— Я жажду этого всей душой!

Уильям осторожно прикоснулся губами к ее сомкнутым векам, к кончику носа и подбородку, затем запечатлел поцелуи в уголках ее розовых губ. Элинор улыбнулась, и из груди ее вырвался вздох счастья. Он охватил ее лицо ладонями и склонился над ним так, словно принимал святое причастие. Дыхание их смешалось. Уильям с трудом подавлял вожделение, охватившее все его могучее тело, и продолжал целовать Элинор. Он переходил от нежных, едва ощутимых поцелуев к торопливым и неистовым, но ни разу не попытался раздвинуть ее мягкие, податливые губы.

Подставляя свое лицо нежным губам Уильяма, Элинор думала о том, сколь многого в жизни ей еще не довелось изведать. Чувство, охватившее ее, было столь упоительно! Ей определенно нравились поцелуи мужа! Близость его крепкого, мужественного тела будоражила ее кровь. Она расстегнула крючки его камзола и стала гладить ладонями его широкую грудь, заросшую курчавыми волосами. Уильям замер от наслаждения, когда она прижалась щекой к его обнаженному телу. Член его восстал и, казалось, готов был прорвать плотную ткань рейтуз, но Уильям знал, что пока еще не должен делать попыток овладеть своей прелестной женой. Для того чтобы пробудить страсть, дремавшую в девственном теле Элинор, необходимы были еще несколько дней сдержанно-целомудренных любовных игр.

Уильям стал неторопливо расстегивать маленькие пуговки у ворота ее платья. Вот ладонь его нежно охватила одну из ее полных грудей. Щеки Элинор зарделись. Она протяжно вздохнула от наслаждения и еще теснее прижалась к мужу.

— Хотя супружескими узами сочетаются Ричард с Изабеллой, я не могу не чувствовать себя новобрачной, — прошептала она.

— Дорогая моя, ведь так оно и есть! — отозвался Уильям. — И когда архиепископ произнесет слова обета, мы с тобой тоже повторим их — так, словно мы с тобой обвенчаемся заново!

— Как это будет прекрасно! — проговорила Элинор, склоняя голову на плечо Уильяма. — Ведь я не помню ни слова из произнесенной мною супружеской клятвы! В памяти моей остался лишь наш с тобой разговор в моей спальне, то, как ты, обнажив свою грудь, показывал мне воинские приемы.

Уильям дотронулся подушечкой большого пальца до ее соска, и Элинор вздрогнула. Зрачки ее глаз расширились, дыхание участилось.

— О, прошу тебя, не надо! — взмолилась она.

Уильям снова охватил ладонью всю ее грудь. Тело Элинор расслабилось, она зевнула и сонно проговорила:

— О, если бы ты всю ночь держал меня в своих объятиях, Уильям!

Телом Уильяма безраздельно овладело вожделение. С каждым ударом сердца кровь болезненно пульсировала в его восставшем члене. Он решил, что, возможно, теперь настало время посвятить ее хотя бы в некоторые из тайн брачного ложа. Она была так податлива, разомлев в его объятиях, так доверчиво прижималась к нему!

Продолжая поглаживать ладонью ее грудь, он охватил другой рукой ее упругие ягодицы и поднялся с кресла. Его камзол распахнулся, и он прижал Элинрор к своей голой груди. Она обвила его шею руками и спросила:

— Куда ты меня несешь, Уильям?

— В кровать, — охрипшим от волнения голосом ответил он. В кресле было невозможно проделать то, о чем он мечтал в настоящую минуту. При мысли о том, что сейчас он неторопливо, бережно разденет Элинор и впервые в жизни увидит ее обнаженной, во рту у него пересохло. Он медленно поднялся по ступеням лестницы, прижимая к себе драгоценную ношу.

При каждом шаге его член прикасался к бедру Элинор, и это легкое касание подстегивало его и без того разгоряченное воображение. Сейчас он зажжет свечи и станет любоваться красотой ее юного тела, жадно ловить отражающуюся на ее лице смену чувств, которые будут владеть ею. Он станет бережно раздвигать ее бедра, целовать самые интимные участки ее тела. Превращаясь из девушки в женщину, она должна осознавать, что он боготворит ее. Он непременно сумеет выразить это словами, жестами, ласками, взглядами.

