Учитывая обстоятельства, нормально. Состояние пациента соответствует тяжести вмешательства.

Вийнблад рассказал о малоприятном знакомстве с его коллегой Биргит — «просто Биргит» — и о возникших у него в связи с этой встречей сомнениях в положительном исходе следствия. Его очень порадовало, что Милан полностью согласен с его впечатлениями.

— Ты прав, — согласился Энгель, — она психопат, она сумасшедший, она пошивает с другой бабой, она проститутка, она много себя понимает, она…

— Если хочешь, я захвачу все материалы и зайду, — осторожно прервал его Вийнблад.

Так тому и быть. Через полчаса он уже сидел в уютной холостяцкой квартире Энгеля на Свеавеген, и они приступили к анализу обстоятельств ухода из жизни начальника бюро Эрикссона, имевшего место всего двадцать часов назад. Как Вийнблад и предполагал, Энгель полностью разделял его версию, как именно произошло убийство. Если перевести на понятный шведский заключение доктора Энгеля, основанное на научных знаниях, опыте и здравом смысле, оно звучало так: убитый был «типичный тайный педераст, который склеил здоровенного и к тому же агрессивного партнера, и тот прикончил хозяина его же ножом».

Вдобавок Энгель обогатил следствие совершенно новой идеей, которая Вийнбладу даже не приходила в голову.

— Ты скасал, Эрикссон шифет на верхе Родмансгатан у церкви? — Он пристально посмотрел на Вийнблада.

— Так и есть. На углу Карлавеген.

И тут Энгель произнес загадочно:

— Хоммельгартен.

Хоммельгартен… Что он имеет в виду? — недоуменно подумал Вийнблад.

— Там фикусы ищут друга. Это же совсем не очень далеко.

— Ты имеешь в виду Хюмлегорден, — сообразил Вийнблад и почувствовал знакомое возбуждение, оно всегда охватывало его, когда следствие приближалось к важному прорыву. Как же он об этом не подумал!

— Интересная мысль, Милан, — сдержанно произнес он, не желая дать доктору понять, что тот застал его врасплох.

— Та ну, ерунда, — скромно сказал Энгель. — Бери, дарю.

После сытного и вкусного ланча Бекстрём направился в квартиру убитого на Родмансгатан, где в мире и покое провел остаток рабочего дня. Времяпрепровождение интересное с многих точек зрения и полезное по крайней мере с двух. Бекстрём не был специалистом по интерьерам, но и ему было понятно, что в обстановке квартиры Эрикссона ни один предмет не был случайным, и эта продуманность стоила немалых денег. Продумано было все, начиная от картин на стенах, каких-то немыслимых гардин на окнах и блестящих медных чайников в кухне и кончая толстыми махровыми полотенцами в ванной. Ничего удивительного, если вспомнить, что за тип был этот Эрикссон.

И еще множество книжных полок с книгами и аккуратными папками в комнате, служившей ему, судя по всему, кабинетом. Ладно, этим займется Дуболом или еще кто-нибудь после выходных. Сам он больше интересовался искусством. Но странно: ничего из того, что он искал, не нашлось. Никаких видеокассет с ничего не говорящими, от руки написанными названиями, никаких глянцевых журналов с умащенными красавцами в коже и цепях — ничего такого. Вообще ничего.

Интересно, куда он их запрятал, подумал Бекстрём, где-то же они должны быть! Однако поскольку в квартире было много других интересных объектов, он и это отложил на понедельник.

В ванной он сделал любопытное открытие: одна деталь накануне почему-то ускользнула от внимания никчемного Вийнблада. Совсем неплохо будет, если именно Бекстрём с его идеальным полицейским нюхом направит инспектора по этому следу.

На дне корзины для грязного белья лежало заблеванное темно-синее махровое полотенце с желтой каймой. Точно такие же висели на крючках, а грязное полотенце лежало на самом дне большой плетеной корзины. Рвотные массы были довольно свежими, и ему показалось странным, каким образом полотенце угодило в самый низ. Поверх него лежало несколько штук ярко-красных полотенец с бордовым кантом, положенных, очевидно, когда хозяин менял весь комплект и вместо красных повесил темно-синие с желтой каймой.

