«Гулянка» быстро закончилась. Зато на следующее утро появился начальник разведшколы. Распорядившись убрать из особняка все оставшееся спиртное, он сказал Малову:
— Молодец, я тобой доволен. Если заметишь, что Казачук струсил или готов переметнуться к коммунистам, приказываю застрелить его.
«Кажется, последнюю проверку прошел», — с облегчением подумал Александр.
12 сентября 1944 года.
Полевой аэродром в районе города Краков.
Обер-ефрейтор Рудик не отходил ни на шаг.
Сопровождающие в последний раз инструктировали, наставляли, задавали контрольные вопросы, а обер-ефрейтор проверил парашюты, оружие, снаряжение и молча стоял за спиной, словно сторожил, чтоб подопечные не сбежали перед погрузкой в самолет.
Малов, одетый в советскую офицерскую форму, просматривал выданные ему документы.
Один комплект — на имя младшего лейтенанта Иванова Александра Федоровича, командира взвода 1178-го стрелкового полка 350-й стрелковой дивизии. Этим, наставлял инструктор, нужно пользоваться после приземления и на маршруте по советскому тылу. Второй комплект — на имя Иванова Александра Федоровича, но уже сержанта того же полка, предназначался для перехода линии фронта на немецкую сторону после выполнения задания.
Район выброски — 6–7 километров северо-восточнее города Сандомир. Если самолет попадет там под зенитный обстрел, выброска переносится в район города Тарнобжег. Главная цель — выяснить, не готовит ли советское командование на этом направлении новое наступление. Если готовит, то в каком месте, когда, какими силами.
С каждой минутой Александр все больше волновался. Вдруг Рудик заподозрит, прочтет его настоящие мысли. Или произойдет что-то непредвиденное. Его увезут отсюда, и рухнут надежды на возвращение на родную землю.
Около полуночи поступило распоряжение грузиться в самолет. Малов, собрав волю в кулак, старался контролировать каждый свой шаг, каждый жест, каждое слово…
Казачук выбросился около Сандомира. Малов не успел — самолет обстреляли зенитки, и сопровождающий закрыл люк.
Несколько минут полета до запасного района показались Александру вечностью. Наконец, люк открыт.
Малов стремительно шагнул за борт.
Долгожданный шаг на Родину…
13 сентября 1944 года.
Приземлившись, Малов закопал парашют, приметил место, сориентировался по карте и вышел на шоссе.
Тихая ночь уже клонилась к рассвету, и под стать окружавшему покою на душе было светло. Добрался. Теперь — действовать по плану, который вынашивал в течение последнего месяца.
Пустынно на шоссе. Наконец заурчал автомобильный мотор. Попутный грузовик остановился. Офицер, сидевший с шофером в кабине, мельком взглянул на документы Малова и кивнул на кузов, мол, забирайся быстрее.
Александру хотелось расцеловать и офицера, и шофера — первых встреченных им советских воинов, сразу же открыться, рассказать о себе.
Но сдержался — нельзя. Сведения он должен передать в руки контрразведчиков.
Въехав в село, машина остановилась.
— Слезай, младший лейтенант, — сказал офицер. — Ищи штаб своей дивизии здесь.
И, попрощавшись, уехал.
Рассветало. Село уже проснулось. Малов огляделся по сторонам и окликнул проходившего мимо солдата:
— Где расположен отдел контрразведки «Смерш»?
— Не знаю, — ответил тот.
— А штаб дивизии?
— Тоже не знаю. Да вы зайдите туда, — солдат показал на дом в отдалении. — Там политотдел, объяснят, что и где находится.
Малов направился к дому.
Поднявшись на крыльцо и войдя в комнату, увидел молодого майора в расстегнутой гимнастерке, брившегося за большим обеденным столом.
— Товарищ майор, разрешите обратиться?
— Слушаю вас, младший лейтенант.
— Разрешите закрыть, дверь?
— А в чем дело?
Малов прикрыл дверь, расстегнул ремень и положил: кобуру с пистолетом на стол.
— Примите, пожалуйста, оружие и сообщите в «Смерш», что сержант Малов, раненный и плененный в октябре сорок третьего года, после окончания разведшколы абвера из плена прибыл!
