Колин ощущал едкую сладость быстро свернувшейся на такой жаре крови. Над искалеченными трупами жадно жужжали мухи, садясь на его руки и испачканные кровью штаны из оленьей кожи. Колин яростно от них отмахивался.

Здоровенный канак закончил свою работу, затем полез в седельную сумку и достал мешочек с продуктами. Из корицы, сахара и кукурузной муки он соорудил мешанину, приправил ее кровью, лужей разлившейся вокруг мертвой индеанки, скатал шарик и отправил это отвратительное блюдо в рот.

— Черт побери! Я же говорил, чтобы ты так не делал, жалкий варвар! — звонко рявкнул Джереми Нэш.

Колин давно узнал, почему их главарь с таким презрением относится к британцам, у него была кличка Австралиец, — потому что он сбежал из британской каторжной колонии в Австралии.

Маккрори не стал смотреть, чем закончится стычка большого канака и Нэша. Что там ни говори, но вот после таких набегов желудок у него все-таки скручивало. Ему уже приходилось видеть, как канак поедает этот деликатес. Маккрори сердито отмахнулся от жирных мух и поднялся, скривившись от боли, когда перенес вес на раненую ногу.

— В Чихуахуа есть доктор. Надо бы обратиться, пока не нагноилась, — сказал Лебо, рассматривая глубокую рану на бедре Маккрори, нанесенную боевым дротиком апачей.

Колин фыркнул.

— Нужен мне доктор. Я скорее отравлюсь, чем дам ему отрезать мне ногу.

Проклятье, но она действительно болела по-сучьи. И он понимал, что в этой жаре и грязи подвергает себя смертельной опасности, хоть яростная и беспощадная битва уже позади. Он закончил привязывать свои трофеи к шесту и захромал к ручейку, бегущему посреди лагеря апачей, намереваясь промыть рану чистой водой.

Смерть во всей своей непристойности пронеслась по деревушке апачей-чирикахуа. Нет, никогда не привыкнуть ему к резне. Банда скальперов Австралийца налетела на них на рассвете. Когда совсем рассвело, тяжкие труды были завершены. Все враги были оскальпированы. И волосатые трофеи украшали шесты. Попавшие в рабство к апачам мексиканцы уже готовы были отправиться домой, на свободу, а лошади и мулы согнаны для перегона в город Чихуахуа. Богатая добыча. Свыше 150 скальпов апачей, 15 освобожденных пленников и по крайней мере 200 крепких животных. Компания серебряных рудников с удовольствием расплатится с ними.

Джереми Нэш с беспутной ухмылкой, в кричащей шляпе с перьями, подъехал и стал наблюдать, как Маккрори промывает воспалившуюся красную рану.

— Когда промоешь, присыпать вот этим, дружище. — Он бросил юноше кожаный кисет. — Как давно ты со мной кочуешь? Год? Два? Странно. Я тебя помню совсем никчемным.

— Почти два года, — ответил Колин, присыпая сушеным тысячелистником медленно кровоточащую рану.

— Когда я подобрал тебя в Сан-Луисе, на тебе и пары штанов не было.

— И ты принял меня под свое крыло исключительно из доброты сердечной, — спокойно ответил Копии, бросая обратно кисет и устремляя взгляд золотых своих глаз в проницательные синевато-серые глаза Австралийца.

Нэш откинул голову назад и расхохотался.

— И вместо маленького костлявого шотландца появился мужчина. Только не говори, приятель, что я ничему не обучил тебя. Неплохо мы сегодня заработали. Эти чопорные британцы заплатят нам серебром за каждый скальп. А ведь ты богатый парень, шотландец.

Колин рассматривал белозубую улыбку Нэша.

— Да ведь ты и сам на этом наверняка сделал уже дюжину состояний. Почему же ты не бросишь это занятие?

Австралиец пожал плечами.

— Я родился в Сиднейском порту. Моя мать была шлюхой. И возвращаться домой у меня нет никакого желания, дружище. А у тебя?

Маккрори пожал плечами.

— А я своей матери и не знал. Отец же был городским пьяницей. Я всегда мечтал о том, как попаду в Америку. И, признаться, когда я высаживался в Нью-Йорке, я не думал, что окажусь в этом Богом забытом краю.

Нэш засмеялся.

— Привыкнешь. Мне здесь нравится. Ни законов, ни полицейских. Море виски и, женщин. А серебра столько, что я могу купить все, что захочу. И убивать ты тоже привыкнешь, — добавил он зло.

— Тебе это, похоже, даже нравится. — Проницательные золотые глаза оценивающе оглядели Австралийца. — А мне никогда не понравится.

— Тогда тебе лучше убраться отсюда — пока ночные кошмары не начались, — жестко сказал Нэш.

Маккрори отвел взгляд. Он перевязал рану и двинулся к лошади.

Австралиец негромко рассмеялся.

Ага, значит, сладкие сновидения уже начались. Тебе видятся трупы, и ты даже ощущаешь кислый запах собственного страха.

— Нет, на самом деле больше всего мне не нравятся мухи. Стервятники, жиреющие на трупах.

Жара накрыла все, и лицо Австралийца задрожало в волне зноя. А затем все погрузилось в темноту.

Измученная и напуганная, Мэгги прижимала его к постели и вслушивалась в бредовое бормотание. Из бессвязных фраз можно было понять, что упоминается какой-то австралиец — неведомо, кто такой, — и какие-то жалобы о мухах на луже крови. Она решила, что все это связано с его ранением. Затем он стал звать Иден или Элизабет. Каждое упоминание о покойной жене кинжалом впивалось в ее сердце, но Мэгги сглатывала слезы и продолжала обмывать его холодными полотенцами.

В какой-то момент он захотел встать, и она навалилась всем весом своего тела, чтобы удержать его. Наконец он, похоже, успокоился и погрузился в глубокий сон.

Около полуночи жар спал. Мэгги с громадным облегчением отправила Иден в постель, убедив ее, что если что-нибудь понадобится, то поможет горничная Рита. Избавиться от Айлин оказалось труднее.

— Я чувствую себя прекрасно, — решительно сказала Мэгги.

— Ты измучилась. У тебя круги вокруг глаз размером с блюдце, ведь ты не ела ничего с самого утра, — ворчала Айлин. — Я не сдвинусь с места, если ты, по крайней мере, не съешь чашку тушеного горячего мяса.

— Неси мясо, — сдалась Мэгги.

Через силу съев полпорции тушеного мяса с овощами, она-таки изгнала Айлин и вернулась к кровати, на которой уже безмятежно спал ее муж.

Домоправительница была права. Мэгги действительно вымоталась, но ей не хотелось оставлять Колина на попечении кого-нибудь из слуг. И тут ее осенило. Кровать большая и широкая. Она может лечь рядом, не потревожив его.

Раздевшись, Мэгги быстро обтерлась губкой, надела пеньюар и халат и забралась под стеганое покрывало рядом с Колином, где и устроилась, успокоенная отсутствием у него температуры и ровными сильными ударами его сердца. Уснула она быстро.

Колин очнулся среди тьмы и боли. Он уставился на лунный свет, заливающий комнату, и понял, где находится, — дома, в безопасности. И тут к нему вернулись воспоминания о бандитах и ранении. Он припомнил, что над ним причитала Мэгги. Его ноздрей коснулся слабый аромат полевых лилий. Он разглядел мягкие изгибы ее тела и понял, что рядом с ним спит его жена. Колин попытался поднять руку и погладить ее по волнам каштановых волос, но боль не позволила. Сморщившись, он попытался успокоиться и опять уснуть.

Нежно, сам не создавая, что говорит, Колин пробормотал ее имя, успокаиваясь от ее присутствия. Она шевельнулась, но так и не проснулась, когда он прошептал:

— Мэгги… жена моя.

Глава 10

На следующее утро Колина разбудили голоса, доносящиеся снизу. В комнату врывались тонкие лучики солнца. Он еще ощущал слабый аромат лилий, но Мэгги рядом не было. И постель без нее казалась пустой. Он лежал, глядя в потолок, чувствуя пульсирующую боль в боку и стараясь разобраться в своих запутанных чувствах.

Если бы не мягкий отпечаток на подушке и запах духов, можно было бы подумать, что ему пригрезилось, как она спала рядом с ним ночь. Перед мысленным взором мелькнула неясная картинка: Мэгги обмывает его холодными тряпками. Он запомнил ее слезы и мольбу не сметь умирать. Смутно припомнилось, как она прижималась к нему всем телом, удерживая его разгоряченную плоть.

— Должно быть, разум помутился от жара. И тут пугающая мысль настигла его, заставив подскочить на постели. И тут же яростно набросилась боль в боку, лишив воздуха в легких, и он бессильно повалился на подушки. Неужели он бредил о том, как был скальпером с Австралийцем? Что, если Мэгги узнала?