Войдя в спальню, Уильям бережно опустил Элинор на кровать и сбросил свой камзол. Он нащупал подсвечник на ночном столике и зажег свечи. В полумраке комнаты Элинор, распростертая на постели, показалась ему богиней, лишь мгновение назад сошедшей на землю. Руки его потянулись к лифу ее платья. Распахнув его, он склонился над ее обнаженной грудью и потянулся губами к ее соску. Запах ее тела будоражил его кровь. Внезапно сонный женский голос осведомился:

— Уильям, чем это ты занимаешься?

Он повернулся на звук этого голоса и обнаружил, что на соседней кровати, которая прежде показалась ему пустой, лежит его сестра Изабелла.

— Черт побери! — выругался он, но Элинор приложила к его губам свой тонкий пальчик, и Уильям вынужден был умолкнуть.

— Уходи отсюда! — зевнув, продолжила атаку Изабелла. — И как тебе только в голову пришло явиться сюда в четвертом часу утра и требовать, чтобы Элинор удовлетворила твое вожделение?! Стыдись!

— Ты ошибаешься, — холодно ответил Уильям. — Я просто проводил ее в спальню и уложил в постель. Спокойной ночи, леди!

Спустившись к завтраку, Элинор положила ладонь на плечо Уильяма и взмолилась:

— Прости меня, дорогой! Я не ожидала, что все кончится таким… таким недоразумением…

Взглянув в ее встревоженное лицо, Уильям от души расхохотался и усадил Элинор к себе на колени. Она поцеловала его в лоб и смущенно прошептала:

— Ты был так зол вчера ночью, когда уходил из моей спальни, оставляя меня там.

— Ничего! Когда мы избавимся от нашей незваной гостьи, я не выпущу тебя из постели целую неделю кряду! — пообещал он.

— Правда? Вот будет здорово!

— Погоди, ты еще попросишь пощады!

— Ни за что!

Уильям провел рукой по ее груди, которую выгодно обрисовывала плотная ткань утреннего платья.

— Вот и прекрасно! После бракосочетания в Вестминстере, во время которого мы повторим брачные обеты, у нас с тобой будет медовый месяц. Уверен, ни один жених на свете не любил свою невесту так пылко и нежно, как я люблю тебя, моя Элинор. — И он привлек ее к себе, впившись в ее губы страстным поцелуем.

— Уильям! — с негодованием произнесла Изабелла, входя в зал. — Своими бесконечными домогательствами ты изнуришь бедное дитя! — Щеки ее зарделись от смущения, но она все так же воинственно продолжала: — Ты ведешь себя словно необузданный юнец!

— Представь себе, находясь возле Элинор, я и чувствую себя юным, робким и неопытным мальчишкой! — И он заговорщически подмигнул жене. Она ответила ему счастливой улыбкой.

— Извини, дорогая, но я вынужден покинуть тебя. Меня ждут дела. — И Уильям встал из-за стола, отодвинув стул и убрав с колен полотняную салфетку.

— Уильям, ты слишком много работаешь! Вспомни, едва сойдя с корабля, ты отправился с докладом к Генриху, весь вчерашний день тебя не было дома, и вот теперь ты снова уходишь!

— Уж не хочешь ли ты сказать, что я слишком стар и что такая нагрузка мне не по силам? Неужто ты предпочла бы, чтобы я целыми днями грелся у очага и брюзжал по малейшему поводу? — И Уильям насмешливо изогнул темную бровь.

— Конечно нет! Но ведь тебе надо успеть сшить себе новый наряд к предстоящему торжеству. С тех пор как у нас обосновались провансальцы, придворная мода сильно изменилась. Нынче принято, например, носить разноцветные камзолы.

— Ради тебя я готов пойти на многое, дорогая, но даже ты не сможешь заставить меня обряжаться в пестрое тряпье, каким бы модным оно ни было! Пусть провансальцы изображают из себя петухов и павлинов, ведь этот пустоголовый сброд не годится ни на что иное.

Мы же, Маршалы, предпочитаем игнорировать их представления о моде и красоте.

— Не ручайся за всех Маршалов, дорогой! Вот Изабелла, к примеру, шьет себе подвенечное платье со шлейфом длиною в шесть футов! А каков будет мой наряд — это пока секрет, который я не открою даже тебе.

— Дорогая, все твои наряды безупречны, как и ты сама! Графине Пембрук всегда удается затмить красотой и туалетами остальных женщин!

Поднявшись на цыпочки, Элинор поцеловала его в щеку: