Триефонт. Не богохульствуй и не говори всяких пустяков об истинном боге, но вступи в число оглашенных и научись от меня, если хочешь жить вовеки веков. Если бог небо раскинул как воловью шкуру, землю на водах утвердил, звезды сложил в созвездья, человека вывел из небытия, — что же удивительного, если он и поступки каждого записывает! Ведь и ты, оборудовав домишко, служанок и слуг в нем поставив по местам, никогда не пропустишь им обманных поступков. Насколько же легче богу, создателю всего, все обежать, и дела и мысли каждого? А твои боги для тех, кто мыслит здраво, — игрушечные боги!
18. Критий. Необыкновенно хорошо ты говоришь! И со мной делается как раз обратное тому, что было с Ниобой: из каменного столба я снова стал человеком. Итак, этим богом я и поклянусь тебе, что никакого худа от меня не приключится.
Триефонт. Поскольку ты действительно, от чистого сердца, меня любишь, ты не обойдешься со мною коварно, не будешь
Давай же, спой мне теперь свою удивительную песенку, чтобы и мне в свой черед побледнеть и совсем перемениться в лице! Хотя не стану я безгласным, как Ниоба, но все же в птицу превращусь, подобную соловью, и в песне разнесу по цветущим лугам поразившие тебя чудеса.
Критий. Во имя сына, от отца рожденного, не случится с тобой этого!
Триефонт. Говори же, от духа получив силу речи. А я сяду, готовый -
19. Критий. Вышел я на главную улицу, намереваясь сделать кое-какие самонужнейшие покупки. И вот вижу: целая толпа народу о чем-то между собой шушукается, к самому уху припадая губами. Окинув их взглядом, я прикрыл рукой глаза от солнца и стал зорко высматривать, не увижу ли кого-нибудь из друзей. Наконец замечаю Кратона, служащего, с которым мы дружим с детства и вместе выпиваем.
Триефонт. А, знаю, о ком ты говоришь. Этот сборщик податей! Но что ж дальше?
Критий. Ну вот: локтями порастолкав толпу, я пробрался вперед и, пожелав доброго утра, подошел к Кратону.
20. В это время один человек, по имени Харикен, старикашка с храпом в носу, закашлялся, выворачивая нутро, а слюна у него была чернее самой смерти, и стал держать речь расслабленным голосом: "Он, как я сказал, оставит долги сборщикам податей и ростовщикам уплатит за них, что полагается, и всем частным лицам, и государству, и чародейные слова примет, не причисляя их к особому искусству". И много разной более ядовитой чепухи он нес. Но окружавшие с удовольствием внимали его речам и были увлечены новизной того, что слышали.
21. Потом заговорил другой, по имени Хлевохарм, в совершенно истертом плаще, босой и с непокрытой головой; лязгая зубами, он сказал: "Некий оборванец, пришедший с гор, с остриженными волосами, показал мне слово, начертанное в театре священными письменами, слово о том, что он наводнит золотом всю прохожую улицу". Тогда выступил я и, следуя Аристандру и Артемидору, сказал: "Не добром для вас кончатся такие сны: тот говорит об уплате долгов, — его долги соответственно умножатся; этот же и последнего обола лишится, как приобретенной во сне груды золота. Мне, право, кажется, что вы, уснувши на Белой Скале в Стране Снов, за короткую ночь столько чудес нагрезили".
22. Все расхохотались во все горло, признав меня совершенным невеждой, и, казалось, вот-вот задохнутся от смеха. Обращаясь к Кратону, я сказал: "Разве уж так плохо я это все выноздрил, — говоря языком комедии, — и не по Аристандру тельминскому, не по Артемидору эфесскому исследовал их сны?" — "Молчи, Критий, — ответил он. — Если ты сумеешь придержать язык, я посвящу тебя в великолепные таинства и открою то, что ныне готово свершиться. Ибо не сны это, но истина, и в месяце Месори они сбудутся". Услыхав такой ответ от Кратона и убедившись, что все они свихнулись разумом, я покраснел от стыда за них и с угрюмым видом пошел прочь, крепко браня Кратона. Вдруг один из них, взглянув на меня мрачно и свирепо, схватил за плащ, разорвав его, и стал убеждать меня войти в уговор с ними, подбиваемый тем престарелым чудаком.
23. Они завели об этом длинный разговор, и Кратон убедил меня, злосчастного, вступить в круг этих обманщиков и встретиться с ними в так называемый "пагубный день": он утверждал, что я буду посвящен во все их таинства. И вот я прошел сквозь "железные ворота", переступив "медный порог". Покружив по многочисленным лестницам, я попал наконец в чертог с золоченой кровлей, напоминавший дворец Менелая в описании Гомера. Конечно, я тоже стал озираться вокруг, как тот юный островитянин. Но, великий Зевс, не Елену увидел я, а сгорбленных и побледневших людей. Они же, заметив меня, обрадовались, пошли мне навстречу и спросили, какие печальные новости мы им принесли. Они явно желали всего наихудшего и радовались бедам, как театральные богини возмездия. Наклонившись друг к другу, голова к голове, они пошептались, а потом спросили меня:
Судя по внешности, ты человек порядочный" Я ответил: "Порядочных людей вообще мало, как я посмотрю. А зовут меня Критием. Я — здешний, как и вы".
24. Тогда эти верхогляды спросили меня: "Как дела в городе? Как дела вообще на земле?" Я ответил: "Все довольны и впредь будут довольны". Они подняли брови в знак несогласия: "Ну, нет, ведь положение города чревато бедами". Я отвечал в их духе: "Вы, на небеса восходящие и с высоты все созерцающие, с величайшей зоркостью и это заметили. Ну, а как обстоят дела в эфире? Будет ли солнечное затмение? Очутится ли Луна на прямой линии между Солнцем и Землей? Расположатся ли Марс и Юпитер под прямым углом, а Сатурн — в противостоянии с Солнцем? Произойдет ли соединение Венеры с Меркурием, и будут ли от этого зачаты гермафродиты, которые так радуют вас? Пошлют ли нам небеса проливные дожди? Или снегом обильным устелют землю? Градом побьют хлеба или наведут на них ржавчину? Голод и мор и засуху нашлют на нас? А как сосуд с громами? Не опустел ли? И возобновлены ли запасы в складе молний?"
25. Они со всезнающим видом наболтали в ответ всякого излюбленного ими вздора: будто предстоят большие перемены, город будет охвачен беспорядками и народными волнениями, войска потерпят поражение от неприятеля. Возмущенный всем этим, вспыхнув от гнева, как дубовая ветка в окне, я пронзительно крикнул им: "Вы, одержимые! Не слишком-то подымайте ваш голос, не очень зубы точите против мужей львино-храбрых: вся их жизнь — в мече и копье и в шлеме с белой гривой. Пусть на ваши собственные головы все это обрушится за то, что вы гибель накликаете на свое отечество. Не в заоблачных странствиях вы этого наслушались, не усидчивостью ученой постигли. А если пророчествам и предсказаниям всяких крикунов поверили, то это вдвойне говорит о вашем невежестве. Все это — выдумки старых баб и детские сказки! Только женская голова способна заниматься подобными вымыслами!"
26. Триефонт. Что же они на это ответили, любезный Критий, вместе с волосами и мысли свои и всякую рассудительность остригшие?
Критий. Все это они мимо ушей пропустили и укрылись за хитрую выдумку. Они заявили: "Десять раз мы встречаем солнце, пребывая без пищи, и во всенощных бдениях, среди песнопений, видим такие сны".
Триефонт. Ну, а ты что? Важное ведь они сказали и способное в тупик поставить!
Критий. Не беспокойся, я себя не уронил, возразил им наилучшим образом. "Так в городе и болтают про вас, — сказал я, — что, когда грезите, тогда это все вам представляется". Они, осклабившись, отвечали: "Ну, положим, не в постельке посещают нас видения". — "Раз это верно, — сказал я, — значит вы, небесные путешественники, все-таки не достаточно основательно исследовали грядущее, но, поверив в свои сновидения, болтаете о несуществующем и несбыточном. Не понимаю, как вы можете нести такой вздор, доверяясь снам; притом всем прекрасным вы гнушаетесь, а находите радость в самом отвратительном, не извлекая из этого пренебрежения к прекрасному никакой для себя пользы. А потому бросьте вы эти нелепые призраки, эти злые советы и пророчества, чтобы не послал вас бог ко всем воронам за то, что вы призываете несчастье на родину и лживыми речами предвещаете недоброе".