В первый раз они стояли друг против друга и чувствовали, как растет в их сердцах тяжелая и холодная ненависть. Абд-эль-Малек был без лат, в своем черном халате, который развевался, как крылья иблиса. Конрад выходил из сна, который завершился кошмаром; он ощущал во рту горечь, но снова был самим собой, астронавтом высочайшего класса, направленным на задание не для того, чтобы сражаться с соперниками, а чтобы изменить судьбу планеты.
— Сын пресмыкающейся собаки! — закричал усмаелит, поднимая мрачное лицо. — Иди же, померься силой с настоящими воинами Терваганта! Здесь бой будет честным и до смерти… Здесь тебе не помогут твои чары!
— Мой отец не имел удовольствия знать твою мать, — вежливо ответил Конрад. — Иначе он, наверное, взял бы ее в свору своих собак. — Он сам удивился, до какой степени легким оказался оскорбительный язык Анти-Земли. — Но ты все же отличный воин, и я хотел бы сохранить тебя твоему народу. Отойди в сторону!
— Иди сюда, если не боишься! Но твоя кровь остыла от подлости!
— Абд-эль-Малек, твоя кривая сабля слишком коротка, бой будет неравным. Отойди в сторону, если хочешь служить своей повелительнице!
— У меня нет повелительницы. У меня ее никогда не было и никогда не будет. Целовать пятку женщине достойно только христианина!
— Даже пятку жены халифа? Ты любишь ее, признайся.
— Я ненавижу ее! Я раздавил бы ее, как пламя в пепле, если бы держал ее…
— О! Тогда…
И мужчины как герои Гомера двинулись навстречу друг другу. Однако первую расщепляющую материю струю землянин послал над головой Абд-эль-Малека: Устав Свободных Светил запрещал «грубо обращаться с жителями других планет из-за причин личного характера.»
Последние ступеньки лестницы были заняты лучниками, неграми неимоверного роста из Занзибара. Покрытые кровью, в дымящихся лохмотьях, янычары увели атабека, который яростно от них отбивался. Выпучив на пепельных лицах большие глаза, занзибариты и монголы ничего не понимали и, казалось, не страдали от полученных ран. Позднее они утверждали, что на верхней лестничной площадке показался огненный джин и огненный меч скосил их первые ряды, при этом они обязательно показывали кто свои руки, кто свои обгоревшие бока. На самом деле проход, проделанный бластером на глубину двадцати шеренг, был обеспечен уничтожением лишь трех человек, стоявших рядом с атабеком. Искандер первым бросился в эту брешь, разрывая в клочья все на своем пути. Атакующие, которые окружали лестницу, отпрянули, топча своих же товарищей, а весь дворец огласился криками:
— Лев, который стал сумасшедшим!
— Джины! Джины! Джины!
Все убегали с дороги Монферрата. Защитники дворца вели себя, как и всякая толпа при пожаре: они убивали друг друга, топтали раненых. А из глубины сада надвигалась стена огня, прикрывая продвижение рыцаря в образе льва.
Уведенный своими воинами в глубь галереи, Абд-эль-Малек ругался и говорил о том, что надо выпустить тигров из клеток. Появился разбуженный всем этим шабашом халиф, еле волоча ноги в туфлях без задников. Среднего роста, повелитель правоверных кутался в шелка небесного цвета. Его череп блестел, лицо было покрыто волдырями. Увидев в коридорах людей с запачканными кровью трезубцами, он разразился бранью:
— Вы что, все посходили с ума? Вы всполошили мой гарем. И что скажет моя госпожа, Саламандра?
— Феранк проник в этот гарем… — пробормотал атабек. — Собака-христианин и…
Он вытер свой залитый кровью лоб. Но это была не его кровь. Прошло бесконечно много дней с тех пор, как он приблизился к ней — Саламандре, и ему казалось, что этот отрезок времени, заполненный отступничеством, преступлениями и угрызениями совести, отделял его от нее больше, нежели стены.
— Так, — произнес халиф, накручивая на кулак шелковистую, хотя и редкую, бороду. — Неужели это и есть причина такого шума? Вы действуете все же необдуманно. Может быть, этот человек — посланник короля Ги? Этот принц знает, что мы собираемся атаковать его; может быть, он думает о прекращении сопротивления и об уплате выкупа? Феранки являются искусными мастерами в производстве духов и тканей. Я хотел бы предложить вербену и росный ладан Иерушалаима той, кто держит мое сердце в своих белых ручках…
Его близорукие глаза остановились на тоненькой фигурке, которая быстро спускалась по лестнице. Но это была всего лишь принцесса Зубейда, и он вздохнул. Поправив складки своей вышитой в духе Корана накидки, усыпанной изображениями звезд, очаровательная девушка уткнула в плечо своего сводного брата красивое заспанное личико.
— Как?! — воскликнула она. — Феранк во дворце?! И ему удалось уйти, не так ли?! Несмотря на засовы, львов и этого храброго атабека, который нас охраняет! Но я вижу, этот монстр привел в ужас наших янычар; наверное, это был людоед, горбатый циклоп…
— Вы, конечно же, знаете, моя кузина, — сказал, кланяясь, с иронией атабек, — что этот христианин-собака очень красив. Иначе разве он смог бы войти в гарем?
— В таком случае, — возразила Зубейда, нервно покусывая свой красный от хны ноготь, — вы сделали непростительную ошибку, дав ему уйти. Человек менее уродливый, нежели дьявол, в Баодаде — вот так удача! Я предпочла бы увидеть, как он умирает.
Она показывает ему дорогу…
По-прежнему следуя за Искандером, Конрад прошел по подъемным мостам и через потайные двери, чтобы погрузиться в ночь, несущую только песок и молнии. Веревочная лестница была прикреплена в условном месте на крепостной стене, но у него не было времени на риск. Внизу, на Тигре, покачивалась гурфа -круглая, сплетенная из ивовой лозы и обмазанная смолой лодка. Человек и лев прыгнули в нее. Невообразимые крики за ними стихли. За стенами сераля неистовствовал хасмин.
Огромная река пересекала город. В ночи блестела ее черная вода. Вдоль берегов с якорными цепями ветер гнал корабли. Сверкнула молния, и Баодад Анти-Земли (Багдад на Земле) предстал перед беглецом как вычурный рисунок.
Хлестал песчаный дождь. Под пальмами вспыхивали фиолетовые шаровые молнии. Гурфа причалила к галере; Конрад и Искандер взобрались на ее палубу. Землянин увидел скованных цепями гребцов, которые спали, положив головы на чугунные цепи. Некоторые переворачивались и стонали, их исполосованные спины кровоточили; другие шептали во сне какие-то имена. Больше всех страдали те, кто был под бизань-мачтой.
Являясь представителем Воды, Конрад получал дополнительные силы, как только приближался к родной стихии. Его зрение и слух обострились, а полученные в ходе эпического прорыва раны быстро зарубцевались. В полной темноте он различал огоньки на вершинах мачт, слышал потрескивание кораблей, его мысль улавливала безграничное отчаяние пленников. Почти все из них были христианами, многие — из Меропы. Некоторые сидели на галерах уже по двадцать лет; это были живые трупы, чьи раны растравливала соль. Глухой ропот перешел в грустную песню.
Голос певца был поставлен как хорошо настроенная виола; тот, кто говорил, был так же молод и, наверное, недавно попал на галеры. В его речитативе слышалась нежность, но не было покорности судьбе. Он говорил: