Затерянные на окраине планеты, на краю ее нетающей полярной оторочки, жили люди, создавшие по-своему высокую и неповторимую культуру. Все: жилище, пища, способ хозяйствования, орудия труда, уклад жизни, сказки и легенды, язык, философия, религия – все было направлено и приспособлено к той жизни, которая досталась чукотскому народу.
Это огромное богатство требовало исследования и собирания, и Владимир Богораз полностью отдался ему. Он объездил обширные пространства белой пустыни, посетил десятки стойбищ. Богораз уже свободно говорил благодаря помощи и стараниям Айнанвата по-чукотски и поражал своих слушателей тонким и глубоким знанием жизни, обычаев и поверий тундрового жителя. Он мог назвать на чукотском языке все созвездия, все оттенки оленьего возраста и пола, безошибочно называл и указывал назначение каждой жердины разобранной яранги, знал, как запрягать оленя, куда гнать стадо, когда наступало комариное время. Словом, Владимир Богораз, получивший имя Вэипа – Пишущего Человека, стал в тундре не только своим человеком, но и человеком, о мудрости которого начали распространяться легенды.
Копились материалы, от обилия слов, записей пухли тетради.
Но главное – живой человек, с его горячей кровью, живым и образным языком, с его необычными мыслями, тонул в грудах научных материалов, ускользал среди названий жердей, ботанических терминов, топонимических названий.
И тогда Владимир Богораз берется за художественное описание людей, с которыми его столкнула и сдружила судьба.
Первый свой рассказ Владимир Богораз, подписав псевдонимом, ставшим впоследствии его литературным именем, Тан, послал Владимиру Галактионовичу Короленко. Через некоторое время на Колыму пришла бандероль – журнал "Русское богатство", в котором и был опубликован первый рассказ писателя Тана – "Кривоногий".
Уже этот первый рассказ по своим литературным достоинствам стоит на уровне того, что было впоследствии написано писателем Таном.
Это глубокое проникновение во внутреннюю жизнь тундрового человека. Чукча в рассказах Тана заговорил своим собственным, неожиданным, образным языком и предстал не тупым, примитивным, кровожадным дикарем из рассказов капитанов американских шхун, наблюдавших жизнь чукотских прибрежных стойбищ в бинокль с капитанского мостика, а обыкновенным человеком в необычной жизни.
На моих книжных полках стоит собрание сочинений В.Г.Тана, где собраны почти все его литературные произведения – рассказы, романы, очерки, стихотворения.
Я часто перечитываю его "Чукотские рассказы" и нахожу в них такие черты достоверной жизни, которые нельзя не только придумать, но и наблюдать со стороны – их только самому можно пережить.
В творчестве В.Г.Тана не только ожили типы, примечательные личности, обычаи, верования и уклад жизни чукотских общин конца прошлого и начала нынешнего века, но и запечатлелось то время, время "нового завоевания" Чукотской земли, завоевания уже не огнестрельным оружием, против которого чукчи успешно устояли, сохранив свою независимость, а крестом и спиртом, заигрыванием с верхушкой оленных хозяев, с теми, кто имел большие стада.
В рассказах В.Г.Тана выведены и царские чиновники, исправники, священнослужители, целая галерея торговцев – от жалких спиртоносов до настоящих акул северной торговли, заигрывавших с чукотскими князьками.
Большинство рассказов и повестей В.Г.Тана рисует жизнь трудную, голодную, полную трагических ситуаций. Добровольная смерть, диктуемая жестокими обстоятельствами жизни, обилие психически неуравновешенных личностей, могущество шаманов, опирающихся на невежество своих соплеменников, описание странных личностей – все это сгущено на страницах, написанных Вэипом – Пишущим Человеком.
Чтение его книг по-прежнему доставляет удовольствие, волнует сердце мое, хотя описываемые события отстоят от сегодняшнего дня более чем на три четверти столетия. Очарование книг В.Г.Тана, по-видимому, никогда не иссякнет: сегодня оно тоже действует на сердца тех, кто родом с Севера или связан с этим удивительным краем.
Жизнь, описанная Вэипом, исчезла не до конца. Характер, уловленный зорким глазом художника, живет поныне, и поныне в тундре можно встретить людей, словно бы сошедших со страниц чукотских рассказов В.Г.Тана.
В феврале 1972 года я полетел на вертолете в стойбище недалеко от Анадыря. В окошко я видел с высоты полета большой современный город, выросший за каких-нибудь десять последних лет на берегу Анадырского лимана. А я ведь помню Анадырь, который был описан В.Г.Таном и не изменившийся до середины сороковых годов. Да и сегодня можно увидеть внизу у лимана покосившиеся домишки, в которых селился анадырский народ, потомки казаков и эвенов, люди, которые в прямом смысле этого слова прозябали здесь.
Через десять минут под нами началась анадырская тундра, простиравшаяся на сотни километров окрест, освещенная низким зимним солнцем, девственно белая, прочерченная синими тенями заснеженных долин.
Пролетев несколько десятков километров, мы опустились возле одинокой яранги, притулившейся к берегу океана.
Все было словно в моем детстве, даже дальше – во времена Вэипа – Пишущего Человека: яранга, меховой полог, правда без жирника, а с трехрожковым канделябром белых стеариновых свечей.
Трещал костер в чоттагине. Мы пили чай, слушали по транзисторному приемнику последние известия об открытии зимних Олимпийских игр в японском городе Саппоро, а передо мной сидели мои современники – старик и его жена. Это их земля. Они не захотели ее покидать. Тынано показал мне довольно богатую коллекцию книг, среди которых мне попалась книга "Чукотских рассказов" В. Г. Тана, переизданная Магаданским издательством.
– Как тебе эта книга? – спросил я старика.
– Хорошая книга, – солидно ответил старик. – Умная. Глубоко внутрь смотрит пишущий. Только чувствую – русский пишет.
– Почему? – допытываюсь.
– Такое чувство, словно отошел далеко в сторону, встал на пригорок и со стороны смотришь на самого себя…
Мои сородичи встают со страниц книг Вацлава Серошевского и Владимира Тана как бы освещенные еще одним лучом, с дистанции далекого, уже ушедшего времени, но это дает нам возможность понять многое в сегодняшней жизни.
ОТКРЫТИЕ САМОГО СЕБЯ
В предыдущей главе я уже писал о том впечатлении, которое произвела на меня книга Тихона Семушкина "Чукотка". Это было воистину открытие самого себя, познание собственного нутра через книгу. Долгое время я приписывал это тому, что в книге "Чукотка" речь шла о моих сверстниках, о таких же, как я, мальчишках, постигающих науки в холодных деревянных классах только что построенных школ и интернатов.
Эта книга вместе с именем автора всегда была у меня в памяти.
В 1948 году я учился в Анадырском педагогическом училище и одновременно работал в газете "Советская Чукотка". Я много читал, так как в педагогическом училище библиотека была несравненно богаче, чем в нашей узленской школе, и, кроме того, училище получало по подписке несколько литературно-художественных журналов.
Почта тогда приходила нерегулярно: самолеты ходили редко, а всю тяжелую почту – журналы, посылки, книги, бандероли – доставляли раз в год на пароходе. Это считалось нормальным, и никто не претендовал на то, чтобы тот или иной журнал доставлялся в месяц выхода. Кстати, в киоске Союзпечати в Анадыре сегодня можно купить центральные газеты с опозданием на день-два, а журналы – самое большее на неделю.
Мы жили на том месте, где сейчас собираются строить чукотский Дворец пионеров. Там стояли два длинных барака, построенные неудачливыми проектантами Транссибирской телеграфной линии, которая должна была связать Америку, Азию и Европу. В связи с успешной прокладкой кабеля по дну Атлантического океана надобность в этой телеграфной линии отпала, но от тех времен остались две ажурные мачты высотой в семьдесят пять метров, два длинных барака и еще книга одного из изыскателей, Джорджа Кеннана (дяди будущего посла США в Советском Союзе) – "Путешествие по северо-востоку Азии".