— Я тоже не могу, — сказал Цмипкс. — Мне нужен денек.

— К чему денек, когда — вечность!.. — в яростном порыве воскликнуло яж. — Теперь я могу…

— Это — твоя моча? — спросил Цмипкс, мысленно указуя на благоухающую жидкость.

— Конечно! — восторженно вымыслило существо. — Я на ней еду. Моча — мочка — мочь. Мочка — это от сапожка, когда Доссь делает шню, она стрепечет сапожками, оставляя такие мочки, и они-то и есть вершины тайн. Они — в самом верху, они — самые малые, только я могу… Но я не могу…

— А обратно?

— Да!.. — сокрушенно подумало яж. — Понимаю, я должен обратно, спасать остальных, которых нет, или есть, но почему ж я, почему ж я, Господи, а, понимаю, ты спас самого тупорылого, чтоб показать, что всех остальных и подавно спасешь… Облагородь

какашку — а уж великая душа сама собою разумеется… Славьсь! Славьсь! Славьсь! Я не подкачаю.

— Я хочу обратно, — заявил Цмипкс.

— Господи?… — в ужасе вымолвило существо, затрепетав. — Сам в мир? Крушить, судить? Время пришло?

— Что есть время? — спросил Цмипкс.

— Ты знаешь! — любовно выпело существо.

— Нет, не пришло.

— Славьсь! Славьсь!

— Я хочу вниз — это вверх?

— Вниз, это для меня вверх, то есть, для тебя, то есть… Ну, вон туда, — существо указало шляпкой на далекое тусклое небо.

— Как же? — спросил Цмипкс.

— Я просто отцеплюсь — и все. Я ж держусь мочою за эту мочку. Я часто здесь бываю, но я не думал… Я не думал, не думал, не думал, о, радость думать, шмяк, шмяк! О, радость…

— Бери меня, — сказал Цмипкс.

— Я не могу, я ж тебя не вижу, только дымка, контуры, нереальность, величие.

— Возьми контур, — сказал Цмипкс.

Яж наклонило шляпку прямо к Цмипксу, поднесло свой красный квадратик к его неожиданно расцветшему радужным блеском тельцу, и тут же Цмипкс вдруг прыгнул вверх (или вниз) и приклеился к этому квадратику.

— Господи! — вославило существо.

— Отцепляйся, — приказал Цмипкс.

Существо с шумом зассало, выпуская из себя всю мочу. Затем раздался громкий всхлюп, и немедленно оно и Цмипкс стали падать ввысь, зависнув в пространстве между желтой плоскостью и таинственным нижним небом, за которым, наверное, скрывался некий мир. Цмипкс стал свободным и воздушным, словно вспомнив свое счастливое изначальное естество, и вдруг он дернулся, отклеиваясь от Яж, и стал падать в одиночку, ощущая мягкое струение пустоты вокруг и чувствуя неожиданный восторг. Яж свилось в подобие клубка, и из его утолщенной нижней части разлетались повсюду капельки мочи.

— Господи! — громко подумало Яж.

— Что там? — спросил Цмипкс.

— Звезда!!! — выкрикнуло падающее существо.

Тусклое небо приближалось, становясь каким-то сине-желтым, и в нем начинали проступать неясные светлые очертания. Вдруг возникло подобие горизонта, который ограничивал небо со всех сторон, и вокруг неба была желтая тьма. Раньше, с мочки, этот горизонт не был заметен и терялся в общем грязно-желтом небесном фоне, теперь же он напоминал выход из гигантского кратера, или же конец трубы смерти, по которой летит умершая душа. В Цмипксе разливалось блаженное чувство восхитительной неизвестности. Он слегка вращался вокруг собственной оси, приближаясь к концу этого неожиданного гигантского тоннеля: яркие контуры все более и более проступали там. Яж падало рядом, сверкая красным квадратиком. И тут, когда наступил миг вылета, и прекрасный грубо-песчаный

пейзаж возник повсюду, заменив собою тусклое небо, которое в него превратилось, и яркие малиновые точки проступили на склонах угловатых холмиков, поблескивающих под желто-серебряным светом, некая мощная сила мгновенно сжала Цмипкса, зачарованного тем, что он увидел, и остановила его путь в ослепительную, мертвенную, желтоватую бездну, разворачивая его зрючим зевом взад.

— Склага! — выдохнул пораженный Цмипкс тут же вспоминая свое наказание и суть. — Что это?

