«Как грустно! Бедняга».

Чем кончилось это дело, адвокат не забыл и рассказал, но Изабелле было не вспомнить его рассказа. Она обернулась к Грейс:

– А не кажется ли вам, что человек, берущий лишнюю булочку, считает, будто он вправе сделать это?

– Скорее всего, – ответила Грейс. – Если я что-то выкладываю на стол и говорю: «Берите, пожалуйста», вы, безусловно, имеете право так и сделать.

– Ну а если я возьму все? Если приду с портфелем, набью его доверху, наберу еды на неделю?

– Это будет эгоистично, – вынесла приговор Грейс.

– Жутко эгоистично, – кивнула Изабелла. – Но вот эгоизм – это зло или просто качество, которого традиционно принято чуждаться? – Она немного подумала и добавила: – Возможно, решение нашей загадки в том, что слова «берите, пожалуйста» подразумевают некоторое ограничение и значат «берите, пожалуйста, столько, сколько вам нужно».

– Для завтрака, – подсказала Грейс. – Берите столько, сколько вам нужно для завтрака.

– Именно, – подхватила Изабелла. – Не знаю, насколько мы разовьем тему этики шведского стола, но в ней, несомненно, есть интересные повороты. Хотите, чтобы я написала это Джулиану, или предпочитаете сделать это сами?

– Думаю, лучше вы, – рассмеялась Грейс. – Меня слушать не будут!

– Нет, почему же? Будут, – возразила Изабелла. Грейс пошуршала конвертами:

– Я так не думаю. С какой стати? Для них я всего лишь уборщица.

– Ничуть, – торжественно изрекла Изабелла. – Вы домоправительница, а это огромная разница.

– Им так не покажется.

– Среди домоправительниц было немало талантливых и даже выдающихся особ.

– Правда? – Грейс явно заинтересовалась. – Кто, например?

– Э-э… – Изабелла уставилась в потолок, ища там подсказки. – Ну, скажем… скажем… – Ну вот, сболтнула, а теперь, сколько ни напрягайся, не вспомнить никого. Кто ж они, эти молчаливые, не получившие признания героические труженицы? Наверное, их было много, но сейчас приходит на ум только та, что бросила в камин рукопись Карлейля. Кажется, правда, она была горничной. Или домоправительницей? А чем одна отличается от другой? Изабелла попробовала в этом разобраться, но тут же поймала себя на мысли, что работа стоит на месте: пока она размышляет о шведских столах, домоправительницах и булочках, стопки корреспонденции ничуть не уменьшаются.

Взглянув на следующий конверт, она отложила его, не вскрывая. Что, если в самом деле сделать номер, посвященный философии еды? В нем непременно должна быть статья о моральных проблемах, связанных с шоколадом. Чем больше она думала об этом, тем больше философских измерений возникало в связи с понятием «шоколад». Шоколад заставлял по-новому взглянуть на феномен акразии – слабости воли. Ведь мы знаем, что шоколад не полезен – а он действительно не полезен, так как способствует увеличению веса, – а едим его, и еще сколько. В чем причина – в слабости воли? Но если мы так упорно едим шоколад, значит, скорее всего, нам кажется, что он полезен: наша воля толкает нас к действию, которое – мы это знаем – принесет удовольствие. А раз так, значит, мы вовсе не слабовольны – наоборот, у нас очень сильная воля, и она заставляет нас делать то, чего действительно хочется (вдоволь есть шоколад). Да, шоколад – материя непростая.

До трех часов она сосредоточенно работала, а потом позвонила Энгусу Спенсу в редакцию «Скотсмэна». Сначала его не оказалось на месте, но пятнадцать минут спустя, когда Изабелла готовилась выпить чаю на кухне, Энгус сам отзвонился ей.

– Я видела тебя вчера возле редакции, – сказала Изабелла. – Ты садился в такси, был в черном пальто и шикарно выглядел. Просто шикарно.

– Ехал брать интервью у очередного претендента на шотландский престол, – пояснил Энгус. – Люди, желающие объявить себя потомками славного принца Чарли или его отца, появляются с удивительным постоянством.

– Они что, полоумные? – изумилась Изабелла.

– Некоторые – безусловно. Но штука в том, что, как ты знаешь, у принца Чарли не было законного потомства. А его брат-кардинал наслаждался – по долгу службы – холостой жизнью. Умер в весьма преклонном возрасте, но, увы, не оставив наследников. Так что на этом династия Стюартов и закончилась. Думаю, все это ты проходила в школе. Я проходил.

