– А вон там, что это? Какое-то сказочное животное? Что-нибудь из индейского эпоса?
Джоул кивнул.
– Продается?
– Нет.
– Вот черт! Уж больно мне нравится эта вещица. Я тебе за нее кучу денег отвалю.
– Это не продается, – сцепив зубы, снова повторил Джоул.
Блондинка потянула Хэттерсли за руку.
– Может быть, мистер Леннокс не хочет, чтобы мы шатались по его студии, Кит. Ты ведь увидел работу, которую он делает для тебя. Давай не будем злоупотреблять его гостеприимством.
– Мы что, злоупотребляем твоим гостеприимством? – спросил он Леннокса. – Хотя, пожалуй, да. – Хэттерсли повернулся к своей подружке. – Взгляни-ка на его лицо. Ему просто не терпится, чтобы мы поскорей убрались. Когда он начинает так свирепо сверкать глазами, его можно запросто испугаться, правда?
– Да уж, – согласилась Лила, глядя на Леннокса. – У него жестокое лицо. Интересно, а характер у него тоже жестокий?
– Характер? – Хэттерсли хихикнул. – Ты лучше спроси дядюшку Хо,[4] какой у него характер.
– Вы получили эти ранения во Вьетнаме? – обратилась она к Джоулу.
– Да перед тобой настоящий герой! – не унимался Хэттерсли. – Собственноручно убил – сколько там? – больше двух десятков косоглазых. Я правильно говорю?
– Значит, это боевые раны… – Лила протянула руку и осторожно дотронулась до звездообразного шрама, видневшегося у Леннокса прямо под ребрами. Он вздрогнул всем телом, как пугливый конь. – Вам, наверное, было очень больно.
– Вернулся домой – вся грудь в медалях! – продолжал Хэттерсли. – Америка должна была встретить его как героя, а вместо этого сопливые пацаны плевали ему вслед. Верно ведь, Джоул-малыш?
Леннокс почувствовал, как застучала кровь в висках, перед глазами поплыли красные круги. Они должны уйти, сию же минуту, пока он не взорвался. Стараясь сдержать дрожь в руках, он снова накрыл барельеф брезентом, затем молча распахнул перед ними дверь.
Проходя мимо него, блондинка, якобы невзначай, задела Джоула. Он не сомневался, что она сделала это нарочно, и, почувствовав, как прижалась к его руке мягкая грудь, снова непроизвольно вздрогнул.
Закрыв сарай, он вместе с ними направился к «кадиллаку».
– Как я понимаю, о том, чтобы пропустить по стаканчику, не может быть и речи, – проговорил Хэттерсли, пытаясь все свести к шутке.
– Как-нибудь в другой раз, когда я не буду занят, – сдавленным голосом ответил Леннокс.
Блондинка обвела взглядом возвышающиеся вдалеке скалистые горы, кактусы, приземистый дом.
– Вы живете в очень красивом месте, мистер Леннокс, – сказала она. – И дом у вас очень красивый. И еще у вас замечательный талант.
Не произнося ни слова, он поднял на нее глаза.
– Поехали, дорогая! – позвал Хэттерсли. Он сел за руль и завел двигатель.
Лила все медлила, не сводя с Джоула своих голубых глаз.
– Я бы хотела вернуться сюда, – пролепетала она детским голоском. – Когда у вас будет лучшее настроение. Вы не против?
Он отвернулся, продолжая хранить молчание.
– Вы мне кажетесь очень необычным человеком. – Ее глаза скользнули по его обнаженному торсу. Было видно, как у нее расширились зрачки, потом снова сузились. – А вот Кит – самый что ни на есть заурядный. Ему просто хочется быть оригинальным. Но он вас очень любит. Не сердитесь на него. – Лила протянула Джоулу руку. Он даже не потрудился пожать ее. Ничуть не обидевшись, она как ни в чем не бывало направилась к «кадиллаку».
Подняв облако пыли, Хэттерсли развернулся и, бешено сигналя, с ревом умчался прочь. Джоул лишь заметил лицо блондинки, уставившейся на него через заднее стекло автомобиля.
Облако пыли стало медленно подниматься вверх. Он вернулся в дом, рассеянным взглядом обвел скромную обстановку комнаты. Его трясло. В нем кипела ярость. Она выворачивала наизнанку все его существо.
Джоул почувствовал, как у него к горлу подкатил ком. Ему стало трудно дышать. Так нередко случается от жары. Но не от сухого раскаленного воздуха Аризоны, а от влажного, зловонного азиатского зноя. Вы задыхаетесь в этом зное, словно вас засасывает гнилое болото.
Что-то прожужжало у него перед ухом, должно быть, муха. Он непроизвольно пригнулся и весь сжался, словно уклоняясь от пули.
Джоул стиснул зубы, с шипением втягивая в себя через нос удушливый воздух. По его груди, ребрам, спине ручьями лился пот.
Пора кормить девчонку.
Он сделал над собой усилие, чтобы взять себя в руки.
Она так крепко спала, что даже не шевельнулась, когда он открыл дверь. Джоул поставил на пол поднос и посмотрел на Иден. Она лежала на спине, голова повернута набок, лицом к стене. Спящая, она была похожа на маленькую девочку.
Склонив голову, Джоул принялся разглядывать ее. Она явно каким-то образом помылась, так как воняло от нее уже гораздо меньше. На ней были надеты только трусики и футболка. Голые ноги болезненно-бледные и тонкие как спички. Казалось, эта девушка лишена плоти. Раскинутые в стороны руки соединяла пропущенная через раму у изголовья кровати цепь.
«Интересно, кто из нас более несчастный узник?» – криво усмехнулся Джоул.
Его взгляд упал на ее ляжки. Он в недоумении нахмурился, затем наклонился поближе.
Иден заворочалась и открыла заспанные глаза. Джоул ткнул пальцем в худосочную ляжку.
– Что это, черт побери? – прорычал он. Девушка поспешно отвернулась и, схватив простыню, натянула ее на себя. Джоул вцепился в край простыни и грубо дернул. Дешевая хлопчатобумажная ткань с треском разорвалась на две половинки. Прижавшись к стене, Иден подобрала колени к груди и изо всех сил стиснула их руками. Джоул бросился на нее. Какое-то время они отчаянно боролись. Но она была слишком слаба, чтобы оказать ему сопротивление. Он легко справился с ней и, придавив к кровати, снова грозно спросил:
– Что это, черт побери?
Удерживая ее одной рукой, другой он провел по бесчисленным крохотным шрамам на лодыжках, под коленками, на бедрах… И до него дошло.
– Следы от уколов, – прошептал Джоул. – Так ты ширяла себе героин? Отвечай!
Иден молчала. Как только он отпустил ее, она тут же схватила рваную простыню и снова натянула ее на себя.
Совершенно ошеломленный, Джоул выпрямился.
– Значит, это была вовсе не болезнь, – проговорил он. – Просто ты наркоманка.
– Нет…
– Да! У тебя была ломка. Вот почему ты так загибалась.
Она затрясла головой, но в ее огромных зеленых глазищах ясно угадывались ощущение вины и страх.
– Почему, мать твою, ты скрыла это от меня? – сам того не желая, заорал он. – Сука! Ах ты сука! – Открытой ладонью он ударил ее по лицу. Голова Иден откинулась набок. У нее на губах показалась полоска крови. – Я ведь думал, ты умирала!
– Я и сейчас умираю!
– Чушь! – продолжал вопить Джоул. – От ломки не умирают.
– Да что тебе об этом известно? – завизжала она, в ее глазах заблестели слезы. – Мне нужен врач! Мне нужна помощь!
Он протянул руку и попытался схватить ее за ляжку. Она снова сжалась в комок. Наклонившись, он уставился на ее усеянные следами от уколов ноги, потрогал пальцем вспухшие рубцы.
– И давно ты ширяешься? Лет пять?
– Год, – стиснув зубы, пробормотала Иден, стараясь прикрыться своими маленькими ладошками.
– Лжешь! – Она дернулась, словно ожидая очередного удара. – Как, черт тебя побери, ты могла сделать такое с собой всего за один год? Колола себе по десять иголок за раз? Наркоманка, мать твою!
– Оставь меня, – взвизгнула она, зажав руки между ног и уворачиваясь от него. – Не прикасайся ко мне!
Джоул сразу понял этот ее жест.
– Ты что, думаешь, я собираюсь тебя изнасиловать? Думаешь, у меня на тебя поднимется? – возмутился он. Голос его задрожал. – Да ты же омерзительна. Ты только посмотри на себя. Засушенный лягушонок!
И тут Иден взорвалась. Подавшись вперед, она с таким остервенением принялась поносить его, что Джоул даже опешил.
4
Персонификация Вьетнама (по аналогии с персонификацией США – дядя Сэм).