– Крепкие у меня бедра, правда? – как бы между прочим произнесла Иден. – Это оттого, что я занималась верховой ездой. Интересно, как там сейчас Монако? Бедняга… Наверное, на нем уже несколько месяцев никто не ездил. Я почти совсем позабыла, что значит сидеть в седле. – Она присматривалась к крохотным пятнышкам на лодыжках. – Они никогда полностью не исчезнут. Как думаешь?

– Может, и исчезнут.

Иден покачала головой.

– Не-а. От этого уже не избавиться. Такое остается с тобой навсегда. Просто оно затаилось и ждет.

– Ты что, все еще думаешь об этом?

Иден опустила юбку и разгладила ее у себя на коленях.

– Да, я думаю об этом. Конечно, не каждые пять минут, как сначала, но, пожалуй, каждый час.

– Каждый час?

– Ты даже не представляешь себе, какой это прогресс. Сомневаюсь, что когда-нибудь я смогу совсем забыть о наркотиках. И не думай, что я хочу этого. Но мне кажется, что, пока я помню об этом и о том, что мне пришлось пережить, я в безопасности. Понимаешь, что я имею в виду? Если ты не уверен в себе, ты осторожен. Но стоит тебе забыться, решить, что тебе ничто не угрожает, и ты получаешь удар по морде.

– И все же когда-нибудь ты должна будешь поверить в себя, – сказал Джоул.

– Да, – согласилась Иден. – Здесь это легко. Здесь мне не о чем беспокоиться. Между мной и этим злым и страшным драконом стоишь ты. – Она протянула ему руку. Он сжал в ладони ее тонкие холодные пальцы. Она улыбнулась ему, глядя на него чистыми, полными счастья глазами. – Эй, а ты собираешься сегодня работать?

– Да. Я просто задержался, читая газету.

– Тогда пошли!

Держась за руки, они отправились в сарай. Удобно примостившись на своем обычном месте – в старом плетеном кресле, – Иден раскрыла книгу. Она склонилась над романом, однако, берясь за инструменты, Джоул чувствовал на себе ее пристальный взгляд. И, как ни поглощен он был работой, ему ни на секунду не удавалось забыть о ее присутствии.

А началось с того, что Джоул стал позволять Иден выходить по ночам из дома. Затем он разрешил ей проводить на улице часть дня. И наконец вообще перестал запирать ее.

И вот уже в течение десяти дней ее каморка в подвале оставалась пустой. Теперь Иден возвращалась туда, только когда Джоулу надо было уехать из дома. Тогда, на случай, если кто-нибудь придет, он прятал ее там. Однако так и не мог заставить себя повернуть ключ в замке, ибо чувствовал, что это разорвало бы ту тонкую, но такую дорогую его сердцу нить, что связывала теперь их друг с другом.

Все остальное время Иден была вольна ходить повсюду в доме и по окружающему его участку. Спала она в свободной комнате на втором этаже, в которую постоянно приносила всевозможные необычные симпатичные вещицы, попадавшиеся ей на глаза во время прогулок по пустыне: камешки, причудливой формы ветки, растения, какие-то глиняные осколки.

Это называлось «домашним арестом».

Сначала Джоул боялся, что вновь обретенная свобода сделает ее более раздражительной, что она лишь еще сильнее станет тяготиться своим положением. Но ничего такого не происходило. Напротив, Иден все больше успокаивалась.

Разумеется, разрешая ей покидать дом, он страшно рисковал. Однако она заботилась о том, чтобы ее никто не увидел, не меньше, чем он сам, и при малейшем признаке приближения к ранчо посторонних добровольно пряталась с поспешностью пугливого пустынного зверька.

«Какое-то безумие, – рассуждал Джоул. – Кто же все-таки здесь заключенный, а кто тюремщик?»

Но он чувствовал, что ее присутствие наполнило его жизнь светом. Он чувствовал, что любит ее.

Как правило, каждое утро Иден проводила, устроившись на террасе в своем кресле и положив на колени книгу. Она просто радовалась жизни, радовалась солнцу и тишине. Она любила подолгу наблюдать за Джоулом и повсюду следовала за ним по пятам.

Он принялся за дело. Его движения были, как всегда, уверенными и мощными. Работа над скульптурой уже подходила к концу. Как и большинство наиболее удачных его творений, эта скульптура, казалось, выглядела больше, чем мраморная глыба, из которой она была вырезана.

После двух часов напряженного труда мокрый от пота Джоул вышел из сарая и, сунув голову под кран, некоторое время неподвижно стоял под струей холодной воды. Затем вернулся и стал разглядывать свою работу. К нему подошла Иден и встала рядом.