— Ты — шустр! — прогрохотал гигантский Склага, похожий на двугорбый пригорок. — Ты уже проявил Яж, встретив его, и собирался вылетать на старую Звезду. Ну-ну!! Ты — плох! Повезло ж!

— Что там? Где Яж?

— Я его отправил умненьким существом на планету Бязда — ты ж его преобразил, он же был скланью, а сейчас — умственник! Ты пробыл денек, я тебе возвращаю щупиньки, не шали, а сюда больше не появляйся. Ишь! Впрочем, ты и дорожки не найдешь пока…

— А что же это? Здесь раньше жили звезды?

— Да. Это проход, выход, мочка. Не думал я, что ты сможешь туда выгрести… Зачем ты?

— Но что это все?

— Пора назад, — сказал Склага. — Сейчас у тебя еще бздетство. Ты скоро все узнаешь. В учёбище. В учёбище. В учёбище.

13

— Звезд есть высшее на Звезде и вне Звезды, и мы все — звезды!

Так говорил в учёбище сучитель Валя, превратив себя в выпученно-яркий, угольчатый зоореол. Не было времени, бздетство навсегда, а в учёбище один миг, миг, миг!.. Звездючки воспаряли в полуквадратной зале, воспринимая всё. И Цмипкс и Тьюбющ, степенно расправив щупики, слушали мысленные вскрики сучителя, обращенные в их центры.

— Звезд есть самое из самых, победа над тягомутью тверднопородной, над срутиной тварческой; звезд есть творчество, а не убожество (у, божество!) бксстворчатое!.. Вы это знаете, но вы еще узнаете. Вот здеся наши щупики.

Валя выявил свои щупики, кокетливо пожурчав ими в радужном воздухе залы.

— Они могут сделать нас всем. Вы знаете!

— Мы — звезды!! — хором отозвались пученики.

— Могут завязать нас в виде жочемука или хни!..

— Звезды!!

— Могут обратить нас в стол, иль в дух.

— Звезды!!

— Могут лишить нас формы, нюха, низа.

— Э!

— Могут слить нас, как жидкость, в водную эсфирь мира.

— О!

— Могут подтянуть нас к виду сфермы вселенской.

— Э!

— Могут показать нас, как блюдей с таинственными тарелочками на усах!

— Э!

— Мы можем все! Мощь наша — зассуга наша древнистая, она — добро! Но было другое время, — так было не всегда.

14

Учёбище представляло собой ворончатый провал света в предельнорадостном мире Звезды. Бздетство можно стряхнуть с себя, словно пыль галактик — так! Сучитель Валя сократился до зияющей точки самого себя, сотворив щупиками небольшие пппппарты. Он ыговаривал, остальные внимали.

— Когда время билось потайной механизмой мирской, звезды назывались зездами. Или сездами, как хотите. Они выглядели, будто четырехшуястый ворсянник, пять бошечек, колесики-ножки и глубинная высшая устремленность. И они уничтожали самих себя, чтобы достичь свободы и труда. Бакаления и бакаления срабатывали они свой окружной пейзаж, напоминающий бездуховную красоту. Сверху зезды выглядели кривыми небольшими плевочками, но они были тверды! Это был яростный народчик, вдыхающий газы родной планеты.

Низшие существа также обитали там. Зезды вмазывали их своими порами. Они сжирали души этих существ, дабы поддержать свое бытье.

— Прекрасно! — неожиданно для всех вякнул Цмипкс.

— Да! — хрякнул Валя. — Но нет! Это была убожественная гнусь, а не божественная жизнь, как сейчас!

— Мы — звезды! — какнули все.

— Звезды!! — образовав щель на своих щупиках повторил сучитель. Пученики пульсировали красным счастьем от экстаза.

— Это было крученое, порченое, верченое времешко, в котором царила смерть! И были тогда трупики, а не щупики, зезды становились жочемуками, и не было выхода из того маразма бытийственности! Вам по духу моя элекция?

— Э! Э!

— Кровяно-буйственные бугорки окутывали поверхность планетки, будто псарные цветки мучающихся засором рощ. Испарения гнильственности выпукивались над почвяной горизонталью нашей бывшей домовухи. Обиталище наше было мразно-желтым, как склиз мирового

безобразья. Но мы стремились ввысь!

— Мы — звезды!

— Мы солились и солились, и наши вздохи достигали шестерен Бога! Или Богжа, как хотите. Мы обратились, и овраг святости разрезался пред нашими грешняковыми взглядами. Мы самосожрались за преображение своих личностных душ. Мы взмахнули чучей и