Офицер схватился за телефонную трубку…
Первая беседа с советскими контрразведчиками длилась более десяти часов. Чекисты не раз предлагали прервать разговор, чтобы Малов отдохнул, собрался с мыслями и силами, но Александр просил, умолял не останавливаться. Накапливая сведения о разведшколе, он не мог делать какие-либо записи или заметки, полагался лишь на память н теперь, находясь среди своих, опасался забыть что-нибудь важное.
Он диктовал и диктовал данные о разведшколе абвера, методах ее работы и обучения контингента, о курсантах, которые ее закончили или еще учатся. Когда без запинки изложил сведения о 23 инструкторах и сотрудниках школы — от цвета глаз до характерных особенностей речи и мелких привычек, — один из чекистов даже присвистнул:
— Ну и память у парня!..
По указанным Меловым месту выброски и приметам Казачука быстро арестовали. На счету Александра появился первый обезвреженный агент гитлеровцев.
16 сентября 1944 года.
Молчаливый солдат охраны принес котелок каши, краюху хлеба и чай в алюминиевой кружке. Есть не хотелось, и когда в землянку зашел офицер-оперативник, завтрак стоял на столе нетронутым.
— Со вчерашним вопросником управились? — поздоровавшись, спросил офицер.
— Готово, — Малов протянул стопку исписанных листов бумаги с ответами на вопросы, полученные накануне вечером.
— Хорошо, — бегло проглядев бумаги, сказал офицер. — Теперь поработайте с этим вопросником. И постарайтесь поподробнее, поточнее, вспомните все о радиослужбе школы.
— Опять писать? Сколько же можно? День писал, второй писал…
— И еще будете, сколько потребуется. Позавтракайте и — за дело.
Малов тяжело вздохнул:
— Кусок в горло не лезет.
— Что так?
— Кажется, мне не верят. Ведь как я рвался из плена, в концлагерях, у абверовцев мечтал только об одном — выбраться бы к нашим. Все вынес, все стерпел, чтобы бежать из плена. Сам пришел к вам, рассказал все, как было. Почему же мне не верят?
Оперативник сел напротив, снял фуражку.
— Обиделся, значит, сержант? — спросил он, глядя на Малова в упор. — Доверия требуешь? А на каком основании? Давай посмотрим на факты трезво. В плену был и из лагеря вышел живым. К нам ты явился не из парка культуры, из разведшколы абвера, а там работают далеко не профаны. Такие вот факты, Малов.
— Вы все про факты, товарищ оперуполномоченный. На высотке под Альберя мне о них думать было некогда, там в окопе я был один, некому подтвердить, как меня ранило, как попал в плен. И что у гитлеровцев есть моя подписка — тоже, как вы говорите, факт. Но расписка — всего лишь уловка, без нее бы фашистов не провести, а присяге я не изменял никогда, и это — самый главный факт. Чем доказать — не знаю, но прошу поверить мне и отправить на передовую, чтобы кровью…
Офицер покачал головой:
— Все это — слова, Малов. В разведке же эмоция противопоказаны. Пока вас ни в чем не обвиняют и хотят докопаться до истины. Где гарантии, что вы не засланы абвером для дезинформации или для организации агентурной игры против нас? Вы проситесь на фронт, это похвально и понятно, однако провалившемуся агенту тоже желательно попасть на передовую, чтобы улизнуть на ту сторону.
— Так что жо мне делать? — в отчаянии воскликнул Александр.
— Набраться терпения и стараться помочь нам в проверке всех ваших обстоятельств, — ответил офицер и подвинул Малову котелок. — Ешьте, пока не остыло окончательно, и принимайтесь за дело. У нас с вами много работы.
20 сентября 19М года.
На совещании руководящего состава отдела «Смерш» о деле Малова докладывал старший группы, осуществлявшей проверку. Сжато и лаконично он излагал результаты.
Все сообщенное Маловым о разведшколе полностью подтверждается показаниями арестованных в разное время выпускников этой школы, а также сведениями, имеющимися у контрразведки и полученными из других источников. При специальном анализе объяснений, как письменных, так и устных, элементов дезинформации или несоответствия не обнаружено. Проверка по чекистским каналам через другие компетентные органы, оперативные мероприятия и документальная проработка сомнений в его правдивости и преданности Родине ие вызывают.