Олаву. Он тоскует по миру, по справедливости, он хочет жить по законам любви епископа Сигурда.

— И когда же ты встречал этого конунга? — недоверчиво спросила я.