Изменить стиль страницы

Такова история, которая дошла до нас в передаче достойных доверия поэтов.

Затем Орфей поставил меж колен свою лиру и запел, играя, о Тесее и царевне, за которой тот некогда ухаживал и которую покинул на острове Наксос:

Он дремлет на своем высоком ложе,
Во мне он видит, как она шагает
По тропкам, отороченным цветами,
Под виноградной веткой кружевною.
Руины и лужайки опустели,
Но все еще звучат ее шаги.
Но цел еще чертог высокий царский,
Хоть стены тронуло рукою Время;
В нем царь от верности ее устал.
Идет она уверенной походкой;
Ни гнев его, ни громы не грозней,
Лишь сосны зябко ежатся от ветра,
Да робкие цветы глядят в глаза.
О нем она теперь не вспоминает,
Лишь, походя, благословляет в мыслях
Булыжники и мягкую траву,
Царицу тех земель изображая.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Царь Финей и гарпии

Наутро третьего дня «Арго» отплыл на север при попутном ветре. На борту находилось несколько знатных мариандинов, спасенных от бебриков, а среди них сестра царя Лика, которую Амик сделал своей наложницей — Ясон предложил доставить их морем домой, в их город, который расположен на южном берегу Черного моря. Они достигли устья Босфора к полудню того же дня; но Аргус, Тифий и Навплий, три самых опытных на борту морехода, утверждали единогласно, что течение слишком сильно. Пусть ветер подует еще день-другой, сказали они, и тогда можно будет попытаться пройти. Калаид и Зет сказали Ясону:

— Если ты согласишься высадиться пока на фракийский берег, мы обещаем тебе добрый прием при дворе нашего отчима, финикийского царя Финея, имя которого, как мы слышали, ты назвал последнему, кто нас принял. Он правит холмистой областью в Восточной Фракии, на север простирающейся до подножия хребта Гемос.

Ясон с радостью принял приглашение, не догадываясь об опасностях затеи, в которую ввязывается. Корабль прошел к западу на милю-другую до места, где прерывается ненадолго линия холмов, окружающих со всех сторон Мраморное море, и где течение из Босфора не сносит корабли. Бросив якорь у красной скалы и оставив на борту стражу, состоящую главным образом из греков с Пелопонесса и островов, Ясон сошел на берег с Калаидом и Зетом, вестником Эхионом, Орфеем и фессалийцами, которым понятен был фракийский язык.

— Царь Финей должен быть в Батиниосе, своей зимней столице у озера, примерно в часе пути от моря, — сказал Зет. — Он перебирается в Салмидесс, свою летнюю столицу, когда созревают первые фиги.

Калаид и Зет, которые до сих пор помалкивали о своих домашних делах, теперь, по дороге, поведали Ясону, почему, оставив Фракию, они пустились в путь по Греции. Отчасти чтобы поучиться искусствам и обычаям земли их матери — Орифия была афинянкой. Отчасти, чтобы вступить во владение наследством, которое причиталось им по материнской линии, это право соблюдалось по-прежнему в Аттике — но тут они оказались разочарованы. Отчасти также, чтобы держаться подальше от новой жены отца; царь Финей, который был слепым, женился недавно на дочери своего царственного соседа, скифского царя, который захватил гористые земли на южном берегу Нижнего Дуная; звалась она Идея и не обладала, как выяснилось, ни одной из прирожденных добродетелей этих безупречных скифов, пьющих молоко.

— Она высокомерна, жестока, лукава и распутна, — сказал Зет.

— И если уж говорит честно, — сказал Калаид, — наш отчим изгнал нас, когда мы упрекнули ее в его присутствии за позор, который она принесла его дому. Но он слеп, а она вскружила ему голову своей притворной нежностью. Он думает, что она — лучшая жена на свете.

— У нее есть от него сын, — добавил Зет, — хотя не исключено, что командир скифов ее личной охраны отец этого отродья, она явно намеревается передать ему царство, но законные наследники — мы. Ее скифы повергают в ужас дворцовую стражу и финиев в целом.

— Я в ужасе, — сказал Ясон. — Почему вы не открыли мне все эти обстоятельства, прежде чем мы выступили? Теперь, когда мы потеряли Геркулеса, мы недостаточно сильны, чтобы вмешиваться в домашние дела каждого города или царства, которое встретится нам по пути. Главная и почти единственная цель нашего плавания — это вернуть Золотое Руно. И я не стану от нее отклоняться.

— Ну, уж Геркулеса-то ты не потерял, — сказал Пелей, — ты его умышленно сбросил.

Тут вмешался Эхион.

— Благороднейший Ясон, — сказал он, — ты должен помнить, что перед нашим отбытием из Иолка все мы, имеющие честь называть себя аргонавтами, дали друг другу торжественные заверения насчет взаимопомощи. Поскольку Калаид и Зет согласились тогда помочь тебе в твоих рискованных поисках руна — что, в конце концов, не их прямая забота, ибо они — не минии, было бы только справедливо, если бы ты сделал теперь все, что в твоей власти, чтобы восстановить мир между ними и их отчимом, как если бы требовалось смазать маслом разогретую втулку у колеса повозки, которая визжит и трется о неподатливый конец оси.

Все поддержали Эхиона, потом двинулись дальше. Когда они подошли более чем на полмили ко дворцу, показалось кавалькада, скачущая на запал дальним берегом озера. Зоркий Линкей сообщил, что она состоит примерно из двадцати косоглазых и лысых лучников, сидящих на крепких пони, а возглавляет ее женщина в грубом черном халате и штанах, с украшенным самоцветами поясом вокруг талии и расшитым шарфом на голове. Они едут вперед быстрой рысью в сопровождении стаи мастифов.

— Хорошо. Подождем здесь немного, пока моя мачеха и ее скифская охрана не пропадут из виду, — сказал Калаид. Орфей, поскольку ты сам фракиец, ступай вперед, словно странствующий певец, развлеки дворцовую стражу и слуг во дворце. Если ты согласишься, остальные спокойно войдут во дворец через боковые ворота. Тогда мы с Зетом в полное свое удовольствие обратимся к нашему отцу Финею, не боясь, что нам помешают.

Никто в этом мире не мог долго оставаться нечувствительным к музыке, которую извлекал из лиры Орфей, и теперь, когда он вошел во двор дворца, наигрывая веселую пляску, часовые побросали оружие, повара оставили мясо гореть на вертеле, прачки забыли белье на плоских камнях у озера, и все вперемешку заплясали на незапертом дворе. В воздух взлетали шапки из лисьих шкур.

Отряд аргонавтов, бесшумно прокравшихся во дворец, был проведен Калаидом и Зетом в пиршественный зал. Как только они открыли боковую дверь, в ноздри им сразу же ударило нестерпимое зловоние, в котором смешались запахи свежего помета и гнилого мяса; и тут же глазам их предстало поразительно странное зрелище. Царь Финей сидел перед длинным столом с позолоченными ножами, уставленным блюдами, с которых, ссорясь, хватала куски стая из двадцати или тридцати коршунов. То и дело, хлопая крыльями, новый коршун влетал в открытое окно и присоединялся к пиршеству. Своими острыми клювами они рвали отбросы или гнилое мясо, выложенные на дорогих блюдах. И хотя Финей непрерывно хлопал в ладоши и кричал им, чтобы они убирались, они вообще не обращали на него внимания, а с жадностью продолжали свою отвратительную трапезу. У Финея, мужчины не более пятидесяти лет от роду, было изнуренное и желтое лицо прадедушки в последнюю зиму его жизни.

Аргонавты, все как один, устремились к столу, громко крича; и птицы вылетели в окно, похватав с блюд все, что могли унести. Калаид и Зет направили Эхиона поговорить с царем от их имени, не желая обнаруживать свое присутствие, пока они не услышат его объяснений тому, что только что произошло. Эхион приблизился, прочистил горло и обратился к Финею в искреннем стиле: