XXX

Христенек проехал Европу благополучно и около половины марта был уже в Москве, где находилась, еще с января, императрица с двором и высшими правительственными лицами. Петербургом управлял тамошний генерал-губернатор, генерал-фельдмаршал князь Александр Михайлович Голицын.[67]

Получив известие, что "всклепавшая на себя имя" находится в руках Грейга, императрица 22 марта написала два рескрипта: один графу Алексею Орлову, другой князю Голицыну. Орлова, находившегося еще за границей, она благодарила за искусное задержание самозванки, а князю Голицыну писала, что женщина, выдающая себя за дочь покойной императрицы Елизаветы Петровны, со свитой своею задержана на русской эскадре, с которою контр-адмирал Грейг придет в Ревель или в Кронштадт, как скоро лед дозволит кораблям войти в рейд. Императрица на всякий случай приказала приготовить в Ревеле надежное темничное помещение, если же корабли придут в Кронштадт, то всех арестантов велела принять у адмирала князю Голицыну и тайным образом, без малейшей огласки, препроводить в Петропавловскую крепость. Князю же Голицыну поручено было и производство допросов как самой пленницы, так и ее спутников.

Бумаги, взятые графом Орловым в Пизе и отданные Грейгу, адмирал из Кадикса или из Плимута наперед отправил в Россию. Императрица приказала князю Голицыну внимательно рассмотреть их и донести, кому принадлежит затея выставить на политическую арену самозванку. При этом Екатерина писала, как о достоверно известном, что "всклепавшая на себя имя" выдавала себя за сестру Пугачева. Государыня послала князю Голицыну и полученные ею еще прежде от Орлова документы. Почти за месяц до прибытия Грейга в Кронштадт фельдмаршал уже рассмотрел бумаги, относившиеся до самозванки, и составил из них извлечение (19 апреля). Таким образом еще до прибытия пленницы в Россию, по ее бумагам, князю Голицыну были уже известны почти все ее похождения.

Вскоре по отплытии русской эскадры от итальянских берегов разнесся в Тоскане слух, распространившийся потом и по всей Европе, будто она отправилась в Бордо, и в то время, как находилась во французских водах, граф Алексей Григорьевич собственноручно умертвил принцессу Елизавету. Это еще более усилило раздражение итальянцев против гостившего еще у них Орлова. Но слух был несправедлив: графа Орлова вовсе не было ни в Бордо, ни на эскадре, а принцесса, хотя и сильно больная, 11 мая была привезена в Кронштадт.

Во время плавания до английских берегов она была спокойна. Она все еще надеялась, что в английском порте, где должны будут остановиться корабли, страстно любимый ею русский богатырь, граф Алексей Григорьевич, непременно освободит ее. Уверенность в его преданности ни на минуту не покидала несчастную женщину. В Плимуте корабли действительно остановились. Еще при отплытии их из Ливорна граф Орлов писал в Лондон к находившемуся там русскому посланнику, чтобы заблаговременно сделаны были им распоряжения к снабжению русского флота всем, что будет для него нужно. Поэтому остановка в Плимуте была непродолжительна. До тех пор принцесса не теряла надежды на освобождение, пока не узнала, что эскадра поднимает якори, чтоб идти в Балтийское море. По всей вероятности, она в то же время узнала и о том, как коварно поступил с нею граф Орлов. Она поняла теперь, с каким легкомыслием вдалась в обман, и мрачная будущность представилась ей во всем своем ужасе: Сибирь, вечное заточение в каземате и, может быть, даже позорная смерть ожидала ее впереди. Сначала принцесса пришла в бешенство, но ненадолго. Силы оставили ее, она лишилась чувств и так долго находилась в обмороке, что врачи опасались за ее жизнь. Ее вынесли на чистый воздух, на палубу. Когда она пришла в себя, обычная энергия возвратилась, она вскочила и стремительно бросилась к борту, чтобы спрыгнуть в стоявшую подле адмиральского корабля английскую шлюпку. Пленницу удержали, и Грейг учредил за ней строгий надзор; особо назначенные люди ни на шаг не отходили от несчастной. Это было необходимо: принцесса несколько раз хотела броситься в море и несколько раз другим образом пыталась лишить себя жизни. Грейг должен был оставить Плимут ранее, чем предполагал: по его замечанию что-то очень много любопытных стали посещать его корабль, и из расспросов незваных гостей было видно, что они догадываются о заключении в одной из кают корабля "Трех иерархов" таинственной пленницы. Избегая возможных случайностей, адмирал поспешил отплытием. Не легко было Грейгу. "Я во всю жизнь мою никогда не исполнял такого тяжелого поручения", писал он к графу Орлову.

Когда корабли находились в английских водах, обманутая Орловым женщина почувствовала свою беременность. Она носила сына своего предателя.

Апреля 18 русская эскадра была в Зунде. Льды задержали ее в Балтийском море, и корабли не ранее 11 мая могли бросить якори в Кронштадтском рейде. Исполняя приказание графа Орлова, Грейг никому не выдавал пленницы. Офицерам и матросам, под страхом строжайшего наказания, запрещено было говорить о ней. В самый день прихода в порт адмирал послал в Москву донесение императрице о благополучном прибытии эскадры в Россию.

Из подмосковного села Коломенского, где жила тогда Екатерина, 16 мая послано было следующее собственноручное повеление адмиралу:

"Господин контр-адмирал Грейг. С благополучным вашим прибытием с эскадрою в наши порты, о чем я сего числа и уведомилась, вас поздравляю и весьма вестию сею обрадовалась. Что ж касается до известной женщины и до ее свиты, то об них повеления от меня посланы господину фельдмаршалу князю Голицыну в С.-Петербург, и он сих вояжиров у вас с рук снимет. Впрочем, будьте уверены, что служба ваша во всегдашней моей памяти, и не оставлю вам дать знаки моего к вам доброжелательства. Екатерина. Мая 16 1775 года. Из села Коломенского, в семи верстах от Москвы".

Грейг исходатайствовал у императрицы дозволение приехать в Москву. Екатерина согласилась и удержала его при себе до торжества, назначенного на 10 июля для празднования Кучук-Кайнарджиского мира. В этот день усердный Грейг произведен был в вице-адмиралы, через месяц назначен главным командиром Кронштадтского порта, а через год получил Александровскую ленту. Граф Алексей Григорьевич Орлов также приехал из Италии к празднеству и был принят Екатериной хотя милостиво, но с заметною холодностию. Его военные заслуги были вознаграждены: в день торжества он получил прозвание Чесменского, похвальную грамоту, серебряный сервиз и шестьдесят тысяч рублей. В Царском Селе в честь его воздвигнут памятник из цельного уральского мрамора, а на седьмой версте от Петербурга, в воспоминание Чесменской победы, церковь Иоанна Предтечи и при ней императорский дворец в азиатском вкусе, с наименованием Чесмы.[68]

Но, несмотря на усердие графа Алексея Григорьевича Орлова, оказанное при захвате "всклепавшей на себя имя", несмотря на пожалованные ему награды, кредит Орловых с этого времени упал окончательно. Граф Орлов-Чесменский не возвратился с двором в Петербург, он остался в Москве, где жил до последних годов царствования Екатерины, ведя жизнь роскошную и разгульную, о которой до сих пор сохраняются в Москве предания. Чуть не ежедневный пир на весь мир, роговая музыка, цыганы, песенники, медвежья травля, конские скачки, кулачные бои, дикий разгул — вот в каких занятиях "отдыхал на лаврах" герой чесменский. О судьбе обманутой им принцессы он, по всей вероятности, не знал ничего верного, и когда через одиннадцать лет после того, как он захватил ее в Ливорно, в Ивановском монастыре помещена была настоящая княжна Тараканова, граф Алексей Орлов, как говорит предание, никогда не ездил мимо этого монастыря, полагая, что там томится в заключении его жертва, некогда любившая его страстно, предавшаяся ему беззаветно и так ужасно обманутая его притворною любовью.