ИЗОБРАЖЕНИЯ
Перевод Н. П. Баранова
1. Ликин. Увидевшие Горгону испытывают, Полистрат, приблизительно то же самое, что я недавно испытал, увидев одну совершенной красоты женщину; это было совсем как в известном мифе: твой Ликин едва не обратился в камень, остолбенев от изумления.
Полистрат. Геракл! Ты говоришь о каком-то сверхъестественном зрелище, чрезвычайно сильно действующем, если даже Ликина поразила незнакомка, хотя она и женщина! Если дело идет об отроках, — с тобою подобное случается слишком даже легко, и скорее, пожалуй, удастся целый Сипил с места сдвинуть, чем тебя увести прочь от красавца, когда ты остановишься напротив него, раскрыв рот и нередко проливая от восхищения слезы — совсем как дочь Тантала… Но скажи мне, кто она и откуда, наша новая Медуза камнетворческая, чтобы я мог посмотреть на нее. Надеюсь, ты не поскупишься показать ее и не исполнишься ревности, если мы тоже вознамеримся застыть где-то подле тебя, увидав ее?
Ликин. Однако ты должен твердо помнить: даже если ты только издали, с высоты, взглянешь на женщину, — она сомкнет уста твои и сделает тебя неподвижнее изваяния! Но все это еще довольно мирные занятия, и полученное ранение не угрожает жизни, если ты сам на нее взглянешь. Если же она кинет взор на тебя, — какие ухищрения помогут оторваться от нее? Ведь она поведет тебя связанным куда пожелает, так точно, как камень Геракла увлекает железо.
2. Полистрат. Ну, довольно, Ликин, выдумывать какую-то чудовищную красоту. Скажи лучше, кто эта женщина?
Ликин. Ты считаешь мои слова преувеличенными, а я боюсь, не покажусь ли я тебе бессильным с моими похвалами, когда ты сам увидишь эту женщину, — настолько она покажется тебе лучше. Впрочем, кто она такая, я не мог бы сказать. Однако прислуга ее многочисленна, ее окружает всяческий блеск, вокруг — толпа евнухов и бесчисленные горничные; вообще, казалось, что положение ее выше, чем простой горожанки.
Полистрат. И ты, ты не узнал имени, не узнал, как ее зовут?
Ликин. Ничего! Узнал только, что она из Ионии. Дело в том, что когда женщина проходила мимо, один из зрителей, обращаясь к соседу, сказал: "Однако вот она — Смирнская красота! И ничего нет удивительного, если прекраснейший из городов Ионии дал нам прекраснейшую из женщин". Мне казалось, что и сам говоривший был родом из Смирны, до такой степени он был горд красотой незнакомки.
3. Полистрат. Итак, поскольку ты поступил действительно как настоящий камень, не последовав за нею и не спросив того человека из Смирны, кто она такая, — по крайней мере, насколько возможно, изобрази мне ее наружность словами: быть может, так я быстро узнаю ее.
Ликин. А ты знаешь, чего ты требуешь? Не под силу человеческой речи, а моей в особенности, нарисовать столь дивный образ! Изобразить ее едва оказались бы способны Апеллес или Зевксис, или Паррасий, либо какой-нибудь Фидий или Алкамен. Я же лишь оскверню подлинник бессилием моего словесного искусства.
Полистрат. Но все же, Ликин: какова она была с виду? Не такой ведь это дерзкий поступок, если ты отважишься показать другу ее изображение, каков бы ни вышел рисунок.
Ликин. Но все-таки я думаю, что безопаснее мне будет сделать это, призвав в помощь кого-либо из старинных мастеров: пусть они восстановят образ этой женщины.
Полистрат. Что ты говоришь! Каким образом они, столько лет тому назад умершие, смогут прийти тебе на помощь? Ликин. Легко смогут, если только ты не остановишься перед тем, чтобы отвечать мне на кое-какие вопросы.
Полистрат. Спрашивай, пожалуйста.
4. Ликин. Был ты когда-нибудь в городе книдян, Полистрат?
Полистрат. Еще бы!
Ликин. Значит, видел, наверно, там их Афродиту?
Полистрат. О да! Прекраснейшее из творений Праксителя.
Ликин. Следовательно, слышал ты и рассказ, который передают о богине местные жители: как один человек влюбился в изваяние и, незаметно оставшись в святилище, соединился с ней, насколько это возможно было сделать с изваянием. Впрочем, это все праздные речи. Ты же, поскольку говоришь, что видел Афродиту, ответь мне теперь еще на один вопрос: Афродиту Алкамена, что "в садах", ты тоже видел?