Вот так-то, с удовольствием подумал Бекстрём. Кого-то вырвало, и этот кто-то старался скрыть, что его вырвало, — прекрасный подарок на выходные слеподыру-криминалисту…

Он вытащил полотенце и отложил его в сторону, потому что у него были дела поважнее, а именно: инспекция совершенно неправдоподобных алкогольных запасов пострадавшего. Куда ни сунься — везде спиртное.

В кладовой напитки стояли в ящиках. Нераспечатанные коробки, коробки, где не хватало одной-двух бутылок, полупустые — главным образом те, что Бекстрём уже подвергнул таможенному досмотру накануне. Множество бутылок стояли просто на полу — коньяк, виски, джин, водка, аквавит и масса каких-то неведомых ликеров и прочего дерьма, которые пьют только бабы и такие, как Эрикссон.

В кухне — то же самое: сервант и два настенных шкафчика буквально забиты винами — как сухими, так и креплеными. Несколько винных стеллажей на кухонном столе и рядом с плитой. В гостиной — старинный комод, служивший, если судить по содержимому, баром, а на письменном столе в кабинете несколько графинов с янтарными напитками.

Бекстрём тщательно отобрал несколько бутылок, и, хотя он не жадничал, все равно пришлось позаимствовать у покойного чемодан. Заодно прихватил стопку чистых полотенец — переложить бутылки, чтобы не звякали по дороге.

Уже на выходе он вспомнил о вещественном доказательстве — полотенце со следами рвоты. Он полез в шкафчик под раковиной в поисках пакета, лихорадочно вспоминая, как по инструкции должны быть упакованы заблеванные тряпки. В бумажные пакеты? Или пластиковые? Один черт, решил он, тем более что у Эрикссона, похоже, были только бумажные. И вообще, с какой стати он должен заниматься работой криминалистов? Все же он затолкал полотенце в пакет и вызвал такси. Идет следствие по делу об убийстве, важна оперативность, поэтому он выписал на всякий случай целый блок платежных талонов.

По дороге домой Бекстрём попросил остановить машину у криминалистического отдела. Он положил пакет с полотенцем на стол Вийнблада и сопроводил его запиской, исполненной профессиональной солидарности и дружелюбия, а также пожеланием хорошо провести выходные.

Добравшись домой, он с удовольствием подумал, что сегодня пятница, а за спиртным бежать не надо.

Работа с документами не была сильной стороной Ярнебринга — он считал, что Бог дал ему руки вовсе не для того, чтобы слюнявить бумажки в бесконечных папках. В то же время он был не из тех, кто сваливает работу на партнера, поэтому, когда Хольт предложила ему подняться в уголовку и узнать, нет ли чего нового, он обрадовался. Ничего нового не было.

Мало того, людей в отделе тоже не было, если не считать молодого парня, приданного следственной группе. Тот принимал «сигналы общественности» и читал вечернюю газету. Вид у него был несчастный.

— Есть что-нибудь? — спросил Ярнебринг.

Нет, ничего существенного. Звонили какие-то бабки и полупьяные субъекты, но ему удалось быстро от них отделаться. Те, кто хотел оставить свое имя, оставили. Помимо этого два человека позвонили и сказали, что они знали покойного, их имена он передал Гунсан. А он скоро пойдет домой — так сказал его непосредственный начальник, инспектор Альм, перед тем как исчезнуть по какому-то срочному делу.

— Инспектор сказал, что меня сменят в шесть часов, — жалобно проговорил он.

— Иди домой и спи, парень, — кивнул Ярнебринг. — И чтобы в понедельник был бодр и весел.

Потом он поговорил с Гунсан — она пробивала по компьютеру соседей, давших показания при дополнительном опросе. Хотя была пятница, опросить удалось многих. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, если учесть, что обитатели дома на Родмансгатан были в основном приличные люди среднего или даже пожилого возраста.

Наибольший интерес, по-видимому, представляли те двое, что позвонили по телефону и заявили, что знакомы с Эрикссоном.

— Элита зашевелилась, — усмехнулась Гунсан. — Один из них даже какая-то полузнаменитость, ты его наверняка видел по ТВ.