П. А. Черников, первый бургомистр Краснодона, показывал, что Мельников однажды пожаловался ему, мол, раньше пачки махорки хватало на несколько дней, а сейчас курит одну папиросу за другой, так как был на страшной операции, бросали в шурф арестованных…

После расправы каратели возвращались с «трофеями»: почти каждый нес кожушок, валенки или шапку — фашистскую «плату» за кровавые злодеяния.

Полицейский Бауткин на очной ставке с Подтынным рассказывал: «В тот период, когда молодогвардейцев расстреливали и сбрасывали в шурф шахты, как-то утром я пришел в полицию и заступил на дежурство. В одной из комнат, где до этого сидели девушки из „Молодой гвардии“, я увидел Подтынного, который вместе с Мельниковым и другими полицейскими делили вещи расстрелянных».

Конечно же, после всех этих злодеяний преступникам оставалось одно — бежать вместе с хозяевами. Они уже поняли: пересидеть неделю-другую в городе не удастся. Мужество советских людей, казненных ими молодогвардейцев было самым красноречивым свидетельством того, что фашисты не смогут победить в этой войне.

И вот нами обнаружен и опрошен бывший полицейский из Краснодона Нечай, через которого удалось уточнить, каким путем отступали подразделения карателей. Причем он назвал еще девять бывших полицейских, которых предстояло разыскать и опросить.

В результате кропотливой работы был определен маршрут бегства: село Селезневка, что недалеко от Коммунарска. И там под руководством Подтынного Мельников продолжал нести службу полицейского. Он принимал участие в облавах в селах и на шахтах, задерживал советских воинов, попавших в окружение. В поселке Уткино им было убито два наших солдата, а один задохнулся в шахте от газов, отказавшись сдаться. Несколько задержанных солдат были отправлены в лагеря.

И отсюда, боясь ответственности за совершенные преступления, Мельников бежит в город Дебальцево Донецкой ооласти и там вступает в гитлеровскую армию. В то время фашистам нужны были больше не каратели, а солдаты… Дальнейший путь отступления: Запорожье — Хортица — Николаев — Одесса — Александров. Последний раз видели Мельникова у села Манзир. После проведения Советской Армией Ясско-Кишиневской операции многие полицейские были захвачены наступающими войсками или оказались в тылу. Не исключалось, что Мельников мог быть призван в действующую армию, как это произошло с тем же Нечаем.

Мы установили десятки наших воинских подразделений, дислоцировавшихся в районе села Манзир. Особое внимание обращалось на запасные части, которые формировались в конце 1944 — начале 1945 годов. Наконец, было доказано, что И. И. Мельников проходил службу в 596-м полку в звании ефрейтора. Но в августе 1945 года часть была расформирована.

Все предстояло начинать сначала. Вновь через архивы розыскиваем сослуживцев И. И. Мельникова. Ответы необнадеживающие: «Не прибыл», «На учете в военкомате не состоит», «Умер в… году». Одновременно ведется розыск их родных и близких. Пусть подскажут, где живут ныне бывшие солдаты.

И вот в Киеве найден сослуживец разыскиваемого — Минин. Да, Ивана Мельникова помнит, приметы совпадают, рассказывал, что работал на шахтах, всю войну был на фронте, семья погибла в период оккупации. Минин назвал еще несколько фамилий солдат, которые могут знать Мельникова, так как в последние дни перед расформированием они работали в одной бригаде в городе Хмельницке на овощной базе.

Снова поиск, снова ответы: «Не помню», «Не знаю», «Не состоит на учете в военкомате», «Умер». В мае 1962 года нашли бывшего офицера Вакарева, который назвал еще несколько офицеров полка, причем не точно — Лицовский, Бойцовский, Войцеховский. Опять розыск…

Поступают ответы и о розыске Мельникова — Херсонская область — 10 человек, сходных по облику и данным, Николаевская — 9, Ростовская — 25. Итого — несколько сотен. Но ведь каждого из них необходимо было проверить, это мог сделать лишь человек, знавший И. И. Мельникова!

Снова запросы по областям и неутешительные ответы из Полтавы, Тбилиси, Днепропетровска, Одессы…

Вдруг нам, в областное управление КГБ, пришло срочное сообщение из Краснодона. Одна из женщин отдыхала в Одессе и на рынке якобы видела торгующего овощами Мельникова. Но ведь Одесские паспортистки ответили, что такой не проживает!

Даем новый запрос в Одессу, теперь уже в военный комиссариат. Наконец, 16 марта 1965 года из Одесского облвоенкомата поступил ответ и приложенная к нему учетная карточка на Ивана Ивановича Мельникова. Да, до 1963 года состоял на учете в Раздельнянском райвоенкомате. При графическом исследовании его рукописи было дано заключение: почерк имеет полное сходство с почерком разыскиваемого.

…И вот мы с Сергеем Степановичем Терещенко летим в Одессу. В Великомихайловском райотделе милиции начальник, еще раз сверившись с данными паспортного стола, подтверждает: такой не значится.

— А на хуторе Три Криницы?

— В колхозах паспортный режим не введен, да я ведь оттуда родом, отец там до сих пор живет…

— А Иван Мельников?

— Иван Мельников, так это ж его сосед…

Жены Мельникова — он успел завести здесь новую семью — дома нет, где-то в поле. Да и весь хутор будто вымер, весенний день, как и летний, говорят, год кормит. Иван же дома, спит, на столе самогонка, закуска. Разбудили, начальник милиции представил нас. Иван враз протрезвел: «Я ждал вас каждый день…»

Пока шел обыск, свечерело. Весть о нашем приезде быстро облетела хутор. У дома собрались все — от мала до велика. Когда выводили арестованного, селяне потребовали: объясните, за что?

Я ответил: «Вы о Краснодонской „Молодой гвардии“ слышали? Это один из ее палачей».

Тогда одна из женщин не выдержала: «Знаете, как мы его между собой звали? „Полицай“! За злость…»

Было это 14 мая 1965 года, через несколько дней после всенародного празднования двадцатилетия Великой Победы.

Три дня переполненный Дворец культуры имени «Молодой гвардии» города Краснодона, где проходило заседание выездной сессии судебной коллегии по уголовным делам областного суда, пылал гневом. Чувства присутствовавших понятны. Можно ли быть спокойным, когда перед тооой раскрываются все новые и новые страшные картины преступлений фашистских выродков и их прислужников?!

Бывший полицейский И. И. Мельников то подтверждает свои предыдущие показания, то отрицает их, уклоняется от прямых ответов. В полицию, оказывается, пошел, потому что нечем было кормить двоих детей. Но потом двадцать два года и не вспоминал о них. Издевался над своими жертвами, потому что, оказывается, был такой порядок. В расстрелах участвовал потому, что за отказ мог поплатиться сам.

Мне были знакомы эти доводы бывших карателей — то злобные, то недоумевающие, то претендующие на философичность. Ссылки на вынужденность, на давление обстоятельств. Все так, от легкой жизни в холуи не полезешь. Но за роковой чертой предательства спасения уже не было.

Стальные челюсти фашизма, а значит, ненависти к человеку разгрызали и не такие орешки. Оставалось одно: неуклонно погружаться в трясину. Нескончаемая агония человека, чужого на своей земле, говорящего не своими словами…

Вот эту философию, списывающую преступления на стихию обстоятельств, устраняющую персональную ответственность за совершенное им, мы и опровергали семь долгих месяцев следствия, разыскивая все новых и новых свидетелей, документы, неопровержимые улики.

Был ли выбор у Ивана Мельникова? Да, был. Он мог оказаться среди подпольщиков, среди партизан, наконец, просто игнорировать «новый порядок», как сотни тысяч людей, оказавшихся на временно оккупированной территории. Он сам выбрал свою мишень. И вместе с надетой на руку полицейской повязкой перестал существовать как человек.