— Что это за порода такая? — пролепетал мистер Смит, клацая зубами.

— Акиты. С четырьмя такими сторожами никакие запоры не нужны. Старик простер руку и сказал (разумеется, по-японски):

— Сидеть.

Псы послушно сели и впились белесыми глазищами в Старика в ожидании последующих приказаний.

— Неплохо, — признал Смит. — Однако собаки запросто могут и встать. Старик чуть опустил руку, повернул ладонь вниз.

— Лежать.

Акиты улеглись, но взгляд их оставался все таким же сосредоточенным.

— Может, пусть немножко поспят? — предложил мистер Смит. — А еще лучше, уснут надолго. Вечным сном, а?

Старик слегка зашевелил пальцами, словно играя гамму на невидимой клавиатуре.

— Придется повозиться. — Его голос зазвучал мечтательно, убаюкивающе. — Ой, как же вам хочется спать, — сообщил гипнотизер барбосам. — Вам приснятся косточки… много косточек…

Собаки вовсе не выглядели сонными и неотрывно смотрели на Старика.

— Я же говорю, придется повозиться.

— Можно внести предложение?

— Какое? — раздражился Старик, считая, что мистеру Смиту в его жалком состоянии можно было бы обойтись и без умничанья.

— Мне кажется, будет эффективнее, если ты поговоришь с ними не по-польски, а по-японски.

— Я заговорил по-польски? Старею. И Старик перешел на японский собачий:

— Вам очень хочется спать… Видеть сны о косточках… Внимательные глаза один за другим закрылись.

— Вам снится, что в дом пробрались чужие…

Акиты нервно задергали всеми шестнадцатью лапами.

— А вы их ка-ак цапнете за лодыжку…

Ощерились четыре клыкастые пасти, на мохнатых мордах выступила пена.

— Ну вот… а теперь можно спокойно спать… спать… Псы погрузились в глубокий сон.

— А они не проснутся до нашего возвращения?

— Не проснутся. Идем.

Когда на пороге появились двое незнакомцев, в доме началась настоящая паника — заметались какие-то уменьшенного размера женщины, по-средневековому закланялись, бормоча извинения, суетливые молодые люди.

— Мацуяма-сан? — обронил мистер Смит с высокомерием самурая, принесшего вызов на дуэль.

Челядь расступилась, словно воды морские, и пропустила компаньонов внутрь. Комнат в доме оказалось на удивление много, причем все были похожи друг на друга: голые стены, низкие столики, кое-где — свернутые одеяла.

В самой дальней из комнат обнаружился старичок, сидевший на диковинном сиденье — большой подушке с плетеной спинкой. Старичок был совсем древний, его усохшее, морщинистое личико разительно контрастировало с массивным, лысым черепом, где кожа напоминала гладкую поверхность барабана. Такая неравномерность натяжения кожного покрова, очевидно, доставляла Мацуяме-сан известные трудности: рот его был перманентно полуоткрыт, в уголке поблескивала слюна. Когда приходилось говорить, старичок произносил слова медленно и неуверенно, с натужным причмокиванием. Глаза (впрочем, обычно зажмуренные) были неопределенно-глиняного цвета и казались двумя узенькими шрамами. Несколько седых волосков обрамляли лысину сиротливыми травинками на берегу пруда.

— Мацуяма-сан? — вновь произнес мистер Смит. Едва заметный кивок.

Мистер Смит опустился на корточки и жестом предложил Старику сделать то же самое, однако тот предпочел сесть на пол.

— Мы — друзья. Приехали издалека, — громко сообщил мистер Смит, резонно предположив, что старичок глух как пень.

Мацуяма-сан поднял узловатый палец, что означало: сейчас буду говорить, а вы уж решайте сами, слушать меня или нет. С иностранцами старичок говорил по-английски, с собаками и слугами — по-японски.

— Я видел, как вы обошлись с моими акитами.

— Видели? Каким же образом? — прокричал мистер Смит.

Высохший палец ткнул в какую-то кнопку на обширном пульте, и одна из бамбуковых стен уползла в потолок, обнажив целую когорту телевизоров — их тут было по меньшей мере штук сорок, и каждый показывал какой-нибудь завод или цех. На самом крайнем экране светилась знакомая подворотня с мирно спящими собаками.

— Сильный препарат.

— Это не препарат, — ответил мистер Смит, — а самое настоящее чудо Господа Бога.

Мацуяму-сан эти слова несказанно развеселили, и он затрясся в беззвучном смехе.

— Что тут смешного?

— Бог.

