— Понимаешь, он хоть и андроид, а все же человек. И в реальном виде отросток у него имеется. Возможно, перед перевоплощением он уже заболевал, а дальше процесс ускорился латентно…

— Бр-р-ш-ш! Чушь какая! — воскликнул Ситич. — Как может ускориться какой-то процесс в отсутствующем органе?

— Проверить это мы можем только одним способом, — я стал смотреть прямо ему в глаза, и он отступил. — Но этот способ рискованный.

— Хочешь вырубить его и подождать обратного перевоплощения? А если перитонит, Крис?

— Лиза, решай.

Тут спекулат поднял голову и почти заорал:

— Долго вы тут препираться будете? Делайте уже что-нибудь, доктора поганые!

— Крис, — выходя из бокса, сказал закипающий от злости Ситич, — если ты случайно махнешь скальпелем чуть выше аппендикса… — он показал на шею, — думаю, никто не расстроится. Всем спокойной ночи.

Двери разъехались и захлопнулись. Лиза подбоченилась:

— Ну что, давай рисковать, раз так. Чем будем усыплять, Крис?

— Пальцем.

И я отключил андроида. Вертинская с улыбкой покачала головой, и в следующие несколько долгих минут мы наблюдали неприятную картину метаморфоз, превративших типового «синта» в молодого мужчину с обритой налысо, как у Квая Шуха, головой. Не сговариваясь, мы бросились к нему, переложили на операционный стол, трансформировавшийся из миниатюрной тумбочки, которую прикатил Ситич, и начали осмотр. Конечно, диагноз подтвердился: острый деструктивный аппендицит в стадии инфильтрата.

— Проклятье! — раздраженно прошептала Лиза. — У нас столько больных, а мы должны переводить антибиотики на эту…

Я уже раскрыл инструменты. Удалившийся Ситич мог бы нам помочь, в том числе как анестезиолог, но в создавшихся условиях хорошо было уже то, что мы смогли точно диагностировать причину приступа. А остальное — как сложится.

— Даю наркоз, — сказала Вертинская.

Потом мы несколько минут возились над уснувшим спекулатом, и в конце концов все оказалось позади. Самая простая из хирургических операций, эта могла завершиться чем угодно. Я ввел ему еще несколько кубиков антибиотика и оставил под капельницей. Лиза тем временем вызвала дежурных вэошников и наказала им стеречь больного, как зеницу ока, а после его пробуждения сразу звать нас.

Мою сонливость после операции смахнуло, как рукой. Я почти бежал к «Черным эльфам», и в висках стучало: «Как может болеть то, чего нет? Как может болеть то, чего нет?..» Освобожденная мысль росла и становилась почти уверенностью. Спасибо Вертинской и ее фразе!

Дорогу мне преградил Марчелло. Он кивнул на закрытые двери кабинета начальника аэропорта и сказал, что Джоконда должна отдохнуть. Вот тогда-то я и опомнился. Он тысячу раз прав, и грош мне цена как врачу, коли я об этом не подумал.

Блондин-«эльф», тем не менее, был дружелюбен. Пожалуй, из всех своих коллег, если не считать Фанни, он один не считал меня подозрительным и не сверлил взглядом сторожевого пса.

— Тогда, может быть, Фаина? — спросил я.

— А мне вы не доверяете, синьор доктор? — насмешливо спросил Марчелло, присев на перила ограждения мостика над вестибюлем.

Я уже привык, что такая, как у него, располагающая к себе внешность может оказаться фатально обманчивой, и потому стал искать способ помягче выпутаться из расставленных им силков.

— Ва бене,[10] док! — со смехом прервал он мои колебания. — Я не очень-то люблю проблемы, а от лишних знаний только их и схлопочешь. Фанни тоже легла поспать, но сейчас у нас за старшего Чезаре, и вы можете конфессарси ин тутто кон люи.[11]

Не напрягая сил, чтобы перевести для себя нюансы его фраз — общий смысл мне был понятен и без того — я уже прикидывал, каким образом буду узнавать информацию о яме на летном поле («которая была и которой не было»). Но только я открыл рот, чтобы пожелать господину Спинотти доброго сна, дверь кабинета резко разошлась.

