Даже Ауд стала уходить по ночам. Уложив Ингигерд, она спрашивала, нуждается ли Эллисив в ее услугах. Эллисив редко в ней нуждалась. Ауд уходила на всю ночь и возвращалась только под утро.

Эллисив считала, что ей следует поговорить с Ауд, выяснить, что у нее на уме, но как-то все время откладывала.

В следующий раз Олав пришел к ней один, это было уже после весеннего равноденствия.

— Я все думал над словами Транда священника, сказал он. — О тех убытках, которые нанес людям мой отец. Ты тоже говорила, что он не гнушался ни ложью, ни клеветой, если хотел лишить людей их имущества. Ты знаешь еще какие-нибудь случаи?

— Конечно. Вот, например, одна история, которую Харальд сам рассказал мне, она казалась ему забавной.

Он гостил в Упплёнде у одного богатого бонда, у этого бонда было много усадеб, его называли Ульв Богатый. Жил этот Ульв в большой роскоши. Он был очень высокомерный, и это его погубило. Харальд твердо решил сбить с него спесь.

Как-то вечером Харальд предложил гостям послушать одну историю, гости с радостью согласились.

Харальд стал рассказывать о своем предке Сигурде Хриси, сыне Харальда Прекрасноволосого, о его сыне Хальвдане, а также о рабе по имени Альмстейн, Этот раб изменил конунгам и похитил их добро. Однажды ночью он поджег дом, где спал сын Сигурда Хриси. Но Хальвдану удалось выбраться из горящего дома, о чем Альмстейн не подозревал. Много лет спустя Хальвдан вернулся обратно, к тому времени Альмстейн уже стал конунгом. Хальвдан напал на него и одержал победу.

Альмстейну снова пришлось стать рабом. В знак этого Хальвдан велел ему носить рубаху из некрашеной ткани. Альмстейн, у которого было много наложниц, имел от них множество детей. Теперь всем его детям и их потомкам также суждено было стать рабами.

Тут Харальд вытащил некрашеную рубаху и протянул ее Ульву.

— Узнаешь? — спросил он, — Ты потомок Альмстейна, а я родич Хальвдана. Ты не по праву владеешь своим достоянием, и сам ты рожден рабом. Потом он сказал сложенную им про Ульва хулительную вису:

И добавил:

Ульв онемел от ужаса, он не знал, что делать. Его жена и ее родичи стали молить за него. В конце концов Харальд нехотя уступил и оставил Ульва свободным человеком. Но отнял все его имущество, кроме одной усадьбы.

— Так будет со всеми, кто хочет забрать слишком много власти, — сказал он мне, — И он без всякого стыда признался, что в рассказе об Альмстейне не было ни слова правды?

— Да. Он всегда делал, что хотел. Но при этом любил выглядеть правым, пусть даже в ущерб чести и славе других людей. Так он поступил и тогда, когда решил порвать со Свейном сыном Ульва.

— Но я помню, что он был очень строг в соблюдении законов, — сказал Олав.

Эллисив вдруг рассмеялась.

— Да, если ему это было на руку. Когда он женился на Торе, его очень заботило, чтобы свадьбу не играли во время поста.

Олав нахмурил брови:

— Почему же ты смеешься?

— Слезами горю не поможешь.

Морщины между бровями Олава так и не разгладились.

— Если он часто поступал так, как ты говоришь, за что же бонды его любили? — спросил он.

— А они его не любили. Просто никто не смел ему перечить.

— Почему же он так поступал?

— Не знаю. Видно, обучился этому в Царьграде. Мне странно другое. Ты, Олав, вырос в дружине, ты его сын, и воспитал тебя он. Почему же ты совсем на него не похож?

— Мое детство прошло не только среди дружинников, — ответил Олав. — Я часто гостил у Ульва сына Оспака, которого Харальд сделал своим окольничим, и у его жены Йорунн, моей тетки по матери. Я жил у них в усадьбе Расвелль — эту усадьбу Ульву подарил отец — и в усадьбе Эгг, которую Транд священник назвал своей родовой усадьбой. Ульв жил в Эгге некоторое время. В дружине моим воспитанием тоже занимался Ульв. Он был верный своему слову и справедливый человек, тому же и меня учил. Но, конечно, он никогда не назвал бы отца нечестным. И никто другой тоже не сделал бы этого.

— Тебе небось не понравилось, когда я сказала, что у Ульва не хватало смелости перечить Харальду?

— Почему? Я думаю, это правда. Я ведь не был особенно привязан к Ульву. Для него я был прежде всего сыном конунга Харальда. — Олав помолчал. — Моей тетке Йорунн тоже до меня было мало дела. Ей хватало хлопот и с собственными детьми. Но там, в Эгге, был один старый священник, который заботился обо мне, и я у него многому научился. Не знаю, жив ли он сейчас…

— От него ты, наверное, позаимствовал больше миролюбия, чем от Харальда и Ульва?

— Это уж точно! А сейчас я хочу показать тебе, чему научился за эту зиму. Дай-ка мне, пожалуйста, вон ту книгу.

Эллисив протянула ему книгу, которую как раз переписывала. Олав прочел вслух несколько строк. Потом начал переводить, правда медленно, и несколько раз обращался к ней за помощью. Однако все-таки переводил.

Эллисив похвалила его, но Олав только покачал головой.

— Было бы совсем стыдно, если бы я даже этого не одолел, — сказал он. — Ведь ты читаешь на трех наречиях. Пора бы и мне выучиться чему-нибудь, а то я только и умею, что размахивать мечом.

— Кто же твой учитель?

— Транд священник.

Эллисив поняла, почему Олав и Транд так непринужденно беседовали, встретившись случайно у нее в доме.

Однако ее удивило, что Транд пожелал заниматься с Олавом.

— А теперь расскажи, как ты жила на Сэле, — попросил Олав.

И Эллисив стала рассказывать.

Когда корабль Харальда ушел, я первым делом осмотрела с пристрастием свои постройки. Они оказались удобными и добротными.

Потом я решила осмотреть остров.

И сразу же набрела на святой источник. Я опустилась перед ним на колени и зачерпнула воды — вода была свежая и вкусная.

По тропинке я поднялась к церкви, которую мне показывал Харальд.

Церковь была совсем маленькая, так что раки святых казались в ней огромными.

Там, в церкви Суннивы, я помолилась за Харальда, за Марию и за маленького Олава, которого Харальд отобрал у меня.

Стояла тишина. Ее нарушал лишь отдаленный шум прибоя.

Потом я зашла в пещеру, где под обломками свода погибли Суннива и ее спутники. Они спасались там от преследователей и молили Бога, чтобы их миновал плен и участь рабов.

В пещере царил покой. И я подумала, как безгранично эти люди доверяли Богу, а ведь им пришлось хуже, чем мне.

Но ни покой пещеры, ни пример этих людей не помогли мне, тогда не помогли. Слишком растревожена была моя душа.

По дороге домой я увидела то, чего и следовало ожидать.

На вершине горы стоял человек, по-видимому страж. Харальд оставил на острове дружинников, но меня об этом не предупредил. Я так и не знаю, что им было поручено: стеречь меня или защищать от опасности. Думаю, и то и другое.

Вскоре выяснилось, что в глубине острова поселился отряд его воинов, там тоже была усадьба.

Первое время на Сэле я не владела собой.

Часто меня охватывал гнев, да такой, что доставалось всем.

Но каждый раз я пыталась образумить себя.

Я должна была примириться с тем, что мне придется долго прожить на острове, может быть до конца своих дней. Поэтому следовало наладить нашу жизнь. Не сидеть же сложа руки в ожидании неизвестно чего шестерым взрослым и одному ребенку.

Мне нужно было найти для всех работу сверх повседневных забот, которые не могли занять нас целиком.