Хогмор долга воздвиг точные копии Обелиска на территории своего государства, у самых границ, однако точны они были только снаружи. Внутри башни непредсказуемы, как люди. Они впускают отныне не только хогморов или души умерших, но и живых людей, многие из которых теряются в лабиринтах и навсегда остаются пленниками Междумирья. За это его прозвали Обелиском Заблудших.

— Каждый из хогморов хотел бы, чтобы амулет погибшего хогмора — а значит, и его влияние на людей во всех мирах — снова оказался вместе с остальными, — женщина поднялась, прислонила к креслу свой инструмент и приблизилась к Айнору, изрядно пораженному теми картинами прошлого, которые она ему показала в просвете между деревьями. — Хогмор дерзания готов ради этого развязать новую войну и отобрать амулет силой. Но это будет началом конца. Чудовища Рэанаты расплодились в огромном количестве и их победа над незваными гостями — лишь вопрос времени. Пока обратный материк отрезан от остального мира океаном Тьмы, этого не произойдет. Но только мертвый устоит перед натиском лживых хогморов Рэанаты. Пусть люди, утратившие влияние хогмора совести, уже не те, что были прежде, но сейчас они хотя бы не становятся хуже. Война превратит их в чудовищ и, возможно, с оставшейся четверкой будет покончено. А ведь ты знаешь уже, что бывает в мире, где истинные хогморы подменены человеческими извращениями!

— Я знаю? — удивился Айнор. — Но как?

— Частично, — собеседница провела рукой по его лицу. — Вы ведь уже проходили Дуэ в этом Обелиске. И будь уверен: Дуэ существует, но только его жители еще не догадываются, что обитают в Дуэ, а если кто и понимает это, то ума не приложит — отчего. Дуэ — это мир, лишенный истинных хогморов, Айнор!

13 часть. И сквозь миллиарды лет…

Следователь Долинцев взглянул на часы. Было уже семнадцать минут девятого. Двери лифта разъехались, выпуская его на темную площадку. Долинцев вздохнул: ему постоянно везло на подъезды, лампочки в которых были выкручены или разбиты. Пришлось доставать мобильник и подсвечивать номера квартир дисплеем. В ноябре светает поздно…

Слева от лифта друг напротив друга находились двери двух квартир. Номера не совпали, и следователь двинулся вправо — к металлической двери, ограждавшей тамбур. Белой краской по металлу с одной стороны от входа, прямо над звонком, было выведено «54», а с другой — «55», но звонок протянули дальше, на стену, почти над ступеньками. Долинцев сдвинул телефон, убрал его в карман и уверенно позвонил в пятьдесят пятую.

Замок в квартирной двери щелкнул.

— Кто? — спросили женским голосом.

— Хотелось бы побеседовать с Зулаевой Айшет Султановной! — сказал следователь, заготавливая удостоверение.

Дверь открылась, выпуская из плена свет тамбурной лампочки. На пороге стояла молодая женщина с большими печальными глазами. «Она и есть!» — мелькнуло в мыслях Долинцева, и он тут же вспомнил фотографию из паспорта, где совершенно точно была изображена эта дама очень и очень неславянской наружности.

— Здравствуйте, моя фамилия Долинцев. Владислав Сергеевич Долинцев, — он предъявил «корочки» ничего не понимающей хозяйке. — Я следователь районной прокуратуры…

Зулаева захлопала ресницами, переводя сонный взгляд с визитера на его документы и обратно.

— Мы можем пройти для разговора, — Долинцев кивнул на дверь квартиры, — в помещение?

— А… конечно! — с акцентом ответила Айшет. — А зачем вы пришли? Разве я что-то сделала?

— Паспорт ваш найден. С фотографией, пропиской. В домоуправлении подтвердили: регистрировали такую…

Они вошли в квартиру, маленькую и давно не видевшую ремонта. Все верно, паспортистка сказала, что Зулаева квартиру эту снимает, а прописалась временно, для устройства на работу.

Лицо у Айшет было крупным и тяжелым, тело — слишком длинным, а руки и ноги — коротковатыми. Врачи переполошились не зря: по их заверениям, сбежавшая пациентка была девочкой миловидной, изящной, с ладной фигуркой и точеным личиком. Как они не заметили разницы при оформлении в стационар, не понимал никто.

