— Ты есть ты, который хочет стать "Я"! — торжественно отрезал Слад. — Неправда, ты согласился. Ты что. уже забыл? У тебя нет больше выбора!
— Нет?… — сокрушенно прошептал Цмип.
— Нет! Отныне, ты — просто никто, ты выпал из времени и пространства. Ты борешься с Членсом!
35
Везде и вовсю производилась работа, и Солнышко в это блистательно-жуткое время было не узнать. Всемерное строительство и трудоемкое исследование и раскрытие планетных недр, хранящих в себе необходимые вещества — материалы для орудий войны и соответствующему войне новому миру — захватили души и тела всех, уже почти полностью видоизменившихся солнышек, претворяя саму заторможенную жизнь, дух, атмосферу, своеобразный аромат высшей, всеобщей лени Солнышка в нечто совершенно иное — веселое, боевое, по-рабочему восхитительное, приятно-напряженное и в каждое мгновение интересное, — словно глобальный ливень тотального развития, действия и предстоящей отваги повсеместно низвергнулся на бывшую изнеженную, тупо услаждающую себя и своих обитателей почву этой реальности и превратил ежемиговую скуку примитивной, однообразной эйфории и одинаковости происходящего в радостную животворность и бурливость заполненных до краев бодрым созиданием будней, провозглашая, вместо вялого кайфа и унылости, дело, счастье и
труд!
Солнышки из ошеломленных новизной их нынешнего бытия нескладных попрыгунчиков стали уверенными в себе, устойчивыми, сильными субъектами, вполне освоившими свои тела и способности, и новую, главную, необходимую сейчас способность — работать. Они работали беспрестанно. превращаясь в ладных, мускулистых существ с натруженными верхними щупами, которым ничего более не требовалось от жизни — лишь только воздух для пищи и место для краткого отдыха.
Слад упразднил все их коричневые кубы, образовав четыре длинных. прямоугольных строения, называемых бардакками, в которых каждый из четырех сформированных Бедрилой отрядика проводил бессонную ночь — спать солнышки пока так и не научились. Один отрядик, над которым начальствовал солнышко Скрыпник, рылся в почву, вгрызаясь в грунт, и добывал оттуда золотую руду: для летальных тарелок, специальных орудий и глобальной пушки. Другой отрядик выплавлял эту руду в устроенной Сладом, опять-таки из почвы, высокой домне, от которой постоянно шел жар, и где вечно горел огонь. Этим отрядиком командовал Пашк. Третий отрядик, под руководством Сальника, изготовлял из полученного чистого золота всевозможные детали. А четвертый отрядик, во главе которого стоял Грудь, составлял из этих деталей собственно те самые вещи и предметы, которые и требовались.
Слад неустанно носился туда-сюда, руководя всеми коллективными действиями, черты в воздухе своими щупами разнообразные пламенеющие чертежи и следя за тем, чтобы они неукоснительно и точно выполнялись; Цмип же валялся в их, оставшемся без изменений, белом кубе, постоянно употребляя влагу, проводя так время до грядущих полетов и боев. Иногда он показывался перед начинающими уже соловеть от вечного труда солнышками, вяло махал своими четырьмя руками и пытался что-то благостно изрекать. Потом он обычно норовил куда-то упасть (один раз чуть не свалился прямо в жерло печи), и Слад, после таких его появлений, относил его буквально на себе обратно в куб. Сладу страшно не нравилось поведение и, вообще, вся нынешняя жизнь Цмипа, но он настолько был поглощен всеобщим производством, что ему, как будто бы, было совсем не до него, зотя он и бесконечно раздраженно высказывал Цмипу свое глубокое недовольство и злобную озабоченность.
— Ты стал омерзительным, — как правило, говорил он ему, как только его вносил, очумевшего от очередной дозы влаги, в куб. — Может, хватит уже? Что они про тебя подумают?… А?… «Мессия», тоже мне!.. Я запретил им все их любимые штучки, даже почву, а ты…
— Перестань, — слабо отмахивался от него Цмип, смотря в никуда заплывшими щелками своих счастливых глаз, демонстрирующих его бескрайнее блаженство. — Ты… сам мне это дал первый раз, сам виноват, и потом… есть же машинка времени… Вжик-вжик… И я готов. А пока ведь я не нужен, я ведь могу немножечко… отдохнуть, а?…
— Тьфу, мразь! — злобно кричал на такие, или подобные им, слова Слад. — Ты должен мне помогать, руководить ими тоже, а не балдеть тут втихомолку! Как ты вообще будешь способен бороться с Членсом?… Полуразложившийся… влагоед! Деградировал почтиполностью!