Полистрат. Легкомысленнейший бы это был с моей стороны поступок, Ликин, просмотреть самое прекрасное произведение Алкамена.
Ликин. Ну, о том, созерцал ли ты Сосандру Каламида при частых посещениях Акрополя, — об этом, Полистрат, я, конечно, и спрашивать тебя не стану.
Полистрат. Видел и ее не раз.
Ликин. Но — довольно и этого… А из произведений Фидия какое тебе больше всех понравилось?
Полистрат. Какое же другое, как не Афина Лемносская, на подножье которой сам Фидий счел достойным надписать свое имя? И еще, Зевсом клянусь, Амазонка, опирающаяся на копье.
5. Ликин. Прекраснейшие произведения, друг мой, — так что ни в каких других мастерах нам больше и нужды не будет. Итак, я попробую теперь представить тебе единый образ, составленный из всех этих образов, по возможности согласовав их друг с другом и взяв от каждого самое выдающееся.
Полистрат. Каким же образом можно осуществить это?
Ликин. Без труда, Полистрат. Отдадим в дальнейшем все эти образы во власть слова и предоставим ему право перестраивать, соединять и связывать с наивозможной стройностью эти образы, соблюдая разом и единство, и разнообразие.
Полистрат. Ты прав. Итак, пусть слово овладеет образом и покажет свое искусство. Хотел бы я знать, как слово использует изображения и из столь многих образов, сложив их вместе, создаст один, единый и стройный.
6. Ликин. Итак, слово начинает свою работу. Смотри, как, постепенно возникая, будет созидаться перед тобой этот образ. От Афродиты, прибывшей из Книда, возьмем только голову, так как остальное тело, поскольку оно изображено обнаженным, нам не понадобится. Прическу, лоб и красиво очерченные брови оставим в том виде, как Пракситель их создал. Равно и влажный взор с его сиянием и приветливостью сохраним в том виде, как решил Пракситель. Щеки, очертания лица сбоку возьмем у Алкамена от Афродиты "в садах". Оконечности рук, стройные кисти и нежные, тонко сбегающие к концам пальцы — и это тоже возьмем от нее, от той, что находится "в садах". Общий же очерк лица и нежность ланит и соразмеренность носа дадут нам лемносская Афина и творец ее, Фидий. Затем он же даст нам прекрасно сложенный рот и шею, взяв его у своей Амазонки. Сосандра же Каламида украсит ее скромностью, и та же будет у нее улыбка, спокойная и чуть заметная. От Сосандры же возьмем простые и в порядке лежащие складки покрывала, — с тем только отличием, что голова у нашей женщины останется непокрытой. А меру лет ее, какого возраста ей быть, — полагаем, лучше всего по годам Афродиты книдской: пусть возраст будет тоже отмерен согласно творению Праксителя. Ну, как тебе кажется, Полистрат? Разве не прекрасный сложится у нас образ?
Полистрат. Прекрасный, в особенности когда он будет завершен до мельчайших подробностей.
7. Я говорю это потому, что ты, почтеннейший художник, создавая свое изваяние, упустил все-таки еще одну сторону прекрасного, хотя с таким старанием соединил в нем все остальное.
Ликин. Какую же это?
Полистрат. Немаловажную, дорогой мой, если ты не думаешь, что мало содействуют красоте целого краски, передающие должным образом цвет каждой его части: надо, чтобы черным было точно все, что черно в действительности, и белым — что бело, и чтобы румянец расцвел, где следует, и так далее. Я боюсь, что самого-то главного нам еще и не хватает.
Ликин. Откуда же нам это бы взять? Я думаю, не пригласить ли нам живописцев, в особенности тех из них, кто прославился искусством смешивать краски и уменьем надлежащим образом накладывать их? И, конечно, должен быть приглашен Полигнот и знаменитый Эвфранор, и Апеллес, и Аетион. Художники разделят между собою работу: Эвфранор пусть напишет волосы того же цвета, как у Геры, Полигнот — замечательные брови и румянец, проступающий на щеках, как у Кассандры, которую он изобразил в сокровищнице в Дельфах; он же пусть выполнит одежду, отделав ее до тончайших подробностей так, чтобы одежда, насколько нужно, прилегала к телу, но в большей своей части развевалась свободно. Остальное тело пусть изобразит Апеллес, прежде всего, по образцу своей Пакаты — не слишком бледным, но просто полнокровным. Губы же пусть создаст Аетион — как у Роксаны.