— Ни малейших. Честно говоря, я всегда старался не лезть в дела коллег из «открытого» сектора. Я занимался своими делами, они — своими… Хуже или лучше… — Берг снова улыбнулся. — Но раз уж ты спрашиваешь… Загадка скорее в другом. Если даже ничтожная часть того, что я слышал и читал про Эрикссона, правда, надо удивляться, почему никто не прикончил его намного раньше. По-видимому, редкая была сволочь. Наверное, не один десяток его знакомых и коллег желали бы с ним разделаться. Но что это убийство как-то связано с захватом посольства?.. Нет, такая мысль мне в голову не приходила.

— То есть ты не считаешь, что, скажем, Веландер и Тишлер могли приложить к этому руку? — Юханссон словно не расслышал последние слова Берга.

— Я помню, мы обсуждали с Перссоном этот вопрос. Мы просматривали следственные материалы, кое-что надо было уточнить, и он тогда сказал совершенно определенно, что ни тот ни другой сделать это не могли.

— А когда вели наблюдение за Веландером и Тишлером в декабре восемьдесят девятого, ничего нового про Эрикссона не выплыло?

— Нет. Веландер и Тишлер его имя вообще не упоминали. Они же были его, если так можно сказать, ближайшими друзьями, хотя, могу сознаться, нам это казалось странным. Особенно меня удивлял Тишлер… Этот парень половину жизни проводит в телефонных разговорах, болтает с кем угодно, о чем угодно и на удивление откровенно. Ни разу не упомянул! Словно Эрикссона просто не существовало…

— Ну, не буду тебя больше беспокоить, — начал собираться Юханссон.

Что сказать? — подумал он. Что-то я должен ему сказать, он же умирает…

— Береги себя, Эрик, — произнес он серьезно. — Если ты не будешь себя беречь, я сам этим займусь.

— Приятно слышать, — ответил Берг. Тоже на удивление серьезно.

Часть VI

Другие времена, другая жизнь

28

На службе Юханссона ждал пакет.

— Господину шефу пришла посылка, — сообщил вахтер и протянул ему коричневый бумажный пакет — обычный, из супермаркета.

— Что-нибудь тикает внутри? — стандартно пошутил Юханссон.

— Нет. Обычные бумаги. Велено передать прямо в руки.

— Ты знаешь того, кто принес?

— Рассыльный. Симпатичный парень…

— Но ты его не знаешь, — улыбнувшись, констатировал Юханссон.

— Нет. Он сказал, что это стоит почитать, и пожелал приятных выходных.

— Очень мило с его стороны, — отозвался Юханссон, принимая пакет.

В коричневом пакете лежали две папки формата А-4 со следственными материалами семидесятых и восьмидесятых годов, магнитофонная бобина устаревшей модели, такие не используются уже с начала восьмидесятых, а также краткое, на одну страницу, резюме касательно шведского следа в захвате западногерманского посольства двадцать пять лет назад.

Перссон, решил Юханссон, откинувшись в удобном кресле, хотя никакой подписи под машинописным листком не было.

Резюме было написано на редкость толково. Хотя оно подводило итог содержащим несколько сотен страниц материалам следствия и сотням метров прослушки, через какой-нибудь час у Юханссона составилось полное представление, как было дело. К тому же он прослушал две записи голоса невинной жертвы, что само по себе было довольно необычно на его рабочем месте, особенно если учесть, что разговоры были записаны сотрудниками тайной полиции.

Первый телефонный разговор состоялся в мае 1975 года. Хелена Штейн звонит Стену Веландеру в университет и с гневом и отчаянием кричит, что он обманул ее и использовал, что он убийца и предатель и что она собирается пойти в полицию и признаться во всем. Эта угроза, судя по всему, беспокоит его гораздо больше, чем ее моральные проблемы. Но еще больше он взволнован тем, что она «настолько глупа», что звонит ему на работу. Ему не удается заставить ее замолчать, и он бросает трубку. Она тут же набирает номер еще раз, он просто не отвечает.

