Утром – знакомая предотъездная суета в международном аэропорту Торонто. В зале ожидания наспех написал открытки, поздравляя знакомых и родных с праздником пятидесятилетия Октября. Самый большой праздник за всю историю существования нашего государства я встречу на канадском Севере.

Летел в первом классе – других билетов в кассе не было. Вокруг сидела солидная публика – бизнесмены, правительственные чиновники. Очень любезные и очень красивые стюардессы не давали скучать, то и дело справлялись о самочувствии, предлагали то одно, то другое.

Кругом слышался оживленный разговор. Мой сосед пытался мне доказать, что виски, которое продают в Саскатуне, гораздо лучше того, что нам предлагают здесь в обшитых нерпичьим мехом бутылочках. Я вежливо заметил, что мне еще не приходилось пить виски в Саскатуне.

– Мы это немедленно исправим! – горячо воскликнул сосед.

Он поинтересовался, какие важные дела заставили меня предпринять поездку в Саскачеван. Для такого рода вопросов Фарли Моуэт заготовил мне соответствующее письмо. Я полез в карман, достал письмо и предъявил его соседу. Сосед долго изучал его.

– Вэлком! – воскликнул он, возвращая мне письмо. – Если вы дружите с таким человеком, как Фарли Моуэт, значит, вы достойный человек. То, что вы из Советского Союза, это совсем хорошо!

И тут начался разговор, который происходил всегда и всюду, как только мои собеседники узнавали, что я из Советского Союза. Восторгам по поводу нашего павильона на Всемирной выставке не было конца.

Для большинства канадцев, черпающих информацию о нашей стране из далеко не самых добросовестных и доброжелательных источников, советский павильон на Экспо-67 явился подлинным откровением.

За месяц до моей поездки в Канаду в Монреале побывала Анна Нутэтэгрынэ, моя землячка, член Президиума Верховного Совета СССР, председатель Чукотского окрисполкома. Администрация выставки сделала все, чтобы не дать ей возможности посетить павильон аборигенов Канады – эскимосов и индейцев. Очевидно, устроителям этого павильона нечем было похвастаться перед чукчанкой, депутатом Советского парламента.

В Саскатун, столицу провинции Саскачеван, самолет прилетел затемно. Встречал меня профессор Вильямсон с двумя эскимосами, его воспитанниками. Мальчишки подхватили чемоданы и быстро погрузили в машину. Один из парней сел на шоферское место, и мы покатили по ночному шоссе.

Профессор вполголоса давал указания юному шоферу на эскимосском языке.

Язык канадских эскимосов резко отличается от языка азиатских эскимосов, но фонетический строй у них общий, и кое-что все же можно было понять.

Профессор живет в сравнительно большом, но густонаселенном доме. Кроме двух своих собственных детишек, у него приемный сын-эскимос лет пяти-шести и двое уже упомянутых мной воспитанников, которые проходят курс средней школы в Саскатуне.

Нас встретила любезная и очень милая жена профессора, Джинни.

За поздним обедом профессор засыпал меня вопросами о положении малых народов Севера в Советском Союзе, об изучении этнографии, археологии и языков чукчей, эскимосов и других северян нашей страны. И снова приходилось рассказывать о нашем Севере, о Чукотке, которая ближе всего и по природным условиям, и по населению к канадскому Северу.

Профессор Вильямсон оказался человеком хорошо осведомленным, и многое из того, что я ему рассказывал, только подтверждало его сведения и догадки.

Я прожил двое суток в гостеприимном доме профессора. Это один из виднейших исследователей американского Севера, отличный знаток языка, истории и этнографии не только канадских, но и всех американских эскимосов. Он возглавляет Институт полярных исследований при Саскачеванском университете, основанный в январе 1960 года.

Главными целями этого института являются, по словам профессора Вильямсона, исследование проблем освоения Северной Канады и подготовка кадров для работы в тех условиях. Все это, как надеется профессор, должно послужить улучшению социального и экономического положения аборигенов канадского Севера.

Я поинтересовался, много ли эскимосов и индейцев учится в Саскачеванском университете. Ведь никто так хорошо, как выходцы из этих народов, не знает всех экономических и социальных проблем, которые изучает Институт полярных исследований.

– Пока никого нет, – ответил профессор. – Но я надеюсь – будут, – и профессор кивнул в сторону двух черноволосых парней, которые сосредоточенно смотрели по телевизору очередной боевик с выстрелами и преследованиями. – Беда в том, – продолжал профессор, – что обучение в наших университетах стоит недешево. Но даже если бы этого препятствия и не было, все равно эскимосу дорога в университет закрыта, потому что он в своей школе получает такое скудное образование, которого совершенно недостаточно для поступления в университет. Поэтому-то я и взял этих мальчиков к себе… Кроме того, я хочу доказать, что эскимосы по своему умственному развитию нисколько не уступают белому человеку.

– А разве кто-то сомневается в этом? – спросил я профессора.

Вместо ответа Роберт Вильямсон только развел руками.

Он заговорил об удивительной жизнеспособности эскимосов. Веками они жили в условиях сурового Севера, недоступного другим народам. Материальная культура, созданная ими на стыке живого и мертвого, обеспечивала человеку жизнь и возвысила его над силами природы. Многое из того, что создали эскимосы и другие народы Севера, и сегодня используется более поздними пришельцами на Севере. Без того опыта, который веками добывали жители Севера, сегодняшнему человеку, впервые попавшему в холодные края, пришлось бы нелегко.

Я полностью был согласен с профессором и сказал ему, что неоднократно писал об этом.

– Но вот какой парадокс! – воскликнул профессор. – Люди, выстоявшие перед такой суровой природой, оказались почти в безвыходном положении, столкнувшись с цивилизацией. У них не оказалось иммунитета против социальных и физических болезней, которые принес на Север белый человек.

– А может быть, все дело в том, какая цивилизация пришла на Север? – спросил я профессора.

– Возможно, – мрачно ответил он и принялся набивать трубку.

За два дня, проведенных в доме профессора Вильямсона, мы переговорили о многом. Он сетовал на то, что у него нет почти никаких контактов с советскими учеными. Он знает, что в нашей стране идет широкое изучение экономики и этнографии народностей Севера, есть крупные специалисты-эскимологи, но связи с ними у него нет.

– Как бы мне хотелось поехать в Советский Союз и собственными глазами увидеть успехи, которые являются плодами новой национальной политики! – не раз повторял профессор.

О высоком научном авторитете профессора Вильямсона свидетельствует такой факт: к нему обращаются буквально все – от правительственных чиновников департамента по делам Севера до студентов.

Из Саскатуна до Эдмонтона я летел в самолете вместе со студенткой Терри Деланей, которая не раз при мне приходила на консультацию к профессору Вильямсону. Она с увлечением рассказывала мне, какой это чудесный человек, как он много знает и много дает студентам.

– Это он заразил меня интересом к эскимосам, к их культуре и языку! – с горячей благодарностью произнесла девушка.

– Скажите, а для чего вы изучаете культуру и язык эскимосов? – задал я вопрос, который предлагал многим, и не только в Канаде.

– Как – для чего? – удивилась Терри. – Это очень интересно с научной точки зрения. Эскимосы – древнейшие жители канадского Севера, и их происхождение и прошлая жизнь представляют большой научный интерес.

– Вы простите, что я задаю такой наивный вопрос, – сказал я Терри. – Я его задаю не только вам. И все в один голос утверждают, что эскимосы представляют большой интерес для науки. Но не приходило ли вам в голову, что они представляют интерес еще и потому, что являются древнейшими жителями этой земли и имеют на ее богатства кое-какие права? Разве не представляет интереса тот факт, что именно они и их братья по несчастью – индейцы – оказались в самом бедственном положении в этой большой и богатой стране?