— отстань, — неизменно реагировал Цмип. — Членсу можно. а мне что?… Я ведь и хотел… разложиться, деградировать… я и не скрывал. Вообще, не хочу я никакого Членса, ничего я не хочу!.. Я уже достиг своей цели. Это — влага!.. Я хочу быть вечно
под влагой… Или же… послушай, а, может быть, эта Соль и в самом деле — лучше, круче?… Членс ведь не дурак… Надо попробовать…
— Вот и отними у Него Соль! — кипятился Слад. — Ты должен с Ним сражаться! И будет у тебя и Соль, и влага, и юдоль!
— Я… не хочу. Я ничего никому не должен. Я не виноват, что существует эта Соль и влага… Раз Членс так устроил, то мы, наверное, должны быть с Ним, а не против Него; я не желаю Его гибели. И вообще: почему нам должно быть плохо, если может быть хорошо?… Отстань, не хочу бороться с Членсом!.. Он мне ничего плохого не сделал. Может, Его вообще нет, ты же сам не знаешь! Ты так нервен… Выпей лучше влаги, расслабься…
— Да я должен все строить и показывать, пока ты тут балдеешь!.. — орал Слад. — Болван! Я вообще жалею, что не оставил тебя на… С тобой уже тогда было все понятно!
— Отстань… — повторял Цмип и погружался в вечную торжественность великих влаговых грез, в которых он царил над миром и был всем, кем только хотел. В облике жочемука он вечно ел и любил Яж, и это счастье не кончалось никогда… никогда… покудадействовала влага, а когда действие кончалось, Цмип тут же выпивал еще. Он решил, что нет нужды каждый раз прибегать к машинке времени; лучше все это подготовительное время здорово оттянуться на влаге, а потом уже полностью вернуться в свой сильный, прежний, здоровый облик.
И поскольку Сладу было сейчас, в общем-то, не до него, то, покричав, он оставлял Цмипа в кубе и шел к отрядикам солнышек, руководя ими вместе с Бедрилой, которого вовсю увлекла новая жизнь и работа.
Однажды утром он бодро вышел из куба, оставив там невменяемого Цмипа, и направился к первому бардакку, у входа в который его уже ждал казавшийся озабоченным Бедрила.
— В чем дело? — быстро спросил Слад.
— Ну… Ничего особенного, но…
— Говори четко! — приказал Слад.
— Да устали уже все, очумели. Конца не видно этой работе. Спать же мы не умеем! Солнышки не созданы для этого! Мы никогда не трудились, и у нас все было!
— Ха! Что
у вас было? Скука. лень. да почва! Я же вам дал цель, труд, счастье!
— Так-то оно так, но…
— Чьи это мысли? — подозрительно спросил вдруг Слад. — Кто зачинщик? Кто?
— Да многие так говорят… Пашем, мол, за какой-то вонючий воздух… А в отрядике Скыпника, который вгрызается в почву, некоторые по привычке эту почву и…
— Понятно, — мрачно сказал Слад. — Кто зачинщик?…
— Я не знаю! — честно ответил Бедрила. — Я их в наказание уже без воздуха оставил. — Вон там — в бардакке. А им плевать на этот воздух. И вообще, все уже опупели от усталости. Нужен какой-нибудь… выходной, что ли. Встают каждое утро по команде, и давай!
— Чьи это мысли? Твои, что ли? Ты тоже уже пробовал почву?
— Да нет, — испугался Бедрила, — нет, нет, я не знаю, чьи мысли, да ей-Богж…
— Ну-ка, выведи их всех в золотой разрез, а я понаблюдаю.
— Понял, — кивнул бедрила.
Он зашел в бардак, а Слад спрятался за ним, пригнувшись.
— Скрыпник, понимай солнышек, — скомандовал Бедрила. — Выводи в забой!
— Опять в забой! — послышался недовольный стрекот Скрыпника. — Солнышки только что из забоя, и опять в забой!
— Ты чего, не понял приказ?… Зочешь — сожгу?…
— Тьфу!.. Да жги, кому она нужна такая жизнь… Скука и то лучше!