Второй разговор записан больше чем три года спустя, осенью 1978 года, в одном из лучших ресторанов Стокгольма. Молодой юрист Хелена Штейн, двадцати лет от роду, резко отчитывает Тео Тишлера, который на одиннадцать лет старше ее. Ее гнев прекрасно сформулирован и управляем, раскаивающийся Тишлер молча выслушивает все ее обвинения. И что интересно: несмотря на то что служба безопасности упорно отрицает обвинения в тайном прослушивании разговоров, качество записи на удивление безукоризненно, просто восхитительно.

Мне надо с кем-нибудь это обсудить, решил Юханссон, а поскольку вопрос был весьма серьезный, в собеседники годился лишь один человек — генеральный директор СЭПО, его непосредственный начальник. В понедельник, решил он, взглянув на часы. Пятница, конец рабочего дня… В комнате для совещаний, расположенной в двух шагах отсюда по коридору, его дожидается куча народу, и дома, на Сёдере, его тоже ждут.

Жена все равно придет раньше, подумал Юханссон и позвонил домой — предупредить, что задержится. Она уже была дома. Он выразил надежду, что Пиа не станет по этому поводу бить посуду.

— Не стану, — согласилась Пиа, — но только если ты купишь еду.

Цена вполне разумная, решил Юханссон и положил трубку. В крайнем случае его шофер подождет пять минут, пока он забежит на Южный рынок и купит продукты на выходные.

Не хватает времени, подумал он. Через три недели и три дня дело о захвате посольства будет списано за истечением срока давности и исчезнет с юридического горизонта. Не будет даже теоретической возможности предъявить кому-то обвинение в убийстве и других тяжких преступлениях. Вся эта история превратится в лучшем случае в материал для исторических и обществоведческих изысканий. Забудь посольство, уговаривал себя Юханссон, все равно ты не собираешься раскапывать эту кучу дерьма… А в случае Хелены Штейн, будем надеяться, речь и в самом деле идет о детской наивности.

Самое позднее через десять дней они должны представить в правительственную канцелярию результаты проверки личности будущего министра на высшую степень допуска. Там, наверху, очевидно, считают, что Хелене Штейн уже дан зеленый свет, что проверка в СЭПО — чистая формальность. Даже когда Юханссон позвонил ответственному за безопасность государственному секретарю и объяснил, что по чисто практическим причинам: много работы, непредвиденные события и так далее и тому подобное, — они вряд ли сумеют дать ответ раньше, чем в самый последний день отпущенного срока, даже тогда госсекретарь не проявил ни малейших признаков беспокойства.

— Ну что ж, придется с этим примириться, — сказал госсекретарь. Пожелал Юханссону хорошо провести выходные и положил трубку, что было весьма необычно: как правило, он задавал массу вопросов и требовал незамедлительного принятия мер.

Чем ты, собственно, занимаешься? — спросил себя Юханссон, усаживаясь на председательское место за столом совещаний. Охотишься за привидениями? Ничего подобного, успокоил он себя. Ты честно делаешь свою работу, не косишься ни вверх, ни вниз, ни направо, ни налево, у тебя чистый стол, не запятнанный историей (а если и запятнанный, то не по твоей вине), ты умен и компетентен. Ты сидишь здесь потому, что хорошо делаешь свое дело, в духе нового времени и, хочется верить, в интересах нации.

— Рад вас видеть, — начал он. — Есть одно дело, в котором мне нужна ваша помощь. Может быть, я ошибаюсь… Но, с другой стороны, как не воспользоваться случаем испортить вам выходные?

Неплохо, одобрил он сам себя. Это прозвучало весело и демократично, похоже, все сидящие за столом пришли в хорошее настроение и только и ждут дальнейших указаний. Ловкий парень этот Юханссон, решил Юханссон.

Не слишком много, не слишком мало, и только самые лучшие, — сказал он Викландеру, перед тем как ехать к Бергу, и теперь надеялся, что именно поэтому и только поэтому за столом сидели всего четыре человека, причем три из них — женщины. Кроме Викландера, его ждали инспектор Анна Хольт, инспектор Лиза Маттеи и инспектор Линда Мартинес. Новые времена, подумал Юханссон с удовольствием.