— А я его ищу-ищу! — ахая и прикрывая губы пальцами, воскликнула Айшет. — Весь дом перерыла!

— При каких обстоятельствах…

— Проходите, проходите! Чувяки не снимайте, я пол еще не мыла сегодня!

Долинцев посмотрел на ее ноги. Зулаева была в толстых вязаных гольфах и смешных войлочных тапках, какие носят старухи.

— А вы каждый день пол моете? — заинтересованно переспросил следователь, невольно переходя на неофициальный тон.

— А как еще, конечно! — удивленно отозвалась Айшет, отбрасывая за спину встрепанную косу и показывая на единственный стул у стола: — Сюда.

Долинцев хмыкнул:

— А вы?

— Как можно? — она покраснела. — Вы мужчина… гость. Сейчас чай…

— Так! Стоп-стоп-стоп! Иначе я сейчас почувствую себя будто в каком-нибудь чеченском ауле! Садитесь на диван, я сяду напротив… вот так… И начнем.

Он вытащил блокнот и щелкнул кнопкой ручки, выпуская стержень.

— Значит так. При каких обстоятельствах вы утратили ваш паспорт, Айшет Султановна?

— Да разве я знаю? Думала — дома где-то.

— А почему не обратились в паспортный стол с заявлением об утрате документов?

Айшет сжалась и с испугом взглянула на него:

— Я думала — дома…

— Айшет Султановна, а вы могли бы сейчас проехать со мной для выяснения обстоятельств? Справку на работу мы вам потом выдадим, не волнуйтесь.

— Вещи собирать? — обреченно уточнила она.

— Ну что вы в самом деле, Айшет Султановна?! Проведем очную ставку, кое-что попытаемся вспомнить — и все!

Он поднялся и вышел в коридор, оставив Айшет в недоумении и не очень-то ему поверившей.

— Одним словом, господа хорошие, всё, что видел древний человек, было для него исполнено тайны и нуждалось в объяснении…

Елена Михайловна заметила легкую вибрацию мобильного телефона — кто-то прислал ей SMS-сообщение. Прерывать лекцию она не собиралась: мединститут и его студенты и без того не слишком избалованы визитами профессора Архангельской, чтобы бездумно раскидываться считанными минутами, отведенными под «пары».

Будущие медики слушали ее с интересом: Елена Михайловна была искусным повествователем и всегда могла превратить нудноватую лекцию по психологии в грандиозный спектакль одного актера. Она числилась среди коллег и студентов натурой язвительной и острой на язык.

— Ну, вы, поколение фаст-фуда и покемонов, разумеется, знать не знаете и знать не можете одного выдающегося французского поэта и кинорежиссера, работавшего в середине прошлого века с таким жанром, как сюрреализм. Так что же, будут желающие назвать фамилию?

Аудитория скромно заскучала. Кто-то постукивал по зубам колпачком ручки, кто-то старательно обводил уже написанные слова или что-то искал в учебнике.

Архангельская усмехнулась:

— Понятно. К моему прискорбию, аниме и мангой он не занимался. Хотя, живи он в наше время, мог бы проявить себя в таких течениях, как яой. Хм, а что ж это вы так сразу оживились, господа? Я сказала что-то смешное, да? Вот вы… да-да, вы! Как ваша фамилия, господин студент?

— Борисов.

— Ох, какая хорошая актерская фамилия. Не Олег ли?

— Виктор.

— Давайте представим, господин Борисов, что вы стали психоаналитиком и начали принимать пациентов. И вот среди них оказался один с нетрадиционной, как это принято называть, сексуальной ориентацией. Он обратился к вам за помощью, как к эскулапу души, открыл вам тайну, тщательно оберегаемую ото всех. И тут вы, господин Борисов, начинаете хихикать…

— Да нет, Елена Михайловна, на приеме я точно не стану. Мне по барабану, педик он или не педик. Если деньги заплатит, я его излияния соглашусь слушать хоть весь день.

— Н-да, Виктор. Садитесь, Виктор. Вы меня, перефразируя самого Кокто, не удивили. Да, Кокто был гомосексуалистом, но это не мешало ему быть великолепным поэтом и потрясающим кинорежиссером. Кто сам без горба — пусть кинет в него камнем!