– Но не всем хочется в это верить? Энгус немного помолчал, потом вздохнул:

– Одна из сторон жизни журналиста – необходимость общаться с людьми, которые убеждены, что все в этом мире устроено вовсе не так, как нам внушают. Они действительно верят в это. «Потомки Стюартов» все более или менее из их числа. Некоторые из них вполне разумны и, утверждая свои претензии, ловко подсовывают ссылки на солидные книги. Другие просто фантазируют, но иногда появляется кто-то, чьи доводы кажутся достаточно убедительными. Нынешний претендент – один итальянец, давно бомбардирующий лорда-хранителя письмами и документами. Создалось мнение, что тут нет никаких фальсификаций, и некоторые моменты – хотя я не очень понимаю, какие именно, – следовало бы внимательно изучить.

– И?..

– И выяснилось, что брать у него интервью – одно удовольствие. Скромен. Обаятелен. И еще знаешь что? Невероятно похож на Иакова Шестого. Временами казалось, что против тебя сидит сам старина Джейми. Сходство не в масти – в чертах лицах. Скулы, глаза почти те же. Я был поражен.

– Но между ними порядочно поколений, – напомнила Изабелла.

– Да, но фамильное сходство иногда проступает и в очень далеком потомстве. Как бы там ни было, он здесь и брызжет якобитским энтузиазмом. Возможно, даже считает, что если лорд-хранитель поддержит его претензии, кланы опять возьмутся за оружие и возведут его на трон.

– Звучит весьма романтично.

– А старина Джейми Шестой был очень любопытным королем. Бесспорно, интеллектуал. Возможно, бисексуал. Или скажем иначе: любитель забивать мяч и в те и в эти ворота.

– Не перебарщивай с остроумием, Энгус, – сухо ответила Изабелла. Потом рассмеялась: – Ты, вероятно, не прочь с ним поужинать?

Нет, такого желания у Энгуса не было.

– Ужин с шотландскими королями – опасная вещь, – сказал он. – Во всяком случае, оставалась таковой до недавних времен, если считать шотландцами и Ганноверскую династию. Спасибо, ужинать в такой компании не хочется. Вспомним хотя бы историю с Дарнли и Риччио.

Но Изабелле не хотелось вспоминать эту историю. Риччио, итальянец, секретарь Марии Стюарт, был убит в Эдинбурге напавшими на него незнакомцами прямо на глазах королевы. Молва гласит, что одним из убийц был ревнивый муж Марии, лорд Дарнли. Но Изабелле всегда казалось, что обвинение, выдвинутое против него, недостаточно обоснованно.

– Почему ты считаешь возможным обвинять его, Энгус? – спросила она запальчиво. – Нельзя вот так походя рушить чужие репутации. Я думаю, что ты нет справедлив к Дарнли.

– Не горячись! – рассмеялся Энгус. – Все это случилось… э-э… Когда? В тысяча пятьсот шестьдесят каком-то. Можно ли проявить несправедливость к человеку, покинувшему этот мир четыреста с чем-то там лет назад? Едва ли.

На это у Изабеллы имелись свои возражения. Философская сторона вопроса о нанесении ущерба мертвому, безусловно, представляла для нее интерес. Эту проблему можно было решать по-разному… Но сейчас в самом деле не время.

– Думаю, о лорде Дарнли мы побеседуем в другой раз, – решила она. – И в первую очередь о его смерти, точнее, убийстве, так как это наверняка было убийство. У меня есть кое-какие соображения по этому поводу.

На другом конце провода вздохнули:

– Хорошо-хорошо, Изабелла. Я верю, что тебе под силу разгадать эту тайну. И сделать из нее захватывающий рассказ. Отдаешь эксклюзивное право на публикацию «Скотсмэну»?

– Зависит от твоего поведения. Но слушай, Энгус, я позвонила не для бесед о шотландской истории. Окажи мне, пожалуйста, услугу за услугу.

– Разве я что-то должен? – Голос Энгуса звучал удивленно. – Мне как-то не вспомнить.

– Ну и не вспоминай. Не будем мелочиться, – поспешно ответила Изабелла. – Я прошу о совсем небольшом одолжении. Мне нужно узнать одно имя, и всё.