— Нон децидере ла сорто ал посто ми, Марчелло![12] — холодно произнесла бледная Джоконда, измученным призраком возникшая на пороге.

Марчелло с улыбкой ретировался, всем своим видом давая понять, что если даже лишние знания он считает проблемами, то столкновение с начальством для него и подавно будет катастрофой.

— Я не спала, — сказала Джо, обращая на меня лихорадочно сверкающие черные глаза.

— Я понял.

— Так что у вас? Об исходе операции я уже прочла отчет доктора Вертинской, но я подозреваю, что вас привело сюда нечто иное?

Мне стало удивительно, как в ее состоянии можно строить такие сложные фразы: Лиза сказала по секрету, что Джоконда не спит уже третьи сутки, и еще неизвестно, отдыхала ли она до отправки в Мемори.

Мы отошли к бортику, и Джо полубоком уселась на то место, где минуту назад сидел Марчелло.

— Понимаете, меня навела на эту мысль одно обстоятельство. Будучи в облике андроида, спекулат все равно заболел в отсутствие аппендикса. И я перенес эту данность на странный случай с ямой на поле, которую мы с вами видели в третьем состоянии…

— Я не видела, — ответила «эльфийка». — Вернее, я видела через вас и очень плохо. Скорее ощущала, чем видела, если вы понимаете, о чем я говорю…

Она сонно моргнула тяжелыми веками, и я с трудом подавил желание тотчас же отправить ее спать. Это вылилось бы в длительные препирательства и лишь оттянуло бы время, но не убедило Джоконду.

— Короче говоря, я думаю, что этот провал существует, просто сейчас мы его не видим. В том состоянии обостряются все чувства, невидимое проступает наружу и становится реальностью. Надо искать там, вдруг это причина наших бед?

— Вы предлагаете побегать по полю с чем-нибудь вроде эхолота или металлоискателя? — Джоконда ласково улыбнулась, и я на всякий случай покосился влево и вправо, намечая пути к отступлению. — Кристиан, — (гнев не обрушился на мою грешную голову!) — Давайте сделаем проще: дождемся, когда придет в себя наш прооперированный спекулат, и спросим все у него. В том числе об этом провале…

Мне не очень хотелось возражать ей, ведь она первой смягчила спор, но мои ощущения от того, что я видел там, протестовали.

— Джо, боюсь, наш пленник ничего не знает об этой яме с цилиндром. Боюсь также, что эта яма — некое старинное сооружение, которое должно действовать или уже действовало однажды и оставило свой след там, где ничего не исчезает ни во времени, ни в пространстве, где замирает туманом свет и мысли становятся осязаемыми словами…

Земля, Нью-Йорк, аэропорт Мемори, сентябрь 1002 года

Шел к исходу день третий…

Медленно заканчивались лекарства у врачей. Попытки пробиться на связь, как и прежде, терпели фиаско. У пленного спекулата началась лихорадка, он бредил и метался.

— Для полного счастья, — шепнула Фанни Джоконде, — не хватает только одного: чтобы у Фараона тоже воспалился аппендикс или начался геморрой, а наши доблестные фельдшеры взяли его под нож. Поскольку, судя по создавшемуся положению, наш мир находится не иначе, как в полной…

— …и нас благополучно удалим… мы же сами… во время операции, — мрачно резюмировала Джоконда.

— Да, я же для чего к тебе пришла. Только что ездила с этим нарядом на поле. Нет там ничего. Ничего, похожего на то, что рассказываете вы с Кристианом…

— Вы там не иначе как саперной лопаткой поковыряли?!

Начальница «Черных эльфов» уже не скрывала сарказма и раздражения. Но выспавшаяся Фанни плавно обогнула повод к конфликту:

— Обижа-а-аешь! С лозой прошлись!

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Доктор Ситич уверяет, будто расслышал несколько фраз спекулата, — продолжала гречанка.

— Да, мне уже доложили… Фразы о какой-то башне.

— Черт бы подрал все эти секретности и недосказанности! И вообще жрать охота.