Сразу после ужина я отправила группу спать, а сама вышла в сад. Усевшись под вишней прямо на землю, расслабилась и стала слушать белый шум. Сосредоточиться было трудно, мысли осаждали голову, тело после полутора суток в поезде слегка покачивало. До боли в висках я вслушивалась в окружающие звуки, их было мало, совсем не за что ухватиться. Цикады, шелест ветра в ночных листьях… все. Два звуковых ощущения, две точки пространства, они дробились и множились, распадаясь на мельчайшие частицы. Я нырнула вглубь сознания и пошла сквозь эти частицы внутрь темного, задымленного коридора с высоким куполом. Где-то вдали маячил белый светлячок, я летела за ним, и вот, наконец, он превратился в кокон белого света. Я вошла внутрь. Внезапно ночь развернулась передо мной бескрайней степью и бесконечным небом; в нем высоко и пронзительно пели звезды. Я сузила фокус сознания, приблизила землю и увидела Калитвинский хутор. В доме хозяев свет уже погасили, но знахарка еще не спит, творит молитву на сон грядущий. Темно и в пасечной времянке, время от времени там раздаются взрывы хохота: парням никак не угомониться. В доме-лечебнице горит окно; лежа на кроватях, девчонки вполголоса делятся какими-то своими секретами. Я вгляделась в их лица и — молниеносным броском унеслась в степь, где черным глазом полузаросшей воронки уставился в небо древний курган. Я зависла над глазом; воронка стала оживать, расширяться, расти вглубь; курган открылся, и на меня посмотрело нечто… Я резко открыла глаза и тут же больно треснулась головой о ствол вишни — меня отбросило назад с такой силой, будто отпустили натянутую до предела тетиву. Спать пришлось на боку — на затылке налилась шишка. Впрочем, боль не волновала меня, главное — решение было принято.
Глава 11. Путь Спаса
В семь утра мы должны были отправиться к кургану. Чтобы успеть позавтракать и собраться, я завела будильник на пять тридцать. Однако встать пришлось гораздо раньше: около четырех меня разбудила целительница. По ее виду я поняла: что-то случилось. Накинув халат, я выскочила на крытую часть веранды, где спали девчонки. Яркий свет ударил по глазам, и в ту же секунду мне открылась ужасная картина. Обе девицы валялись на постелях без сознания, лица их распухли и были покрыты багровыми пятнами. В первый момент мне показалось, что они мертвы; от этой мысли меня прошиб холодный пот, сердце ухнуло в бездну. Потом я заметила, что они все-таки дышат, хотя и с большим трудом.
— Что с ними? — спросила я целительницу. Во рту пересохло, язык еле ворочался, словно ватный.
— Амброзия цветет. Типичная реакция северян, — объяснила она. — Не волнуйся. Скорая едет. Я уже вколола им хлористый кальций, так что отека легких быть не должно.
Спокойный голос знахарки привел меня в чувство.
— И что мне теперь делать?
— Что тебе надо, то и делай. В больницу с ними Федор съездит. А ты работай и ни о чем плохом не думай. С девчатами твоими все хорошо будет.
«Скорая» приехала довольно быстро. Обеих девушек, уже пришедших в сознание, уложили на носилки, кое-как разместили в салоне допотопного «Уазика». Возле них на деревянной скамеечке примостился Федор; машина развернулась, и, подняв песчаную поземку, унеслась в степь. До всеобщего подъема оставалось полчаса (парней я решила не будить раньше времени).
Домна Федоровна согрела чай. За столом я спросила ее, есть ли связь между принятым мной решением и тем, что девчонки теперь уже точно не смогут заниматься раскопками.
— Между тем, что происходит внутри тебя и тем, что случается снаружи, всегда есть связь. Даже если тебе кажется, что ее нет. Я ж тебе говорила, Спас все устроит.
— Домна Федоровна, после того, как вы мне рассказали, что знание ваше ко мне должно перейти, я все время думаю, что мне с ним делать? Вот вы — лечите. А мне Спас для чего нужен?
— Казачий Спас, доня, у каждого свой. Для тебя Спас это Путь.
— Путь в смысле, некая миссия, жизненное предназначение?
— Ну уж сразу и миссия, — знахарка улыбнулась тепло и иронично. — Путь это Путь, вот и все.
— Но что это такое — Путь? Дело, которому я должна посвятить жизнь? Исследовать его? Что я с ним делать буду? А если не буду делать, то что?
— А что можно делать с дорогой? С обычной дорогой, неважно, асфальтированной или проселочной? — начиная сердиться, спросила, в свою очередь, ворожея. И сама же ответила:
— Ездить, ходить, путешествовать, направляться из пункта А в пункт Б, наконец. Ну, если хочешь, можно, конечно, и «исследовать», но зачем тебе исследовать состав асфальта, кривизну изгиба или угол наклона дороги? Зачем тебе это, если все уже до тебя исследовано и проложено? Просто есть путь, и у тебя только одна задача — решить, пойдешь ли ты по нему, или нет.
— А если не пойду, тогда что?
— Тогда ты пойдешь по другому пути, но будет ли тот, другой путь твоим, вот в чем вопрос.
— Как же мне узнать, какой путь — мой?
— Да очень просто. Когда ты на своем Пути, жизнь твоя течет мудро и упорядоченно. Все случается само собой и так, как тебе надо: все, что ни делается, все к лучшему.
— То есть, девчонки ни с того ни с сего стали страдать аллергией именно потому что им нельзя было идти к кургану, и я решила, что они не пойдут? Мне не пришлось ничего делать, разговаривать, убеждать, приказывать… Все случилось как будто извне… Я, кажется, поняла! Путь — это выбор, да? Когда выбираешь правильно, все остальное он делает за тебя?
В ответ знахарка только приподняла кончики рта.
Пожелтевший курган встретил нас розоватым рассветным сиянием. Воронка была почти скрыта в зарослях амброзии. Парням я велела разбирать рюкзаки чуть поодаль и ждать, пока я не позову. Мы с ворожеей пошли к подножью кургана. Она опустилась на колени, наклонилась вперед и вцепилась ладонями в сухую землю. Кажется, она что-то шептала, но ни звука не было слышно. Видеть ее лицо я не могла: оно было спрятано под бахромой платка. Так продолжалось довольно долго, пока солнце не уперлось мне между лопаток. Спину охватило горячее тепло, я тут же взмокла. «Днем будет пекло еще то», подумала я.
Тут знахарка оторвала руки от земли, поднялась и повернулась ко мне. С ее смуглого лица ушел румянец, его сменил какой-то болезненный землистый цвет. Я испугалась:
— Домна Федоровна, с вами все в порядке?
Она не ответила, только махнула рукой ребятам, чтобы подходили.
Три оставшиеся июльские недели пронеслись как один день. Солнце, казалось, в этом году било все возможные рекорды. Погода стояла сухая и нестерпимо жаркая; каждый день столбик термометра поднимался выше 50 С°. Днем мы прятались в прохладных хатах или ходили купаться на реку, на то самое место, где мы с Домной Федоровной переплывали Маныч. (Во всех остальных местах река почти кипела, и лишь здесь теплую, словно каша, воду, ниточками свежести разбавляли прохладные ключи.) Копать мы могли только утром, с рассвета до полудня, и пару часов вечером, пока солнце не коснулось краем горизонта.
Предвидение знахарки оправдалось: могильник и в самом деле оказался трехслойным. Мы успели добраться только до сложенных крест-накрест мужских костей с фрагментами боевого облачения (их мы, по понятным причинам, трогать не стали). Взрыв, произведенный черными следопытами, добрался до самого раннего захоронения, перемешал слои, и более древние артефакты мы находили порой на самом верху. По четырем сторонам света, как и было сказано, лежали конские кости; примечательно, что черепами были отмечены Восток и Запад. Это говорило о том, что монголы основными направлениями движения считали именно их, а не Север и Юг, как принято у нас, европейцев.
Раскопки велись без приключений и тревог. Студенты были вполне довольны экспедицией. За исключением, конечно же, девчонок, которым пришлось жить в станице, почти все время находясь в полусонном состоянии. (Чтобы купировать приступы аллергии, они принимали в огромных дозах антигистамины). Впрочем, занятие нашлось и для них: я поручила девчатам вести документацию. Таким образом, свободного времени у меня было довольно много. Пережидая дневную жару, мы уединялись с целительницей в летней кухне или в ее кабинете; обучение продолжалось. Из-за раскопок у меня не было возможности выполнять утренние и вечерние техники — «родничок», «пульс пространства» и «белый шум». Поэтому я старалась восполнить практические пробелы теоретическими знаниями. Я закидывала знахарку вопросами, более всего меня интересовало, что же такое Путь. Целительница отвечала с показной строгостью, но я быстро поняла: на самом деле она не сердится на меня за эти вопросы.