Старик принял вид оскорбленного достоинства, а хозяин дома непостижимым образом внезапно перешел от веселости к ярости. Он злобно ткнул пальцем в другую кнопку — в комнату, низко кланяясь, вошел молодой человек в кимоно. Мацуяма-сан показал ему три пальца, потом еще два.

— Тридцать второй экран, — шепотом повторил секретарь и издал неповторимо японский звук, выражавший гипертрофированное неодобрение и более всего похожий на приглушенное гудение тромбона в нижнем регистре.

— Что случилось? — поинтересовался мистер Смит.

Молодой человек посмотрел на Мацуяму-сан — можно ли ответить. Разрешение было дано — таким микроскопическим кивком, что заметить его мог только человек привычный.

— На заводе номер тридцать два, в префектуре Яматори, где компания производит турбины для подводных лодок и электронные синтезаторы, две минуты назад закончился обеденный перерыв, а кое-кто из служащих до сих пор смеется.

Секретарь взял телефонную трубку и нажал две кнопочки — очевидно, линия была прямой. Произнеся несколько отрывистых, сердитых фраз, молодой человек вновь устремил взгляд на экран номер тридцать два. Работницы расходились по рабочим местам. Мацуяма-сан повернул рычажок, чтобы включить звук. Появился начальник, выкликнул по бумажке два имени и принялся отчитывать виновниц, которые замерли на месте, низко кланяясь и чуть не плача. Все это было похоже на сцену наказания в каком-то зловещем детском саду.

— Что происходит? — спросил любопытный мистер Смит.

— Сотрудниц клавишного сектора синтезаторного цеха наказывают за смех после окончания перерыва.

— И какое наказание?

— Штраф. Половина недельной зарплаты. Если повторится еще раз, будут уволены. А если будут уволены, то не смогут найти работы ни в одной солидной японской компании в течение пяти лет. Такое соглашение подписали крупнейшие корпорации по инициативе господина Мацуямы, который владеет крупнейшей из крупнейших корпораций.

— Такая страшная кара за хихиканье после окончания перерыва?

— И за хихиканье до начала перерыва тоже.

— Ну, а во время перерыва хихикать можно?

— На то он и перерыв, чтобы отхихикаться.

— Тяжело, наверно, приходится неисправимым хохотушкам. Этого замечания Мацуяма-сан, судя по всему, не понял и решил не полагаться на клеврета — внести собственную лепту в разъяснение:

— Мацуяма-сан дает работу двум миллионам человек, — сказал он о себе в третьем лице и показал два пальца.

— Не может быть! — ахнул Старик.

— Так вы — Бог?

— Бог.

Японец игриво хмыкнул и поднял палец.

— А меня зовут Смит! — крикнул мистер Смит.

— Американец, — констатировал Мацуяма-сан.

— С чего вы взяли?

— Бог тоже американец. Старик и мистер Смит переглянулись.

Трудно было понять: то ли Мацуяма-сан в полном маразме, то ли имеет склонность к иронии.

— А кто Бог, если не американец? — на пределе доступной в его возрасте веселости сказал японец. — Разве Америка — не любимая страна Бога?

Старик пришел к выводу, что это высказывание носит явно враждебный характер, и решил сменить тему разговора:

— Странно, что такой богатый и могущественный человек живет в бедном районе.

— Бог не понимает? — спросил Мацуяма-сан, и лицо его помрачнело, сделавшись до жути похожим на маску смерти. — У японцев не один бог. Много. Японцы почитают семью, предков. Я не почитаю предков. Мои предки плохие. Из-за них я все должен был делать сам. Родился здесь, в этом доме. Предки тоже. Повара, плотники, лудильщики, воры. Всякие. Много родственников. Старые, молодые, совсем маленькие. Дяди, тети, двоюродные, троюродные. Все здесь. Шум, гам, никакой тишины. Теперь тут я один. Много тишины, много мыслей, много рассуждений. Братья все умерли. Сестры все умерли. Дети или умерли, или живут в больших домах с бассейном, водопадами, мостиками. Богатые. Пикники устраивают. Два сына были камикадзе. Топили вражеские корабли, погибли. Один в конце войны убил себя. Ему стыдно было. Кому как повезло. Я остался живой. Хранил японские традиции. Двум миллионам дал работу. Скоро еще дам. Вражеских кораблей больше не топим. Устарело. Топим вражеские автомобили, телевизоры, видеокамеры, часы, аудиотехнику. Другие времена/Добра и зла больше нет. Устарели. Другой критерий. Будущее. Эффективно или нет. Иметь или не иметь. Самураи снова воскресли. В бизнесе. Теперь дуэль на собрании акционеров.