Скульптура отличалась необычным динамизмом. Она несла в себе громадный заряд энергии, ощущение нечеловеческого страдания и, одновременно, торжества победы. Джоул почувствовал удовлетворение от эффекта, рожденного контрастом между идеально гладким телом изображенной женщины и стиснувшим ее грубым, корявым камнем. Джоул продолжал стоять, упиваясь своим творением.

– Это великолепно, – восторженно проговорила Иден. Она давно уже поняла, что эту скульптуру Джоул создал, вдохновленный ее образом. – Жаль, что у меня нет и малой части той силы, которой ты меня наделил. – Она взяла его за руку и нежно поцеловала его загрубевшие пальцы. – Ты великий мастер, Джоул. Это изумительное творение. Что ты собираешься с ним делать?

– Оно принадлежит тебе, – сказал он.

С минуту Иден молчала, затем тихо произнесла:

– Я была уверена, что ты это скажешь. – Она знала, что слишком явные проявления чувств смущают Джоула, но все же обвила руками его шею и притянула к себе. – Я тебя обожаю, – прошептала она. – Спасибо тебе, Джоул. – И она впилась в него своими влажными и нежными губами.

В порыве страсти Джоул стиснул ее в своих объятиях.

Никогда еще не оказывался он в столь странной ситуации. Воистину он переживал самый необычный период своей и без того необычной жизни.

Потом, как не раз уже делал прежде, он заставил себя отстраниться от нее и отрешенным голосом произнес:

– Пойдем-ка обедать.

Пока Джоул мылся, Иден, мурлыкая себе под нос песенку, готовила обед. Вообще-то поварихой она была никудышной и умела готовить только простейшие блюда, но он никогда не жаловался и, казалось, с аппетитом ел ее стряпню.

Исполнение самых простых, земных обязанностей доставляло Иден несказанное удовольствие. И то, что он разрешал ей заниматься домашними делами, она воспринимала как величайшую привилегию. Джоул дал ей возможность почувствовать себя хозяйкой дома. Когда-то мысль о том, чтобы стать хозяйкой дома, заставила бы ее пренебрежительно скривить губы. Теперь же она наполняла ее тихой радостью. Смотреть, как он ест приготовленную ею пищу, приводить дом в порядок, стирать белье и развешивать его на солнышке, делать другую текущую работу – все это стало вдруг таким же существенным, как смена столетий в мировой истории.

После штормов, которые изрядно потрепали корабль ее жизни, этот земной рай сделался для Иден бесконечно дорогим. Она и думать не хотела о существовании вне этого дома и этого сада посреди пустыни. Она намеренно гнала от себя подобные мысли и наслаждалась обретенным душевным покоем, жадно впитывая его, как впитывают могучие сагуаро дождевую воду, наполняющую их иссушенные летним зноем стволы живительным соком. И скоро в предвечерних сумерках на них начнут распускаться белые лепестки душистых цветов. А потом созреют сладкие алые плоды… Иден почувствовала на себе его взгляд и улыбнулась.

– Я знаю, ты на меня смотришь, – сказала она.

– А ты прибавляешь в весе.

– Что, становлюсь слишком жирной?

– Ты само совершенство.

До глубины души тронутая комплиментом, Иден порывисто обернулась, однако, поняв по его лицу, что он сожалеет о вырвавшихся у него словах, воздержалась от комментариев.

– Я так хорошо себя чувствую. Никогда в жизни не чувствовала себя такой здоровой. Даже до того как начала ширяться. Это будто… – Она осеклась, уставившись на опускающееся за окном облачко пыли. – Джоул, – с тревогой в голосе проговорила она, – кто-то приехал.

Он выглянул в окно. Его лицо мгновенно сделалось напряженным. Однако желтый спортивный автомобиль уже остановился возле крыльца. Из него вышла белокурая женщина, и, прежде чем Джоул и Иден успели что-либо предпринять, она распахнула дверь и перешагнула порог дома. Гостья была одета в узкие хлопчатобумажные брюки, заправленные в украшенные причудливым орнаментом сапожки, наполовину расстегнутую блузку, поверх которой был повязан шарфик, и ковбойскую шляпу. Увидя Иден, она от неожиданности раскрыла рот и даже сняла солнцезащитные очки, чтобы получше рассмотреть незнакомку. Все еще держа в руке нож, Иден стояла, не шевелясь, словно ноги ее приросли к полу. Затем женщина улыбнулась и повернулась к Джоулу.